Амелиус посмотрел вслед богатому коммерсанту, когда его быстро уносили горячие его кони.
– Что же, – подумал он с горечью, – может быть, она была бы с этим богатым подлецом счастливее, чем со мной. – Он вошел в сени и обратился к слуге, у которого ответ был уже наготове: «Мисс Регина увидится с мистером Гольденхартом, если он потрудится подождать в столовой».
Регина явилась бледная и встревоженная, ее глаза были воспалены от слез.
– Ах, Амелиус, – воскликнула она, – не можете ли вы объяснить нам, что значит это ужасное несчастье? Зачем она покинула нас? Когда она вчера призывала вас к себе, что говорила она вам?
Амелиус мог дать только один ответ:
– Ваша тетушка сказала мне, что она уходит отсюда, но, – добавил он, и весьма справедливо, – она отказалась объяснить мне, зачем она это делает и куда она отправляется. Я совершенно не в состоянии понять ее, так же, как и вы. Что намерен делать ваш дядюшка?
Поведение мистера Фарнеби, как заявила Регина, еще более запутывало дело: он не намерен ничего делать.
Его нашли на ковре перед камином в его уборной, его, как видно, поразил удар в ту минуту, как он сжигал какие-то бумаги. Нашли пепел на каминной решетке подле него. Когда он пришел в чувство, его первой заботой было узнать, сгорело ли письмо. Успокоенный насчет этого, он приказал созвать всю прислугу и строго запретил им отпирать дверь в комнату госпожи, если б даже она когда-нибудь вернулась в дом. На вопросы и увещания Регины, когда они остались вдвоем, он отвечал следующими словами: «Если ты желаешь сохранить мое родственное к тебе расположение, то поступай так же, как я, забудь, что когда-либо существовала особа, называвшаяся твоей теткой. Мы поссоримся, если ты когда-нибудь произнесешь имя ее в моем присутствии». Сказав это, он тотчас же переменил тему разговора, просил Регину написать мистеру Мильтону (средних лет сопернику), извиниться перед ним, что не может у него обедать сегодня, как предполагал. Рассказывая это, Регина рассыпалась в благодарности мистеру Мильтону. «Он такой добрый, – говорила она. – Оставил вечером своих гостей, приехал и просидел у дяди не менее часа». Амелиус не обратил на это внимание, он снова заговорил о мистрис Фарнеби.
– Она как-то упоминала мне о своих поверенных, не знают ли они чего о ней?
Ответ на этот вопрос показал, что окончательное решение мистера Фарнеби было связано с таким же решением его жены.
Один из членов этой фирмы попросил у Регины свидания, чтоб переговорить о делах. Мистрис Фарнеби была у них в конторе накануне и выразила желание предоставить своей племяннице небольшой годовой доход. Уклонившись от объяснений, она дождалась, пока был приготовлен необходимый документ, просила известить Регину об этом обстоятельстве и после этого простилась и ушла. Услышав, что она покинула своего мужа, поверенный заявил, что ничего тут не понимает.
– А что сказал доктор? – спросил Амелиус.
– Что дядя должен быть совершенно спокоен и некоторое время совсем не заниматься делами, – отвечала Регина. – Мистер Мильтон со свойственной ему добротой взялся вести его дела. В противном случае дядя, тревожась о делах банка, ни за что не согласился бы исполнить предписания доктора. Он отказывался оставить дела, а доктор отказался взять на себя ответственность за его жизнь. Завтра будет консилиум. Ах, Амелиус, я так любила свою тетку, у меня сердце разрывается от такой перемены.
Наступило минутное молчание. Если бы тут был мистер Мильтон, он сказал бы несколько приятных, любезных слов. Амелиус, точно дикарь, не умел найти ни слова в утешение. Тадмор ознакомил его с социальными и политическими вопросами новейшего времени и научил его говорить в публике. Но Тадмор, богатый книгами и газетами, был очень беден сведениями о светских разговорах.
– Предположите, что мистеру Фарнеби нужно будет поехать в чужие края, как вы поступите? – спросил он спустя несколько минут.
Регина взглянула на него с печальным изумлением.
– Я исполню свою обязанность, – отвечала она серьезно. – Я буду сопровождать дорогого дядю, если он этого пожелает. – Она посмотрела на часы над камином. – Ему пора принимать лекарство, – прибавила она. – Вы меня извините, я полагаю. – Она пожала ему руку очень нежно и поспешила из комнаты.
Амелиус вышел из дома с убеждением, которое приводило его в отчаяние, с убеждением, что он никогда не понимал Регину и впоследствии не поймет ее. Чтоб отвлечь мысли свои от этого вопроса, он стал рассуждать о странном поведении мистера Фарнеби при его домашней катастрофе.
Вспомнив все подмеченное им самим и слышанное от мистрис Фарнеби в то время, как она поверила ему тайну о пропавшем ребенке, он пришел к заключению, что ребенок был не единственной причиной отчуждения между мужем и женой, но что муж был виноват еще в чем-то. Если эта теория соответствует действительности, встреча матери с ребенком в его доме представляла серьезные препятствия. Отъезд мистрис Фарнеби в таком случае становился понятным, и необъяснимое поведение мистера Фарнеби можно было приписать жестокому равнодушию ко всему относящемуся до его жены и ребенка. Дойдя до этого заключения после долгого процесса размышлений, Амелиус не думал больше об этом предмете. В начале его знакомства с Фарнеби Руфус советовал ему избегать тесных с ним сношений, при настоящем настроении он почти готов был признаться, что Руфус был прав.
Он позавтракал в отеле со своим американским другом. Прежде чем успели собрать со стола, мистрис Пейзон прислала сказать, что ей нужно сообщить несколько слов о Салли.
Нельзя было отрицать, что девушка держала себя постоянно чересчур скрытно и была весьма молчалива. В других же отношениях отзыв был благоприятен. Она повиновалась правилам заведения, всегда была готова оказать какую могла услугу своим товарищам, была всегда прилежна за уроками чтения и письма, даже нужно было заставлять ее положить книгу и аспидную доску. Когда учитель предлагал ей какую-нибудь награду за хорошее поведение и спрашивал, чего бы она желала, маленькое грустное личико сияло, и верное создание всегда отвечало одно и тоже: «Я бы желала знать, что он теперь делает». (Увы, для Салли «он» значило Амелиус).
– Вы должны еще подождать писать ей, – закончила мистрис Пейзон, – и нужно дать пройти еще некоторому времени, прежде чем увидеться с ней. Я уверена, что вы согласитесь на это ради Салли.
Амелиус молча поклонился. Он ни одной живой душе не сознался бы в том, что он чувствовал в эту минуту.
Мистрис Пейзон, наблюдавшая за ним с женской проницательностью, смягчилась немного. «Я могу передать ей от вас, – заметила добрая старушка, – что вы были рады услышать о ее хорошем поведении».
