И в самом деле, что могло быть печальней, чем история этого честного и бесстрашного человека, прибывшего в Икитос расследовать „ужасы Путумайо“? Роджер собрал ее как головоломку. Когда у судьи хватило отваги отдать приказ об аресте 237 подозреваемых, каждый из которых был тесно связан с компанией Хулио Араны, трепет прошел по всей Амазонии. И не только перуанской, но и колумбийской, и бразильской. Но империя „Перувиан Амазон компани“ отразила удар и немедленно нанесла ответный. Из всего списка полиция сумела разыскать лишь девятерых. А из них по-настоящему важен был лишь один — Аурелио Родригес, управляющий факторией, ответственный за множество похищений, насилий, истязаний и убийств. Однако и эти девятеро, включая Родригеса, на то время, покуда суд Икитоса изучал их дела, были освобождены из-под стражи на основании babeas corpus[15].
— И к величайшему нашему прискорбию, — объяснил Роджеру префект, устремив на него неморгающий взгляд, исполненный глубокой, неизбывной скорби, — люди, не заслуживающие звания граждан, воспользовались этим и сбежали. И, как вы сами понимаете, даже если суд выпишет постановление об аресте, разыскать их на огромном пространстве Амазонии будет нелегко.
Но суд даже и не подумал сделать это, и, когда Роджер Кейсмент осведомился, когда же будет рассмотрено дело, ему ответили, что это „происходит в порядке строжайшей очередности“. А перед тем делом, „которое вас интересует, стоит множество тех, что поступили ранее“. И один из судейских даже позволил себе заметить в шутку:
— В здешних краях, сеньор консул, правосудие надежно, но медлительно, и слушание может продолжаться долгие годы.
Юридической контратакой руководил Пабло Сумаэта, продолжая при этом якобы скрываться неведомо где. Через подставных лиц в ход пущены были многочисленные жалобы на превышение полномочий, понуждение к лжесвидетельству, подкуп, растраты и прочие прегрешения судьи Валькарселя. Однажды утром в полицейском участке появилась в сопровождении переводчика индеанка из племени бора с маленькой дочкой и пожаловалась, что судья „покушался на непорочность малолетней“. Карлос Валькарсель вместо того, чтобы заниматься расследованиями, большую часть времени вынужден был тратить на то, чтобы отбиваться от этих клеветнических обвинений, оправдываться, доказывать, опровергать. На него ополчились все. Хозяин гостиницы, где он остановился, попросил его выехать. Во всем городе не нашлось ни отеля, ни пансиона, где судья мог бы поселиться. И ему пришлось снимать жилье в квартале Нанайа, где на каждом шагу громоздились кучи мусора и смердели зацветшие водоемы, слышать, как по ночам под его гамаком возятся крысы, и давить тараканов.
Роджер Кейсмент, узнававший все это постепенно, собиравший воедино обрывки торопливых шепотков там и тут, все больше восхищался этим человеком, все сильнее хотел пожать ему руку, поблагодарить его за то, что вел себя так достойно и мужественно. Что же стало с ним? Более или менее точно — хотя само понятие „точно“ плохо укоренялось на почве Икитоса — удалось выяснить лишь, что пришедший из Лимы приказ о лишении Валькарселя полномочий уже не застал судью в Икитосе. И с тех пор никто в городе не мог сказать, где он. Был ли он убит? Неизвестно. Повторялась история журналиста Бенхамина Салданьи Рока. Валькарсель вызвал к себе такую враждебность, что ему оставалось только бежать. При втором свидании, в резиденции консула Стерза, редактор „Эль Орьенте“ сказал Роджеру:
— Я сам посоветовал судье скрыться из города, пока его не прикончили. Предупреждений он получил предостаточно.
Какого рода были эти предупреждения? Провокации: если Валькарсель заходил в ресторан поесть или в бар выпить кружку пива, к нему немедленно привязывался какой-нибудь пьяный, оскорблял, нарывался на драку. Судья заявлял в полицию, и начиналось нескончаемое, выворачивающее душу разбирательство, кропотливое уточнение ничтожных подробностей, завершавшееся обещанием „расследовать жалобу“.
Роджер Кейсмент отчетливо представлял себе, каково было Валькарселю перед тем, как он сбежал или был застрелен подосланными Араной наемными убийцами: всеми обманутый, выставленный на посмеяние этим сборищем марионеток, пляшущих на ниточках в руке „Перувиан Амазон компани“, которой с мерзкой покорностью подчинялся весь Икитос.
Роджер предполагал вновь отправиться в Путумайо, хотя сознавал вполне отчетливо — если уж здесь, в Икитосе, компания Араны сумела наплевать на санкции и избежать реформ, о которых было так широковещательно заявлено, то уж в глуши сельвы с индейцами продолжают обращаться точно так же, как и прежде — а может, и еще хуже. Ромуло Паредес, консул Стерз и префект Адольфо Гамарра настойчиво отговаривали его от этой затеи.
— Живым оттуда не выберетесь, а ваша гибель никому никакой пользы не принесет, — убеждал его редактор „Эль Орьенте“. — Сеньор Кейсмент, мне больно говорить это, но вы — самый ненавистный человек в Путумайо. Ни к Салданье Рока, ни к этому гринго Харденбёргу, ни к судье Валькарселю не относились с такой злобой. Я сам чудом унес оттуда ноги. Но чудо дважды не повторяется, если человек сам идет на крест. И знаете ли, что я вам еще скажу? Вас убьют отравленной стрелой те самые индейцы бора и уитото, которых вы защищаете, и это будет самое глупое. Будьте благоразумны, откажитесь от своего намерения. Поймите, оно самоубийственно.
Префект Адольфо Гамарра, едва прослышав о замысле Роджера, явился к нему в отель „Амазонас“. Он был очень встревожен и повел Кейсмента в бар, где играла бразильская музыка. Роджеру показалось, что префект в первый и в последний раз был с ним искренен.
— Я умоляю вас, сеньор Кейсмент, оставьте эту безумную затею, — сказал Гамарра, глядя ему в глаза. — У меня нет возможности там гарантировать вашу безопасность. Горько говорить такое, но это правда. Не хотелось бы, чтобы ваша кровь испачкала мой послужной список. Случись что с вами, моя карьера будет кончена. Говорю как на духу. Не ездите в Путумайо. Огромных усилий стоило сделать так, чтобы здесь, в Икитосе, вас никто не тронул. И уверяю вас, это было очень непросто. Мне пришлось и умолять, и угрожать. Но моя власть действует только в пределах городской черты. Не ездите в Путумайо. Пожалейте себя. Да и меня тоже. Ради всего святого, не губите мое будущее. Поверьте, я говорю с вами как друг.
Однако отказаться от поездки Роджера побудил один неожиданный и краткий ночной визит. Он уже лег и даже успел задремать, когда в дверь постучал коридорный. „Вас там спрашивает какой-то сеньор, говорит, что у него неотложное дело“. Роджер оделся, сошел вниз и увидел Хуана Тисона. Он ничего не знал о нем со времени первой экспедиции в Путумайо, когда этот высокопоставленный сотрудник „Перувиан Амазон компани“ вдруг решился сотрудничать с комиссией. Сейчас Роджер заметил в нем перемену поистине разительную — куда девался тот респектабельный и уверенный в себе господин? Он постарел, был явно измучен и подавлен.
Они отправились на поиски какого-нибудь тихого местечка, что было решительно невозможно, ибо ночной Икитос гудел, гремел, грохотал, пьянствовал и распутничал. Пришлось довольствоваться ночным клубом „Пим-Пам“, где, отделавшись от двух мулаток-бразильянок, которые тянули их танцевать, они сели за столик и заказали пива.
Хуан Тисон с присущей ему и столь памятной Роджеру благородной изысканностью манер заговорил с неподдельной искренностью:
— Ни одна из мер, предложенных компанией, так и не была принята, хотя на заседании совета директоров мы решили откликнуться на просьбу президента Легии. Когда я огласил свой отчет, все, включая Пабло Сумаэту, братьев и зятьев Араны, согласились со мной — на факториях необходимо провести коренные улучшения. И для того, чтобы избежать неприятностей с законом, и просто — по соображениям христианской морали. Однако ничего сделано не было. И не будет.
Он рассказал, что „Перувиан Амазон компани“ распорядилась впредь быть поосторожней и замести следы прежних преступлений — уничтожить трупы, например, — а также помогла бежать многим из тех, кто значится в меморандуме, который Лондон представил перуанскому правительству. Сама система подневольного труда индейцев, собиравших каучук, изменений не претерпела ни малейших.
— Да мне довольно было пройтись по улицам Икитоса, чтобы убедиться — все осталось по-прежнему, — кивнул Роджер. — А как ваши дела, дон Хуан?
— Через неделю уезжаю в Лиму и, наверно, сюда уж больше не вернусь. Мое положение в „Перувиан Амазон компани“ стало невыносимо. Лучше уйти самому, чем дожидаться, когда уволят. Мне все припомнят и взыщут сполна. И в Лиме придется заниматься чем-то другим. Я не жалею, хотя отдал десять лет жизни компании Араны. И теперь, пусть даже придется начинать с нуля, чувствую себя лучше. После всего, что я повидал в Путумайо, мне казалось — я вывалялся в грязи, я во всем виноват. Посоветовался с женой, и она меня поддержала.
