Они расстались. Как и следовало. Как бы ей ни было больно. Господи милостивый, как же ей больно!..
Да, она заставила его заметить ее… Но не заставила полюбить.
Глава 41
Поразительные новости: Болван наконец влюбился!
Дорогая Аннабел!
Мы, нижеподписавшиеся, думаем, что Болван вас недостоин. Тем не менее мы желаем, чтобы он очнулся, пришел в себя и полюбил вас.
Пенелопа с Пиккадилли и еще двести подписей
Аннабел заставила его хотеть ее.
Она давала и отнимала. Он хотел ее.
И не знал… ничего не знал… пока все не кончилось…
Прошлой ночью дул ветер, и ветка билась о стекло, сотрясая оконные переплеты. Скорость, с которой Найтли вскочил с постели и ринулся к окну, была унизительной: ведь ясно, что ожидавшей спасения Аннабел не могло там быть. Это просто ветер, а он мучился сожалением и ждал, ждал…
И пил, как всякий мужчина, раздираемый противоречиями, особенно затрагивавшими сердце.
Найтли погрузился в работу, но и в работе не находил радости, даже когда продажи мятежного выпуска «Уикли» с черными пятнами и крестами вместо статей превзошли все ожидаемое. Достигнут еще один рекорд… его правило «Скандал компенсируется продажами» снова оправдало себя, обернувшись золотом. Чистым золотом. Но и тут он не видел поводов для радости.
Ходили слухи и о его неминуемом аресте. А ему было все равно.
Когда настало время еженедельного совещания с авторами, Найтли вошел в комнату, напряженный и скованный. Полный решимости оставаться бесстрастным.
— Сначала дамы, — сказал он, с тем, что считал подобием улыбки. Оглядел комнату, немедленно проиграв сражение за то, на ком должен остановиться его взгляд. На Аннабел, конечно.
На ней было одно из платьев Старой Аннабел, убогое, отвратительного серовато-коричневого оттенка. Платье сидело ужасно, да и покрой ей не льстил. Он знал это. Как знал и то, какие длинные, стройные ноги скрыты под поношенными юбками. Знал, как тонка ее талия, как красивы бедра, как упруга грудь…
И все это спрятано в мешке из-под муки, к которому пришиты рукава.
При виде Аннабел у него перехватило дыхание. Во взгляде загорелось мучительное желание.
Найтли увидел ее поникшие плечи. Сложенные на коленях руки. Опущенные глаза. Поза Заброшенной Аннабел.
Она больше не хотела, чтобы он замечал ее, не так ли?
И все же вздохнула, когда он вошел.
Каждый его нерв отозвался на это маленькое свидетельство того, что он по-прежнему ей небезразличен. Для него это было жизненно важно.
Совещание продолжалось. Найтли вел себя, словно между ним и Аннабел ничего не произошло. На карту поставлена его гордость, его репутация среди служащих. Он был мистер «Лондон уикли», сдержанный, холодный, безжалостный и непроницаемый. Будь он проклят, проклят, если они узнают, как его унизили!
Однако он не мог ее игнорировать. После отчета других дам, он повернулся к Аннабел и пронзил ее взглядом. Она съежилась еще больше. Его голова поднялась выше.
— Дорогая Аннабел, какие новости в вашей колонке?
Он очень старался не выказывать эмоций. Но гнев таял с каждым взглядом голубых глаз.
— Последнее время я мало писала об этикете, например, как правильно пользоваться рыбными ножами, — ответила она.
В комнате стало тихо. Присутствующие обменивались нервными взглядами.
— Пропади пропадом этикет и столовые приборы. Что случилось с Болваном? — не выдержал Гренвилл.
Гренвилл?! Старый ворчун? Помешанный на парламенте Гренвилл?
Все головы повернулись к нему. Джулиана потрясенно раскрыла рот. Алистер невозмутимо поднял бровь. Софи и Элайза широко улыбались, а ошеломленный Оуэнс поднял глаза от блокнота.
— Что?! Я здесь единственный, кто читает Любовные приключения Аннабел? — пробурчал Гренвилл. — Да всякий, кто станет утверждать, будто не читал их — лжец!
— М-мы все поражены тем, что вы интересуетесь чем-то, кроме… парламента. Чем-то человечным, — пролепетала Джулиана.
— Я еще не умер, верно? И вполне могу оценить низкие вырезы Аннабел не хуже любого мужчины!
Одна из дам ахнула.
— Гренвилл! — остерег Найтли. В его присутствии никто не смеет говорить об Аннабел в таком тоне!
— Мне нравилась Новая Аннабел и ее безумные планы, — сочувственно добавил Оуэнс, улыбаясь Аннабел. Но та ничего не видела, поскольку старательно рассматривала столешницу. — В ней появилась удивительная смесь бесстыдства и наивности, если так можно выразиться. С ней весело.
— И она носила такие красивые платья, — поддакнул Алистер и, морщась, оглядел серовато-коричневый ужас.
— Но я здесь, — слабо возразила Аннабел.
Только это говорила Заброшенная Аннабел, и поэтому ее голос был лишен силы и убедительности. И она не держалась с таким видом, который привлекал всеобщее внимание. Наблюдать все это было удивительно. Теперь ясно, почему он все эти годы не замечал ее. С таким же успехом она могла быть невидимкой.
— Я желаю знать конец истории, — настаивал Гренвилл. — Даже если окажется, что Болван — на самом деле болван. Или еще хуже…
Найтли прикусил язык.
Остальные дружно согласились, хотя по-прежнему избегали взглядов в его сторону.
— История закончилась, — объявила Аннабел, на этот раз немного громче.
Все головы повернулись к нему. Не к ней. К нему.
И в эту минуту на свет вышла ужасающая истина: все они знали о влюбленности Аннабел. Знали много лет.
Все те годы, когда Аннабел вздыхала, а он ничего не видел и не слышал, они знали.
Все те недели, когда Аннабел осуществляла свои «безумные планы» они следили за ним, ожидая, когда он наконец заметит ее!
— Финал должен быть счастливым! — воскликнул Оуэнс, к удивлению Найтли. Какого дьявола этот грубоватый и дерзкий молодой репортер вдруг жаждет счастливой концовки?
Но даже Найтли не смог не заметить почти нежного взгляда Оуэнса, устремленного на Аннабел. Похоже, Новая Аннабел заслужила и его симпатию.
— Счастливые финалы компенсируют любые продажи! — вставила Джулиана.
— Но это личное дело Аннабел, не так ли? — бросил Найтли.
— Только болван может так думать! — констатировал Гренвилл. Остальные закивали.
Найтли уставился на Аннабел, казавшуюся несчастной и одинокой, печальной и жестоко разочарованной, одетую в самое жуткое платье, которое он когда-либо видел. Сегодня здесь присутствовала Старая Аннабел, тихая, застенчивая и отчаянно пытавшаяся быть незамеченной.
Только он знал другую Аннабел, которая в полночь взбиралась на деревья и целовалась так, словно каждый поцелуй означал нечто прекрасное и истинное, словно это было одновременно в первый и последний раз. Эта Новая Аннабел обвивала его стройными ногами, когда он погружался в нее.
