Прогремел первый выстрел; за одну только минуту в борт вооруженного траулера попало пятнадцать снарядов, и его команда еще не успела понять, что происходит. Все шло хорошо. Если удается открыть огонь сразу, еще до того, как противник успеет прийти в себя, то существует реальная возможность деморализовать его. Сейчас траулер даже не пытался бороться, а повернулся в сторону берега, ища спасения, благо до него оставалось всего лишь несколько кабельтовых с подветренной стороны. Положение становилось рискованным, жертва уже почти ушла от нас. Но когда до берега оставалась всего лишь сотня ярдов, Тэллэми все-таки сделал свое дело. Он целился в ватерлинию и сумел нанести решающий удар в машинное отделение. Окутанное клубами пара, судно начало погружаться. Мы прекратили стрельбу. Я заметил, что на юге из-за горизонта показались мачты шхуны, и, прежде чем траулер исчез под водой, мы пошли к ней.
Я описал эту орудийную атаку потому, что она типична для действий такого рода вообще. По времени она заняла около двух с половиной минут. Конечно, это легкая добыча, и вряд ли она достойна джентльмена, однако все здесь зависело от готовности действовать в считаные доли секунды. Если бы мы дали траулеру время и возможность открыть ответный огонь, то дело не оказалось бы таким успешным.
Следующая операция пошла легко. Мы проскользнули к берегу и на полной скорости всплыли недалеко от шхуны так, чтобы наша добыча нас не заметила. Если бы она изменила курс, увидев нас, то сумела бы уйти невредимой, поскольку наверняка скоро должен был вернуться воздушный патруль.
Шхуна первый раз заметила нас, когда мы показались из-под скал. Шансов на спасение у нее не оставалось. До тех пор пока противник экономил на организации конвоев и посылал свои суда без сопровождения, его моряки были обречены страдать от наших атак. Вот и сейчас еще один груз вражеского снаряжения пошел ко дну прежде, чем показались самолеты воздушного патруля.
Все это произошло недалеко от вражеского берега. Представьте себе, какой поднялся бы шум, если бы немецкая или итальянская субмарина сновала взад-вперед в сотне ярдов от британского берега, топила из своих орудий каботажные суда и минные тральщики. Однако наши подлодки делали именно это, причем довольно часто.
Между тем все это служило лишь закуской, и поэтому мы отправились в Кальяри, чтобы попытаться отведать главное блюдо. Мы знали, какой канал очищен от мин, и встали в дозор возле Каволи, возвышенного мыса, окруженного глубокими водами. Правда, как мы вскоре обнаружили к большому нашему разочарованию, глубина оказалась далеко не такой, как ее обозначали карты. Но в тот момент положение казалось идеальным; из-за мыса можно было наблюдать за главными подходами к Кальяри, а естественный шум воды под скалами вполне мог сбить с толку гидрофоны тех, кто за нами охотился.
Долго ждать нам не пришлось. Уже на второй день на востоке показался дымок, который скоро превратился в тяжело нагруженное судно, за которым шел корабль береговой охраны. Эскорт был представлен самолетом и эсминцем. Погода стояла слишком тихая, чтобы быть для нас приятной. В штиль в прозрачных водах Средиземного моря самолет может с легкостью заметить погруженную подводную лодку, даже если она постаралась спрятаться. Однако все шло в соответствии с планом. У нас имелся точный график движения нашей цели вдоль берега. Пришлось нам пережить и обычные тревожные и напряженные минуты, когда под водой мы должны были незаметно пройти прямо под носом у эскорта. Тонкое жало перископа время от времени разбивало поверхность воды, показываясь всего лишь на дюйм-другой. А потом мы повернули на мой любимый курс и заняли мою любимую дистанцию – 600 ярдов, – чтобы не торопясь начать торпедную атаку.
И здесь я совершил ошибку.
Я выпустил три торпеды: одну в нос судна, вторую посреди корпуса и третью – в корму, предполагая, что две из них наверняка достигнут цели и потопят ее. Когда мы немного погрузились после выпуска торпед, я смог увидеть высокий водный столб. Это первая из торпед попала в нос судна. Второго взрыва не последовало, так как торпеда ушла в сторону. Третья, должно быть, прошла под его кормой. Зная курс и скорость корабля, я мог бы и догадаться, что выстрелы всех трех торпед должны прийтись ближе к середине корпуса. Секрет успеха заключался в том, чтобы как можно меньше надеяться на точность самих торпед. Я должен был прекрасно знать это.
Кальяри располагался совсем близко, и, несмотря на повреждения, судно зашло в порт. Я не знал, что еще долго нам придется убегать от обычного преследования среди рева и разрывов глубинных бомб. В своем бортовом журнале я отметил, что контратака оказалась до боли неумелой, и, как положено, в тот вечер мы ушли, чтобы зарядить аккумуляторные батареи. Этот день, 6 апреля, годовщина нашей с Марджори свадьбы, был для меня знаменательным, и я постоянно возвращался мыслями к дому.
Первым делом надо было решить, куда двигаться дальше. Как правило, субмарина быстро уходит с места атаки, но на этот раз я решил блефовать и остаться на месте. Как оказалось, по тревоге поднялись в воздух только противолодочные самолеты. Однако на следующий же день на наше место пришла бригантина – судно-ловушка, направленное в противолодочное патрулирование. Обычно мы оставляли их одних. Они имели на вооружении и глубинные бомбы, и гидрофоны и, как правило, действительно могли справиться с подводной лодкой – до тех самых пор, пока она оставалась под водой. Команды этих ловушек не отличались ни особой сообразительностью, ни быстротой реакции, но почему-то существовало поверье, что если их очень часто топить, то итальянцы могут придумать что-нибудь получше. Эта конкретная бригантина упорно ходила вокруг нас, заставляя быть на глубине. Она, конечно, оказалась не очень приятной соседкой. Дело закончилось тем, что «Сафари», вздымая пену, выскочила на поверхность, обстреляла бригантину, и, прежде чем та успела осознать, что происходит, она уже горела. На борту нашлись смельчаки, и до того, как судно пошло ко дну, два ответных снаряда просвистели над нашим мостиком.
Бригантину было жалко, потому что в этих прекрасных кораблях, украшенных многими квадратными ярдами парусов, всегда ощущалось нечто романтическое, хотя в качестве дополнительного современного средства передвижения они уже давно получили двигатели. Однако война не оставляет места для сантиментов, которые не приносят выгоды и не гарантируют выживания.
В качестве забавного следствия этой маленькой войны между нами и берегом показался минный тральщик. Решив, что может оказаться следующим в списке утопленников, он поспешно бросился к берегу. К этому времени начали подавать голос береговые батареи, и мы ушли на глубину.
Снова встал вопрос, куда идти дальше. Я решился на двойной блеф. Никто не мог ожидать нас вблизи порта после того, как мы второй раз выдали себя таким дерзким способом. Мы действительно отошли, чтобы зарядить аккумуляторную батарею, но уже на следующий день снова вернулись к Каволи. Фортуна нам улыбнулась, и запахло очень вкусным блюдом.
Огромным преимуществом нашего положения возле Кальяри стало то, что практически каждому кораблю приходилось миновать «Сафари» по пути в порт. Очищенный от мин канал имел всего две мили в ширину, и именно в нем мы и стояли. Из этого, правда, также следовало, что ограничен и путь к отступлению, но мы всегда решали проблемы по мере их поступления.
День 10 апреля 1943 года стоял ясный и тихий. Активное движение противолодочных кораблей и авиации, а также дым по направлению к Кальяри говорили о том, что приближается нечто достойное пристального внимания. По такому случаю я позволил себе выше, чем обычно, поднять большой перископ. Картина сразу прояснилась: на нас двигались вооруженный лайнер, танкер и старомодный пароход. Их прикрывал со всех сторон конвой. Ближе к нам шли два больших эскортных корабля, к сожалению слишком прижимавшиеся к скалам, чтобы мы имели возможность атаковать их от берега. Появилась также целая компания противолодочных кораблей и минных тральщиков – я их так и не сосчитал, поскольку нам все равно неизбежно предстояло иметь с ними дело; лошадь может с таким же успехом планировать свою индивидуальную борьбу с целым облаком оводов. А в небе вокруг конвоя и впереди него летали два самолета.
Море лежало в зеркальном спокойствии, и теоретически «канты» – итальянские самолеты-амфибии – вполне могли видеть, как мы ходили кругами посреди канала на глубине перископа. На практике же, если вы двигались очень медленно, чтобы не создавать пены, и очень осторожно, на небольшую высоту, поднимали перископ, то вас вполне могли не заметить.
Самолет-амфибия «кант»
Старшина Харрис совершал свой обычный обход лодки, чтобы проверить, все ли переборки герметично задраены перед ожидаемым обстрелом. Я помню времена, когда подобные предосторожности вызывали у людей холодок дурного предчувствия; сейчас же это стало уже самым обычным и привычным делом.
