– Я так беспокоилась, – тихонько говорила ему Кэтрин, как будто они беседовали наедине. Монкриф приоткрыл глаза, посмотрел на жену затуманенным взглядом и хотел что-то сказать, но она приложила палец к его губам.
– Ты дома, и это главное.
Монкриф застонал и снова закрыл глаза, и в этот момент Энни поднялась на ноги и показала кусочек металла, который держала пинцетом.
– Вытащила.
Лицо Монкрифа стало серым, как пепел. Кэтрин прикрыла его еще одним одеялом.
– Не хочешь сама зашить рану?
Кэтрин представить себе не могла, что будет причинять Монкрифу боль.
– Нет-нет, заканчивайте сами!
– Я не портниха, – проворчала знахарка. – У него останется шрам. – Она вынула из сумки иголку с ниткой и начала плотными стежками зашивать рану Монкрифа, как будто это была не человеческая кожа, а порванная рубашка.
Кэтрин смотрела в сторону, а когда Энни насмешливо пробормотала что-то о ее чувствительности, ничего не ответила. Ей казалось, что она чувствует боль Монкрифа, как свою собственную. Кэтрин не выпускала руку Монкрифа, стараясь придать ему сил, да и себя убедить, что он жив и в безопасности.
Вдруг в дверях появился Питер и протиснулся сквозь толпу собравшихся лакеев и служанок. Недавно Монкриф поручил ему распоряжаться конюшнями, и Кэтрин теперь редко видела молодого человека. В последний раз она видела Питера, беседующего с Монкрифом, где-то, неделю назад. Они смеялись, жестикулировали, и Монкриф тогда выглядел совсем молодым, не старше Питера.
Сейчас Питер протянул Кэтрин обитую кожей шкатулку.
– Ваша светлость, здесь порошок. Мы всегда обрабатывали им пулевые ранения, – торопливо заговорил он. – В Квебеке он помогал, поможет и здесь.
Кэтрин подняла крышку. Внутри оказался набор аптекарских пузырьков. Каждый был подписан четким, разборчивым почерком.
– Ваша светлость, вам нужен порошок от пуль. Полковник сам его подписал.
Кэтрин вынула пузырек и передала его Энни, но знахарка отмахнулась:
– Хочешь посыпать, посыпай, но тогда сама и перевязывай его.
Кэтрин повернулась к Уоллесу:
– Проводи эту женщину из Балидона. Неужели в замке нет больше никого, кто умеет лечить? Может быть, послать за кем-нибудь? Чтобы человек был добрый?
Лицо Уоллеса вспыхнуло.
– Я поищу, ваша светлость. Кэтрин кивнула:
– Поищи, Уоллес. – Она перевела взгляд на Энни, которая усмехалась беззубым ртом: – Я не хочу, чтобы вы подходили к моему мужу.
– Ты меня еще позовешь, дочка фермера. А я могу не прийти. – И знахарка ушла.
Кэтрин обратилась к слугам, которые толпились в ногах кровати:
– Благодарю вас за ваше сочувствие, но сейчас герцогу нужен покой.
Молодая служанка сделала книксен и, краснея, сказала:
– Ваша светлость, он – наш герцог. Кэтрин кивнула, показывая, что понимает ее.
– Я буду сообщать вам о его самочувствии. Наконец все разошлись. В спальне остались только Кэтрин и Питер. Кэтрин склонилась над Монкрифом. Рана была зашита грубо, как и обещала Энни, но оставалась чистой.
– Посыпать порошок прямо на рану? – спросила Кэтрин у Питера.
Юноша подошел и встал рядом.
– Да, ваша светлость. И погуще. А потом перевяжите. – Он вынул из шкатулки чистый бинт.
Кэтрин осторожно обработала рану, потом старательно перевязала мужу плечо.
– Надо бы дать Монкрифу что-нибудь обезболивающее, – сказала она, – но у меня нет опиумной настойки.
– Я думаю, герцог не станет принимать ее, ваша светлость. Он раньше на это никогда не соглашался, когда был ранен.
– Так его ранили на войне?
Кэтрин не замечала никаких шрамов, когда любовалась телом Монкрифа. Питер кивнул:
– Да, ваша светлость. В ногу. А потом еще в грудь. Тогда мы боялись, что он не выживет.
Кэтрин натянула простыню Монкрифу до подбородка, затем укутала его одеялом. Он начинал дрожать. Кэтрин и раньше видела, что такое бывает с людьми после ранений. Она присела рядом с мужем, взяла его руку и стала осторожно поглаживать.
– Я должен вас сейчас оставить, ваша светлость. Вам принести что-нибудь?
Кэтрин хотелось слышать дружеский голос. Хотелось, чтобы ей сказали, что Монкриф поправится, что рана не воспалится. Хотелось узнать, кто стрелял в ее мужа и где сейчас Глинет.
Однако было очевидно, что Питер знал не больше ее самой и ничем не мог успокоить свою госпожу. Он обладал силой и верностью, это правда, но помочь ей был не в состоянии. Единственным человеком, кто действительно мог это сделать, был сам Монкриф.
– Благодарю вас, Питер, – ласково произнесла Кэтрин. – Сейчас мне ничего не нужно. – Но не успел молодой человек выйти из комнаты, как она добавила: – Спасибо вам за сочувствие. Монкриф ценит вашу верность.
Питер ушел. Кэтрин задумалась. Ее никогда не прельщали почести, связанные с герцогским титулом, но все же власть была удобна. Никто не посмел возразить, когда она велела прогнать Энни. Напротив, слуг испугал ее гнев, они беспрекословно повиновались, вот только Кэтрин не знала кому: герцогине или жене?
Кто-то успел разжечь камин, и Кэтрин с благодарностью ощущала идущее от него тепло, но в комнате все равно было прохладно, и она прикрыла Монкрифа еще одним одеялом.
Стояла полная тишина, которую нарушало хриплое дыхание Монкрифа. Кэтрин долго смотрела на мужа, пока не убедилась, что он лежит удобно и что ему тепло. Тогда она поднялась, подошла к окну и стала беззвучно молиться, чтобы не потревожить беспокойный сон Монкрифа. Молитва ее была проста и бесхитростна: «Исцели его, Господи! Верни ему здоровье и силы, а взамен возьми у меня все, что захочешь».
Кэтрин вспоминала, каким муж был только сегодня утром: его радостный смех, сильные руки на своей талии.
Теперь все эти ежедневные радости казались недостижимыми.
Эта ночь странным образом напоминала ей ночь их венчания. Во всяком случае, в изложении Монкрифа и Глинет. Наверное, он также нес вахту, гадая, выживет она или нет.
Кэтрин закрыла шторы и вернулась к кровати. Монкриф был страшно бледен. Кэтрин склонилась над ним и положила ладонь на его лоб. Лоб был прохладным.
В их браке Монкриф давал Кэтрин больше, чем она ему. Он дал ей свое имя, свое богатство, он был с ней невероятно терпелив. Он сделал ее герцогиней. Научил страсти и радовался, найдя в ней хорошую ученицу.
А что она дала ему? Ничего.
Расстроенная этими грустными мыслями, Кэтрин присела и погладила Монкрифа по щеке. Его глаза раскрылись. У Кэтрин сжалось сердце от выражения боли на его лице.
– Дать тебе глоточек виски? Чтобы меньше болело.
– Бочку, – прошептал он и попытался улыбнуться. Монкриф протянул руку, коснулся ее ладони и снова закрыл глаза.
– Как я попал домой?
