тобой. Тоже «пока», но за результатами их работы будем следить очень пристально. И если что-то будет не так…
Сергей Васильевич Сенявин еще полтора года назад считал свою жизнь законченной и единственное, что удерживало его от греха самоубийства, было осознание того, что дочь, после неминуемой смерти Зои — супруги Сергея Васильевича — в одиночку просто не выживет. Однако именно тогда его посетил старый сослуживец, уже год как вернувшийся в Россию, и предложил, как он высказался, «одержать победу над судьбой». Сначала — излечить Зою от туберкулеза с помощью новейшего советского лекарства, а затем — после трехмесячного обучения где-то в России — вообще перебраться на другой конец света. В очень неплохой должности с приличной зарплатой и с огромными перспективами.
Привезенный старым приятелем препарат буквально вернул Зою к жизни (хотя тот и предупредил, что одного флакона для полного излечения категорически не хватит и лекарство придется принимать еще несколько месяцев), так что полковник (бывший полковник) «в качестве платы за лекарство» поехал в большевистскую Россию. Но там — по крайней мере в военном городке, где его «обучали» — он собственно с большевизмом и не встретился. Ну да, офицеры ходили в непривычной форме, но не боялись называть себя именно офицерами (хотя не «господами», а все же «товарищами»), гордо носили царские ордена.
А вот обучали Сергея Васильевича «странному»: в основном — испанскому языку, причем не просто испанскому, а особому «аргентинскому диалекту». Что было в общем понятно, ведь дальнейшая его работа и планировалась почему-то именно в Аргентине. А почему там — это Сергей Васильевич понял, уже добравшись до Буэнос-Айреса: там было много мяса. Очень много, настолько много, что аргентинцы даже правительства иногда свергали, если эти правительства плохо заботились о его продаже за границу.
А теперь об этом заботиться предстояло уже Сергею Васильевичу, назначенному директором новенькой фабрики. Американцы (почему именно американцы, Сергей Васильевич спрашивать не стал) выстроили большую консервную фабрику. То есть фабрика делала консервы и всё, что для их приготовления нужно, включая большие, даже скорее огромные консервные банки. Только банки почему-то делались алюминиевые, и алюминий на фабрику тоже из Америки привозился. На фабрике он плавился, из него делались листы, из листов выделывались сами банки и крышки к ним (а каучук, нужный для закрывания банок, использовался уже местный). Затем банки (и крышки) покрывались изнутри каким-то специальным лаком (привозимым, как понял новый директор, из России, хотя никто ему это не говорил и по документам груз шел откуда-то «из Европы»), в банки распихивалось разделанное мясо, они закрывались крышками и почти готовый продукт отправлялся на несколько часов в автоклавы. Все просто — если не учитывать того, что ежесуточно фабрика потребляла одного алюминия десять тонн…
Чтобы фабрика, разместившаяся на окраине города Росарио, могла работать, была выстроена «собственная» электростанция, уголь для которой тоже возился из США, и собственная скотобойня, с которой в цеха ежедневно доставлялось по пятьсот тонн мяса. Ну а чтобы «продукт не пропадал зря», рядом были выстроены завод по выделке кожи и «фабрика по приготовлению кормов для животных», делающая какие-то сушеные продукты из мясных отходов. Этими предприятиями руководили тоже бывшие русские офицеры — да и вообще все, даже мелкие, руководители этого «мясного комплекса» были таковыми, ну а Сергею Васильевичу предназначалась роль еще и координатора всей этой промышленной структуры.
Вообще в огромном городе чуть ли не половина населения были «свежими» иммигрантами из Европы, так что найти русскоязычный персонал для всех этих фабрик особого труда не представляло. И немецкоязычного — тоже: германская компания «Линде» строила еще и огромную морозильную фабрику. С хранилищем-морозилкой на двадцать восемь тысяч тонн мяса, но вот кто всё это оплачивает, ни Сергею Васильевичу, ни его многочисленным коллегам догадаться так и не удалось. Ведь понятно, что Советы за всё это платить не могут, у них на их «индустриализацию» денег не хватает и они продают даже хлеб, которого оставшимся в России людям недостаточно…
Когда первое судно с аргентинскими консервами прибыло в Усть-Лугу, даже Олю это несколько удивило:
— Признавайся, Петруха — это твоя идея тушенку в алюминиевые баки пихать?
— Моя, — гордо ответил Петя, — мне еще Аня специальный лак для банок делает.
— Ну ладно, лишний алюминий стране не помешает… а кто за всё это платит?
— Оль, ты не поверишь: сам Иудушка Троцкий таким образом печется о счастье трудового народа!
— Поясни.
— А чего непонятного-то? Я, конечно, понимаю: оставить его семью без средств к существованию несколько жестоко, но… Яков Ганецкий не для себя же только воровал, он на всю эту братию работал. Ну а когда Гуля помогла мне с ним побеседовать со своим скополамином, я у Иудушки денежку-то и потырил. Насколько я помню, Иосиф Виссарионович до этого загашника добраться не сумел, так что его использовать мы можем без риска индустриализацию обездолить.
— А на дорогу, вымощенную желтым кирпичом…
— На дорогу у нас отдельная копеечка заныкана, причем с большим запасом. С очень большим, лично я собираюсь ни кирпичика врагам не оставить!
— Ну тогда ладно. А почем у нас тушенка получается?
— Бак на полцентнера мяса весит три с небольшим килограмма. Даже с учетом закупки белой жести у американцев у нас одна банка на полкило обходится в двадцать два цента, американских цента. Это если с доставкой считать и с переупаковкой. Но даже если мясо мороженое возить, то сильно дешевле не получится: рефрижераторы дорогие, и если амортизацию раскидать на десять лет, то есть на шестьдесят рейсов, то практически тож на тож и выйдет.
— Да знаю я, но рефрижераторы тоже нужны. Причем не для экономики, а для политики. Сколько немцы уже нам построили, пять?
— Да, и еще двенадцать американских сухогрузов в холодильники переделывают. Я специально выяснял, у немцев почти втрое дешевле получается. А что за политика?
— Да так… на восемнадцати морозилках мы можем из Аргентины притащить триста-триста пятьдесят тысяч тонн мороженого мяса в год, а это — столько, сколько они в Англию продают и за это готовы под англичан стелиться…
— И сколько мы готовы за это мясо платить?
— Мороженая туша в Росарио идет меньше семи центов за кило, по двенадцать продается мясо уже без костей, так что у нас только выручки с лекарств на всё это мясо три раза хватит. А нам Иосиф Виссарионович как раз Тихвин впиндюрил, я думаю, пусть там Линде выстроит нам заводик вагонов-рефрижераторов, мясо по стране разводить будем…
— Они вагоны не делают.
— Вагоны и русские инженеры сделают не хуже
