— Что ж в пакете?
— Неопровержимые доказательства самых серьезных ваших преступлений.
— Почему же лорд Шериф до сих пор не распечатал пакет?
— Этого я не желаю говорить. Притом, я хотел бы только предостеречь вас.
— Но…
— Довольно. Потолкуем о деле. Что мисс Тревор?
Доктор Муре долго не мог собраться с мыслями, чтобы ответить на последний вопрос. Все что говорил маркиз, казалось крайне невероятным, но доктор невольно верил его словам. Он чувствовал себя обезоруженным убийцей, змеей без жала.
— Я вас спрашиваю, доктор, что мисс Тревор? — повторил вопрос маркиз.
Не могу вам сказать ничего утешительного, милорд. Вчера мною было начато лечение, которое, без сомнения должно было спасти ее, но вчера же с ней случился ужасный переворот. И прежде чем мне можно будет переменить лечение, необходимо сделать опыты над другою. Мисс Мери сейчас в опасности как нельзя более.
— Мне необходимо видеть ее, — проговорил маркиз.
— Нет, милорд. Для нее всего необходимей покой. Вчерашний день крайне подорвал ее слабый организм.
— Что же именно случилось?
— Очень многое, милорд. И, право, я сожалею, что не мне пришлось приложить корпию к ранам Персеваля.
— А! Итак, Персеваль…
— Здоровехонек, милорд. Если бы не ваше великодушие, милорд, то он давно бы отправился к праотцам. Ей Богу, милорд, великодушие прекрасная вещь, но…
— Пожалуйста, поскорее к делу.
— Виноват, милорд, я и забыл, что вам необходим отдых. Вот положение дела: болезнь мисс Тревор переменила свое направление. Первые опыты над другою теперь совершенно напрасны.
— Над другою? Что это значит? — повторил Рио-Санто.
— Я говорю о прелестной девушке, милорд?
В голосе Муре послышался дикий энтузиазм и восхищение.
— Какая сила! — восклицал он. — Сколько прелести, грации и нежности в ее формах, в которых соединилось все прекрасное на свете. Может ли быть что выше удовольствия вонзить скальпель в нежное эластичное тело, разорвать все до последних суставов, изучить все таинственные нити, связывавшие это прекрасное существо. Простите меня милорд, я увлекся и забыл, что вы не доктор. Я говорю о той молодой девушке, над которой я произвожу опыты и которую же мы намерены умертвить ради спасения мисс Мери.
Муре с особенным ударением произнес слово «мы», радуясь возможности сделать маркиза участником своей жестокости.
— Она молода и прекрасна? — грустно спросил Рио-Санто.
— Да, милорд.
— Вы дали обещание щадить ее.
— Да, милорд. Но я не предвидел дурного оборота болезни мисс Тревор. Притом я заплатил за эту девушку сто фунтов, так должна же она пригодиться на что-нибудь серьезное. Наконец, говоря откровенно, я-таки порядком уже и попортил ее.
Рио-Санто с отвращением отвернулся.
— Я принужден был, — продолжал Муре, — заставлять ее голодать и держать в темноте.
Маркиза бросило в холодный пот.
— Довольно, довольно? — порывисто проговорил он.
— Вы просто бесчеловечны, доктор. Заклинаю вас, пощадите несчастную жертву.
— Вы очень взволнованы милорд, — хладнокровно ответил Муре, пощупав пульс маркиза. — Успокойтесь. Вам необходим покой. Завтра или уже сегодня вечером я расскажу вам все подробно, а теперь мне необходимо оставить вас одного.
И Муре, поклонившись, поспешно вышел.
Глава восьмая
ШРАМ НА ЛБУ
Франк Персеваль и Стефан Мак-Наб с нетерпением ожидали старика Джека, которого они отправили к лорду Тревору.
Возвратившись, тот остановился у дверей, не смея подойти к своему господину.
— Ответ? — нетерпеливо вскричал Франк.
С выражением печали на лице Джек молчал.
Ты не передал письма? — с чувством спросил Стефан.
— Передал, — тихо ответил Джек.
— Где же ответ? — Персеваль бессильно опустился на подушки.
— Да, отвечай же, наконец, — гневно воскликнул Стефан, — какой ответ?
— Ответ? — вскричал Джек, воспламеняясь негодованием. Тревор имел смелость разорвать письмо Персеваля, не читая его.
Франк застонал.
Стефан не отходил от постели больного друга. У него даже не было времени повидаться с матерью. Собственное горе увеличило отчаяние, в которое его приводила болезнь Франка. Вместо прежней апатии Стефаном овладела борьба разнородных страстей: он любил, ревновал и страдал.
Было около полуночи. Франк спал очень беспокойно, тревожно и часто стонал во сне. Старик Джек ворочался в углу. Позади постели на столе горела лампа, свет которой озарял герб Персевалей и портрет давно умершей сестры Франка мисс Гарриет.
Тревожные мысли Стефана о больном друге скоро приняли другое направление. В голове его возник образ Клары. Вследствие странного стечения обстоятельств или вследствие горячей ревности воображение его рисовало Клару в Темпльской церкви с пламенно-страстным взором, обращенным на незнакомца-мечтателя.
Желание вспомнить, где и когда он его видел, вдруг овладело Стефаном. Он поразился внезапно пришедшей мыслью. Незнакомец выглядел молодым, а с того дня прошло целых пятнадцать лет.
— Невозможно! Не может быть! — прошептал он. Правда, сходство поразительное, но недостает…
— Шрам! — закричал вдруг Персеваль. — У него на лбу шрам, я видел…
— Шрам! — повторил Стефан. — О да, я помню.
— На покрасневшем лбу белая полоска.
— Вверх от левой брови, — невольно перебил Стефан.
— Да, да, от левой брови вверх, — повторил Франк.
— Франк! — вскрикнул Стефан. Вы знаете его? Ради Бога, о ком вы говорите?
Но Франк в изнеможении уже опустился на подушки.
— Как это странно! — проговорил Мак-Наб.
Им овладело лихорадочное возбуждение. Обычно спокойный и рассудительный, молодой доктор совсем растерялся от непонятных слов Франка. Быть может это полнейшая случайность горячечного бреда? Но Франк слишком ясно и точно описал этот шрам! Где и когда Франк мог его видеть? Стефан терялся в догадках. Он хотел было расспросить друга, но тот заснул, и Стефану было жалко лишать его минутного успокоения. Однако он более и более убеждался в истине своего предположения и повторял:
— Это он! Это он.
Всю ночь Мак-Наб не сомкнул глаз. На рассвете у крыльца кто-то сильно постучал. Было около семи часов. Старик Джек сказал Стефану, что его спрашивает какая-то женщина от его матери. Дав ему некоторые наставления относительно Франка, Стефан сошел вниз.
— Что случилось, Бесси? — спросил он.
— Что случилось? — жалобно повторила Бесси. — Ax, мистер Мак-Наб! И не говорите… беда. Пожалуйте скорее домой. Ваша матушка ужасно горюет!