— Разве у вас только выкопанные трупы? — остановился Стефан.
— Хе, хе! — усмехнулся Бишон отвратительной улыбкой. — Быть может есть и другие. Посмотрите сами. Мимоходом сказать, на меня очень клевещут, мистер. Ни одна кошка и собака не околеет без того, чтобы не говорили, что убил ее я. Вздор и ложь! Так, пожалуй, и полиция откроет глаза на нас. Она толкует, что смотрит на нашу торговлю, как на вещь, в которой польза науки соединяется с пользой человечества. Какая ложь! Польза для кармана полицейских, и все! Но вот мы и пришли, наконец. Пожалуйте, мистер.
Через отворенную дверь Стефан вступил в большую залу со сводами, которая освещалась лампами. По стенам стояли большие мраморные столы. Белый цвет стен, освещенных лампами, отражался от бледных неподвижных трупов. Среди залы с курильницы поднимался густой дым.
Все трупы были вымыты, их члены выпрямлены, волосы расчесаны. Молодая девушка, которая, по мнению всех ее родных, покоилась мирным сном, лежала тут на мраморном столе. Святотатственная рука сорвала с нее девственное покрывало. Далее лежал старик, во всей наготе выставляя ужасающее действие всепожирающего времени на тело человека…
Всех столов было десять, и все были заняты.
Бишон побледнел как смерть, едва затворил за собою дверь, и слова замерли у него на губах. Похолодевшею рукою он коснулся руки Стефана.
— Как здесь все бледно! — говорил он. — А там все красно. Я нарочно окружил себя красным, иначе мне все кажутся мертвецами. Выбирайте, пожалуйста, поскорее! Дьявольское ремесло!
Стефан осмотрел все трупы и лицо его сияло искренней радостью. Он сложил руки на груди, и из глубины души воскликнул:
— О, Великий Боже! Благодарю Тебя!
— Мне представляется, что все эти негодяи шевелятся, — ворчал буркер. — Право досадно, что я не взял с собой джину. Смейтесь, смейтесь, дурачье, скальте зубы! Я не боюсь вас, вы мои, и я продаю вас. Да, продаю, назло полиции и всем шпионам. Видите ли вы эту пружину, мистер Мак-Наб? Стоит мне нажать ее, и все эти столы исчезнут, и вместо них появятся… как бы вы думали, что? Ни в чем не повинные бочки с элем и портером… Что же вы, мистер?
— Я кончил, мистер.
Стефан умирал от желания поскорее выбраться отсюда.
— Кончили… Так идемте же, идемте скорей! Быть может вы думаете, что я боюсь, — рассуждал Бишон, поднимаясь по лестнице. — Нет, нисколько! Я только сожалел, что не взял с собою джину, а то что бы мне!
— Ну-с, что же? — спросил он, задвигая за собой дверь в кабинет.
Стефан ответил, что ни один из трупов не годится для тех опытов, которые он намерен делать.
— Жаль, право жаль, — говорил Бишон. — Впрочем, прошу вас не забывать меня. Появится нужда, пожалуйте. При случае мы принимаем и заказы.
Стефан раскланялся и вышел, с удовольствием вдыхая в себя чистый уличный воздух.
Глава двенадцатая
НЕСЧАСТНЫЙ ОТЕЦ
Когда Стефан возвратился домой, Бесси сейчас же сказала ему о дожидавшемся незнакомце, который говорил о барышнях. Стефан поспешил в залу, где увидел Доннора. На лице Стефана выразилось разочарование, когда он узнал нищего, и с недовольным видом спросил:
— Что тебе надо?
— Я купил дочке платья. Мой сосед, которому я сказал о вашей милости и обещал прислать остальные деньги, принял ее к себе… Я закусил… теперь, мистер, извольте располагать мною, — грустно сказал несчастный.
— Хорошо, хорошо, — рассеянно ответил Стефан, — я посмотрю, быть может, ты и пригодишься мне.
— Не откладывайте, милорд, прошу вас, настойчиво и решительно настаивал нищий. Теперь моя дочь обеспечена, голод не мучает меня, я не томлюсь. Неудивительно, что мне хочется еще пожить. Ведь, помните, мне только сорок лет. Лучше скорее кончить. Потрудитесь назначить мне род смерти.
Стефан изумленно смотрел на него.
— Вручите мне остальные двадцать пять шиллингов и покажите, как пройти в лабораторию. К вечеру все окончится.
— Напрасно ты так толкуешь, — невольно улыбнулся Стефан, — мне не нужна твоя смерть. Мне сказали, что ты говорил о барышнях?
Доннор изумился в свою очередь.
— Вам не нужна моя смерть! — воскликнул он. — Итак мои надежды не обманули меня! Когда я узнал, что вы живете в одном доме с моими благодетельницами-барышнями, которые так часто помогали мне…
— Так ты знаешь их? — с живостью прервал Стефан.
— Знаю ли я их! Мне сказали, что их похитили. О, мой Бог! Узнали ли вы что-нибудь?
Стефан печально покачал головой.
— Так я найду их! — с жаром воскликнул Доннор. — Если бы даже они попали в когти этого тысячеголового демона, который зовется «большой семьей» — я вырву их. О, для вас, за этих ангелов, я пожертвую всем, решусь на все.
— Благодарю тебя, Доннор, благодарю. Но что же ты можешь сделать?
— Что могу сделать? Не знаю, мистер, но, клянусь, употреблю все усилия.
В голосе бедняка слышалось выражение самой искренней привязанности.
— Вы, мистер Мак-Наб, — продолжал он, — прикрыли горькую наготу моей несчастной, но невинной дочери; вы дали мне обещание украсить крестом могилу моей жены. Благодаря вам и сам я имел возможность испытать наслаждение, которого давно не испытывал. За все это я отдавал в ваше распоряжение свое бедное тело. Но вы отказались от него. Все равно, мистер! Жизнь моя всецело принадлежит вам. Одни вы в целом Лондоне да прекрасные, добрые барышни имели сожаление и сострадание к бедному ирландцу!
Стефан пожал руку бедняку и они простились.
В Вич-Стрит, налево от церкви святого Клеменса находится так называемый «шекспировский» трактир — сборище всех лондонских воров и мошенников. Несмотря на это, трактир отличался сравнительной чистотой и приличной обстановкой.
Для лондонской полиции было бы большим ударом, если бы вследствие каких-то обстоятельств этот трактир вдруг закрылся; ибо он был неистощимым рудником, где она черпала пищу для чрева судей и без большого труда приобретала славу ревностной, бдительной и неутомимой.
В лондонских трактирах нет большой общей залы, а устроены какие-то маленькие клетушки, вроде лошадиных стойл. В одной из таких клетушек малютка Снелль, одетый джентльменом, играл в вист с Томом Тернбуллем и двумя детьми «большой семьи». Голова Тернбулля была перевязана, и, кроме этого, не осталось никаких других следов кровавого побоища, происшедшего в таверне «Трубки и Кружки». Толстяк Мич еще не высвободился из рук хирурга.
В другой клетушке, стоя перед зеркалом, прибиралась и прихорашивалась при помощи белил и румян Лу. Бледность и изнуренность молодой девушки при дневном свете были ужасные. Как только она поднимала вверх руки, в груди ее раздавалось жалобное хрипение, а потом кашель. Перед ней стоял джин и она напевала какую-то песенку.
