так на койке — просто так.
Погодите, это что — и есть любовь?
Как там? Влечение чего-то к чему-то… плюс еще одно влечение… и, кажется, дружба… и все это в смеси… Не помню…
Моя скоморошка прервала мои попытки анализа. Она обхватила меня за шею и впилась в губы долгим жарким поцелуем. Я не сопротивлялся… вначале. И потом я тоже сопротивляться не стал. Просто потом я взял в свои руки инициативу и острые плечи.
Когда мы оторвались друг от друга, тяжело дыша, я с удивлением обнаружил, что за время поцелуя мы слегка поменяли положение. Совсем чуть-чуть. Теперь Аглашка лежала на спине, а я нависал над ней сверху. И ворот рубашки на ней был развязан и чуть сполз вниз, обнажив белое плечико. На котором розовел след поцелуя… это что, я? Когда успел…?
— Я боюсь, — тихо прошептала Аглашка, глядя на меня снизу и не делая попыток ни подтянуть рубашку, ни поправить сползшую лямку сарафана.
— Я тоже.
— Я ничего не умею.
— Я тоже.
— Это неважно.
— Это неважно.
Тонкие пальцы скользнули по моей груди и осторожно расстегнули верхнюю пуговицу кафтана. А потом вторую. А потом проникли под одежду и коснулись моей груди. Прохладные. Приятные.
Я замер на секунду. Глубоко вздохнул. Склонился и осторожно коснулся губами тонкой шеи. А потом поправил рубашку моей скоморошки и натянул назад лямку сарафана.
— Почему? — чуть не застонала она.
Аглашенька, да я сам чуть не застонал.
— Потом.
— Потому что я тебя не привлекаю?
— Потому что все остальные стоят под дверью и подслушивают.
Глава 41
— Мы не подслушиваем! — сказали из-за двери. Потом помолчали, видимо, осознавая свои слова, и ойкнули.
— Я их убью, — прошипела Аглашка, натягивая одежду на плечи, — Всех.
Я был готов присоединиться к ней. Нет, ну в самом деле! В такой момент мне меньше всего были нужны зрители. И слушатели — тоже.
— Вы закончили? — спросили из-за двери. Я как-то все не мог понять, чей же это голос. Слово «мы» подсказывало, что их там минимум двое. А по факту могло быть от двух до пяти.
— Мы и не начинали! — зарычала моя скоморошка, выбираясь из-под меня и поправляя задравшийся подол сарафана. Хм. Когда она успел так задраться?
— Тогда мы заходим!
Всем хороши эти убежища Осетровских. Вот только внутренних засовов или каких других запоров в них не предусмотрено. Поэтому вся толпа беспрепятственно сломилась к нам в комнату.
— Эй, мне кто-то что-то обещал! — уперла руки в боки Дита.
— А мне кто-то обещал возможность отыграться, — хихикнула Настя, весело сверкнув стеклышками очков.
Клава по своему обыкновению промолчала, но смотрела на меня очень счастливыми глазами.
Я понял, что я здесь чего-то не понимаю. Такое ощущение, что они все искренне рады за Аглашку.
«Толпа» состояла из трех человек, моих девочек, Диты, Насти и Клавы. И они выглядели совершенно не похожими на чем-то расстроенных людей. Скорее, наоборот: они выглядели как люди, совершенно чем-то довольные. Как будто…
Я с сомнением посмотрел на Аглашку, но та была озадачена не меньше моего. Если тут и был коварный девчоночий заговор, с целью свести меня с ней — она в этом не участвовала… эй!
— Эй! — возмущенно заверещала Аглашка, когда на меня, отпихнув ее в сторону, налетел девичий вихрь и принялся расцеловывать во всех месте, из тех, что выше шеи… ай! В ухо-то зачем?! Кто-то умудрился так смачно чмокнуть меня в ухо, что в нем теперь звенело, как в старом механическом будильнике.
Так. Стоп.
Я вырвался и встал:
— А теперь — объяснения! — и нахмурился еще.
— Настоящий боярин, — всплеснула руками Настя.
— Прямо как мой папа, — пискнула Клава. По моему, именно она и попыталась сделать меня на одно ухо глухим.
— Грозен, — кивнула Дита. И тут же получила шлепок по попе от Аглашка.
— Это не объяснения! — я нахмурился еще сильнее и в результате просто зажмурился. Да, над грозным взглядом надо еще поработать…
— Тогда садись! — меня усадили к Аглашке, уже успевшей взобраться на кровать с ногами и прижавшейся ко мне.
Девчонки, плюхнувшиеся на кровать Диты, выглядели чересчур веселыми и довольными. Чересчур веселыми и довольными для тех, кто имел на меня кое-какие виды, а сейчас застал с одной из своих подруг. Насколько я знаю, девушки не очень любят обнаруживать своих подруг в постели своих парней.
Заговорщицкая троица переглянулась, и слово взяла Настя, как самая смелая и самая серьезная:
— В общем, так. Викешенька, ты очень хороший, и мы все тебя очень любим. И я, и Аглаша, и Клава, и Дита. Но мы понимаем — в конце концов тебе нужно будет выбрать одну. Потому что у нас на Руси не магометанство и четыре жены — это слишком много. Вот.
Логично. Не поспоришь. И про магометанство и вообще.
— Сначала мы решили, что выберем тебе одну из нас. Только мы не знали, какую. Мы даже в кости играли, чтобы выбор сделать…
Так вот они на что играли… А я решил — на, так сказать, первую ночь… ОФигеть, они мне супругу выбирали, играя в кости! Хоть бы в шахматы, что ли!
— И все время выигрывала Аглаша. Мы еще думали, что она плутует. А потом мы подумали еще раз. Ты ведь всех нас тоже любишь. Но любить сразу четырех — нельзя. Значит, кого-то из нас ты любишь по-настоящему, а остальных — как друзей. И тогда мы подумали: может, мы тоже любим тебя, как друга? Мы обсудили, кто из нас хочет быть твоей женой — и поняли, что не хотим…
В этом месте я обиделся. Совершенно по-дурацки. Вроде бы, мои сомнения, насчет того, как мне выбрать из моего гарема кого-то одну и не огорчить остальных, разрешились сами собой, но все равно как-то… Меня отвергли, даже не спрашивая. Не то, чтобы это был новый опыт в моей жизни… Но в этой жизни такого со мной точно не было.
— Эй! Я такого не говорила! — возмутилась из-за моего плеча Аглашка, — И обсуждения такого я что-то не помню!
— А мы без тебя поговорили. Когда поняли, что ты — единственная из нас, кто любит Викешеньку по-настоящему. Ни за что. Просто
