И поэтому надо сейчас спорить с Маратом. Спорить изо всех сил, чтобы он не умолкал, чтобы говорил, чтобы хоть недолго думал о чём-то другом, кроме Ольги, кроме своего горя, кроме беспросветного одиночества.
– А что мы можем изменить, Марат? – спрашиваю я. – Что мы можем сделать для этих людей, если они не подпускают нас к себе? Разве мало мы говорили об этом? Нам теперь остаётся только переть по той дороге, на которую встали. Когда-нибудь она приведёт к цели.
– Когда?! – Марат останавливается посреди комнаты и глядит на меня напряжённо, требовательно. – Ты можешь сказать, когда? Сколько до тех пор сменится поколений у нас и у них? Сколько людей погибнет?
– А ты можешь назвать хоть одно великое дело, которое бы обошлось без жертв?
– Это утешение для всех, кроме самих жертв! Ты не прав, Сандро! Все жертвы – от торопливости! Человечество всегда спешило! За спиной экспериментаторов всегда кто-то кричал: «Давай! Давай!» И кому-то не терпелось воспользоваться результатами их риска. Чужого риска!
– Это было не всегда, Марат. Кто стоял за спиной у Кюри?
– Эпоха! Спешили кругом! И потом – они бедствовали. Я читал – это тоже подгоняет…
– Тебе кажется, что нас поторопились послать на Риту?
– Это кажется не только мне. Вспомни наше собрание… Но сейчас-то об этом поздно думать. Я никого не виню конкретно. Видимо, это свойство человеческой психики – лезть вперёд по бездорожью и только потом прокладывать шоссе. Но здесь мы делаем нечто прямо противоположное: строим и строим тыл, и ни на шаг не двигаемся по фронту. И это тоже не избавило нас от жертв.
– Ты просто против крайностей?
– Наверно, Сандро… Если бы у меня была чёткая программа!.. А то так, сумбур… Чувствую, что делается не то. Но что же «то»? Какое оно? Где? Мне кажется, мы изо всех сил лезем в какой-то тупик. Но где дорога?
Он снова садится в прозрачное нейлоновое кресло, мягко охватывающее всё тело, и добавляет:
– Когда люди заходят в тупик, они почему-то боятся признать это. А особенно если людей много и если шли они в тупик с барабанным боем. Но, не признавши, как повернуть? А не повернувши, как выйти из тупика?
Марат снова вскакивает с кресла и наискосок шагает по комнате, из угла в угол. И на ходу вспоминает:
– Ещё в «Малахите» Бруно не раз говорил, что обстоятельства могут выходить из-под контроля. Кажется, он был пророком.
– Для этого не обязательно быть пророком, Марат. Достаточно быть скептиком.
– Ты нелогичен, Сандро! Скептики обычно умны. Но человеку никак не хочется признавать кого-то талантливее и дальновиднее себя. Красивее – признаём! Сильнее – тоже! Но вот умнее и талантливее? Только не это!
Марат крупно шагает наискосок по комнате, взад – вперёд.
– Кстати, Сандро… Бруно, по-моему, очень точно определил Верхова. Он ещё после того собрания сказал мне, что Верхову нужна власть. Не что-нибудь, а именно власть. Это очень трудно в наше время. А на Земле – просто немыслимо. Может, поэтому Верхов и полетел? Ты извини, конечно. Вы вместе учились, и тебе, может, обидно слушать такое… Но мне трудно говорить о нём спокойно. Я убеждён: он мог спасти Лёльку. И он пожалел не туземца. Он пожалел себя. Ещё бы – ведь сам предложил этот закон об изгнании!.. А мы, не подумавши толком, за него проголосовали… Не знаю уж, поняла или нет Розита… Но мне кажется, Верхов и её бы так предал! Честно говоря, не могу его теперь видеть.
Я опускаю глаза. Мне ли не знать Женьку? Ни черта он не изменился! Это были только мои мечты. Глупые наивные детские мечты. Не могу я спорить о нём с Маратом!
Но ведь нужно спорить!
– А ты? – спрашиваю я. – Ты бы выстрелил?
– Хоть в тебя! – Марат отвечает, ни на секунду не задумываясь. – Человек, поднимающий руку на другого, не заслуживает жалости!
– Но ведь мы же с ними не на равных, Марат!
– А разве я предлагаю казнить? У меня нет зла к этому туземцу, которого сонным заперли в больнице. Я разговаривал с ним. И вчера и сегодня. Я решил учить их язык. Просто я говорю о предотвращении убийства, а не о наказании.
– О чём ты спрашивал его?
– Почему они убивают женщин. Он ответил, что если перебить большинство женщин чужого племени, то мужчины в борьбе за оставшихся, сами перебьют друг друга. А если убивать только мужчин, племя быстрее размножится. Как видишь, они не профаны в биологии. Жизнь в лесах кое-чему их научила.
– О чём вы ещё говорили?
– Я спросил, что нужно, чтобы они перестали нас убивать. Он ответил, что для этого мы должны уйти отсюда. Всего-навсего! И, знаешь, я даже подумал, что если была бы мгновенная связь с Землёй, если можно было бы остановить это колесо – стоило бы забраться в корабли и улететь… Но ведь на Земле прошла сотня лет! В пути десятки кораблей!
Марат снова бухается в кресло, прозрачная ткань охватывает его, и кажется, словно он висит в лёгкой нейлоновой дымке.
– У нас нет пути назад, Маратик! – напоминаю я. – Ни физического, ни морального. Ни у нас, как первых поселенцев, ни у всего человечества. Ты забыл, куда бежит Солнечная система? Нас гонит космос. Его не уговоришь подождать, пока мы тут разберёмся… Если бы отобрали не нас, полетели бы другие. И, может, не хуже нас тут развернулись бы. Всё равно это необходимо! Деваться некуда! Так что не нам заниматься самоедством…
– Для себя я всё решил, Сандро. – Марат говорит неожиданно тихо, приглушённо. – Для себя я нашёл тот выход, при котором не будет противоречий с совестью.
– Какой?
– Я уйду, Сандро. К ним. Вот изучу язык – и уйду. В общем, сделаю то, что должен был сделать Верхов, если бы спас Лёльку.
– Они могут убить тебя!
– Тогда пойдёт кто-нибудь другой… – Марат пожимает плечами. – Третий, четвёртый… Всё равно это придётся когда-то делать. Это неизбежно. Потому что необходимо. Так уж лучше раньше. Раньше начнём – раньше кончим.
– У них трудно стать богом, Марат. Они видели нас и убивали. Богом можно стать у племени, которое нас не видело.
– А я попробую стать другом. Зачем обязательно богом?
– Ты, кажется, делаешь ту же ошибку, что и этот ра, с которым ты говорил. Он мерит нашу психологию на свою мерку, а ты меришь их психологию на нашу. Они, может, вообще не понимают, что такое друг. Или что такое друг из чужого племени.
– Они много лет живут рядом с гезами, Сандро! Они уже, по существу, интернационалисты! Ты их недооцениваешь.
– А ты – пере…
– Может, и так! – Марат вздыхает и снова вскакивает с кресла. – Но я уйду к ним! Не вижу для себя другого выхода.
Звонит предупредительный звонок, и Марат уходит к дверям – встретить гостя. Им оказывается Михаил Тушин. Увидев меня, он улыбается неожиданно радостно, как старому знакомому, хотя мы с ним впервые видимся близко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
