- На аэродроме? Да его и духу там нет! Он у Пантелеймона возится с квартирантом.
- Ах да, вспомнил... Когда он вернется, скажите, чтобы зашел ко мне.
Нунке вышел.
А тем временем Фред, возвращаясь из Фигераса, и не думал спешить.
Как хорошо, что в его распоряжении машина без шофера! Можно ехать, как захочется! Сейчас он сбавит скорость до минимума и поедет медленно, чтобы можно было обдумать все события сегодняшнего дня.
...Часов в шесть Фред подъехал к одинокому домику на окраине Фигераса, где вот уже почти неделю после встречи с Ноьяой живет Домантович. Собственно говоря, не живет, а томится, ибо его положение не изменилось: ни одной газеты или книги, ни карандаша, ни клочка чистой бумаги... У глухонемого, правда, "прорезался" голос, но два-три слова, брошенные утром, во время обеда и за ужином, только подчеркивали гнетущее молчание на протяжении всего дня. Оставалось отлеживаться или слоняться по саду под неусыпным оком хозяина, мурлыкать надоевший мотив, привязавшийся с утра, и сдерживать, изо всех сил сдерживать раздражение...
Оно прорвалось сегодня утром. Неожиданно для самого себя Домантович отказался завтракать, заявив, что с сегодняшнего дня он объявляет голодовку:
- Вы, холуй! Скажите вашим хозяевам, что они либо выпустят меня отсюда, либо вынесут ногами вперед.
"Глухонемой", как мысленно продолжал называть его Домантович, лишь равнодушно пожал плечами и спокойно принялся убирать тарелки.
Обедать Домантович тоже не вышел, хотя ровно в четыре Пантелеймон, со свойственной ему пунктуальностью, накрыл на стол.
Прислушиваясь к звону ножей и вилок, Домантович глотал слюну и зло издевался над собой: "И не отнялся у тебя язык, когда ты это брякнул! Идиот! Вместо того, чтобы набираться сил на курорте у дядюшки Пани, продемонстрировать свою выдержку, так сорваться. Тьфу! А теперь, голубчик, держись! Назвался грибом, полезай в кузов!"
- Обедать! - лаконически оповестил хозяин, появляясь в двери.
- Убирайся! - так же коротко отрубил квартирант.
Отвернувшись к стене, он старался заснуть, но сосало под ложечкой, от непрерывного курения рот наполнился горькой слюной, в голове сновали такие же горькие мысли.
В конце концов его все-таки одолела дремота. Может быть, пришел бы и долгожданный сон, но до слуха донесся шум машины, который внезапно оборвался у ворот. Необычайное событие для этого безлюдного уголка! Лишь дважды здесь появлялась машина: впервые - когда его привез тучный старик, и второй раз, когда они с Пантелеймоном и его нежной "сестричкой" ездили в загородную таверну.
Может быть, опять приехала Нонна? Даже ее Домантович повидал бы с удовольствием - все-таки человеческая речь и новое лицо! Быстро поднявшись, Домантович подошел к окну, но разглядеть, кто именно приехал, не успел. Впрочем, шаги, прозвучавшие на крыльце, а потом в комнате, были явно мужские.
Снова лечь и притвориться спящим? Это поможет вьшграть минутку, чтобы сориентироваться и решить, как вести себя с неожиданным посетителем.
Домантович лег ничком, лишь слегка повернув голову к двери, ровно настолько, чтобы уголком глаза видеть, кто войдет. Но как только дверь отворилась, вскочил:
- Сомов! Неужели и вы тут?
- Как видите. Только не Сомов, а Фред Шульц.
- Чудеса! Настоящие чудеса! - воскликнул Домантович, возбужденно пожимая руку Шульцу. Рукопожатие было крепким и искренним, а вот удивление... Фреду показалось, что в нем было что-то нарочитое.
- Не хотелось бы повторять банальных слов о том, что мир тесен, но при нынешних способах передвижения он действительно становится все теснее и теснее. Рад снова встретиться с вами, Домантович!
- Не так, как я, Сомов! Я ведь здесь чуть не одичал!
- Повторяю, мое настоящее имя Фред Шульц.
- Простите, в дальнейшем буду вас так величать. Может быть, присядете?
- Конечно. К сожалению, пришлось прийти к вам не с дружеским визитом, а по делу.
- Вот как? Мной начинают интересоваться? Уже легче... Так в чем же заключается ваше дело?
- Мне поручено подробно ознакомиться с вашей биографией. И не только ознакомиться, но и записать. На пленку.
- Может, вы скажете мне, как старому знакомому, кому она нужна и зачем?
- К величайшему сожалению, я должен только спрашивать, а вы - только отвечать.
- А если я откажусь?
- Не советую. Вы этим только усложните себе жизнь. Ведь вы лишены возможности не только бороться, а даже подать голос.
- А я так обрадовался, уввдав вас!
- Мне тоже приятно...
- Вести допрос?
- Так уж и допрос! Обычные анкетные данные... Подавали же вы наверняка письменную биографию Хейендопфу. Ведь без этой формальности...
- Хорошо, я согласен, только с одним условием...
- Вы заставляете меня повторять: вы не можете ставить условия.
- Назовем это маленькой просьбой. Вас устраивает такая редакция?
- Если просьба действительно маленькая... - заколебался Шульц.
- Крохотная!
- Чего же вы хотите?
- Чтобы это чучело, - Домантович кивнул в сторону хозяина, - не торчало хоть сейчас у меня перед глазами. Он так опротивел мне, так осточертел, что я готов задушить его сонного.
Лицо Пантелеймона оставалось непроницаемым, словно он и впрямь был глухонемым.
- Ну, это действительно маленькая просьба. Рад, что могу ее удовлетворить. Оставьте нас одних, Паня, только будьте поблизости!
- Слушаюсь. В случае чего..
- Как обычно: я позову вас.
Пантелеймон вышел. Домантович весело подмигнул ему вслед
- Что ж, вытаскивайте эту штучку, которая оттягивает ваш карман, и записывайте. Меня уже записывали в этой комнате и еще в одном месте... Придвинуться поближе?
- Как вам удобно. Аппарат очень чувствителен.
Шульц включил магнитофон. Домантович придвинулся со своим стулом к столу и вполголоса начал:
- "Родился я в Республике немцев Поволжья..."
Когда первая лента закончилась и Шульц вставлял новую, Домантович горелой спичкой нацарапал на коробке сигарет: "Дайте кусочек бумаги".
Фред удивленно поглядел на него, но выдернул из записной книжки листочек и вместе с карандашом молча положил на стол, одновременно выключив магнитофон. Механически продолжая рассказывать дальше, Домантович написал:
"Чарльз Диккенс так и не закончил роман "Тайна Эдвина Друда".
Фред чуть не вскрикнул.
Быстро схватив карандаш, он на том же клочке бумаги ответил:
"Аксаков подтверждает, что рукой какого-то спирита из США роман был закончен".
Это был пароль, обусловленный еще в Берлине
Домантович и Григорий Гончаренко радостно переглянулись.
ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ В РИМ
Короткая зима обрушилась на Каталонию сильными ветрами, частыми дождями, а по временам и мокрым лапчатым снегом.
Помещения бывшею монастыря продувало насквозь. В боксах еще было относительно тепло, но в длинных коридорах, высоких залах, в церкви, в тирах, где обучали стрельбе, гуляли сквозняки, сырой воздух пронизывал до костей.
Холод, мрачная полутьма, искусственная изоляция друг от друга, отсутствие каких-либо развлечений, кроме бренди, комиксов и модных пластинок, - все что влияло на "рыцарей", отражалось на их успехах.
Вначале, правда, непогода вызвала даже некоторое оживление в школе. Будущие шпионы и диверсанты, запертые в боксах, жаждали во что бы то ни стало вырваться на свободу, как можно скорее покинуть мрачные монастырские стены. Но постепенно даже самыми старательными учениками овладела апатия. Никто не нарушал установленной дисциплины, но теоретический и практический курс программы усваивались медленно, часто бывали срывы, и это заставляло преподавателей и инструкторов возвращаться к пройденному.
Особенно пал духом Середа, который в школе значился под кличкой "Малыш". Лишь занятия по борьбе на некоторое время выводили его из состояния апатии, но последнее время Середу избегали приводить в спортзал. В запальчивости "Малыш" так дубасил своего партнера, что того силой приходилось вырывать из его рук, и не всегда успевали это сделать вовремя: одному из тренеров Середа могучим ударом перебил ключицу второго на долгое время вывел из строя, так стукнув о пол, что у того сдвинулся с места какой-то позвонок.
Что же касается теоретических дисциплин, то "Малыш" к ним был совершенно равнодушен.
У Григория относительно Середы были свои намерения, и он попробовал повлиять на всегда мрачного парня.
- Послушайте, "Малыш", - сказал он как-то вечером, зайдя к нему в комнату, - я пришел не как официальное лицо - ваш воспитатель, а просто как старый знакомый, который относится к вам доброжелательно. Мне хотелось бы...
- Во-первых, у меня есть имя собственное, и собачья кличка ни к чему. Во-вторых, я по горло сыт добродетелями! А такими, как вы, в особенности! приподнявшись на кровати, Середа с такой ненавистью поглядел на своего воспитателя, что тот понял: бедняга никогда не простит себе откровенности в казарме под Мюнхеном, а Фреду - обмана, на который тот пошел, назвавшись Сомовым.
