– Робин! – крикнул я, поравнявшись с бывшим бойцом Вайера. – Подгадай так, чтобы в Плимут прибыть ночью!
Он взглянул на меня с удивлением, – «иначе и быть не может», – и кивнул.
Действительно, можно было и не говорить. В Плимут въехали перед полуночью, так, что нас мало кто видел, и так, что времени отдохнуть оставалось изрядно.
Робин не доехал двух шагов до ворот, а створка как будто сама собой стремительно распахнулась. Один за другим семь силуэтов вонзились в чёрное пространство двора, и ворота стремительно и без стука закрылись. Какие-то фигуры передвигались в темноте, уверенно и безшумно. Мы спешились, и у нас тут же взяли поводья. Свет свечи в глубине дома пометил нам входной проём. Мы вошли в коридор, из него в комнату.
Плотно занавешенное окно. Четыре яркие лампы. Жарко горящий в камине огонь. Человек, стоящий у камина, вежливо поклонился. Мы поклонились в ответ, прошли. Сняли плащи, куртки, повесили на устало проскрипевшую вешалку. Человек поднял кувшин и, поливая над тазом, помог нам вымыть руки. Вошёл Робин, и с ним вошли ещё четверо. В комнате стало ощутимо тесно.
– К столу, пожалуйста, – сказал кто-то, и мы расселись вокруг совершенно закрытого блюдами стола.
– Лошадей покормим через полчаса, пусть остынут, – сказал Робин. – Еда им уже готова.
Один из людей подошёл к стоящей возле двери бочке, снял крышку. В комнату ударил сытный хлебный запах.
– Овёс запарили, – сказал я, вспомнив Носатого и конюшню.
– Совершенно верно. И вода слегка подогрета, – и человек указал на вторую бочку.
– Точно время высчитали, – кивнул я. – Похвально.
– Чего считать-то, – махнул рукой Робин. – Время в пути известно. Сегодня истёк последний день. А возвратиться в дом можно лишь между волком и собакой, это тоже известно. Отсюда – и ужин. Прошу пробовать.
– Благослови, Боже, – перекрестился Ярослав, и с ним размашисто перекрестились его четверо.
– Русские, – пояснил брошенным взглядам Робин.
– Ты и до России домчался?
Кто-то засмеялся. Ярослав перевёл своим, и они тоже негромко рассмеялись.
– Ну что же, – сказал я и протянул руку.
Взял горячую курицу, разломил и вцепился зубами в белое мясо. Тогда и все остальные протянули руки, и жареные курицы заплавали над столом. Робин кивнул вбок, и оттуда выступил человек и заговорил:
– Бэнсон в арестантской в казарме. Виселица готова. Но казнь отложена до возвращения посыльного Дюка. Он и друг Бэнсона, Стэнток, поехали в Бристоль к Тому Шервуду. – Я перестал жевать. – Там Стэнток должен написать письмо, извещающее, что он в безопасности. Тогда посыльный привезёт письмо Дюку, тот покажет его Бэнсону, и Бэнсон признается в убийстве некоего сэра Монтгомери. И, ничего не сообщив прокурору о кровавых тайнах Дюка, взойдёт на эшафот. Казнь будет совершаться на плацу возле казарм, в оцеплении гарнизоном. Этот Дюк крайне осторожен, и в городе казнь совершать не позволил. С Бэнсоном я говорил лично.
– Как он? – быстро спросил я.
– В отличной форме. Прекрасное содержание. К смерти готов.
– А как ты пробрался? – спросил у него Робин.
– Заплатили портовым мальчишкам. Они наловили десятков пять крыс. Ночью этих крыс мы выпустили в казармы. Утром начальник гарнизона, майор Пошоттер попросил у магистрата прислать морильщика крыс. Я и пришёл, и на законнейшем основании облазил все закоулки. Отсюда и разговор.
– Скажите, – спросил кто-то из принимающих нас. – А этот Том Шервуд – случайно не тот самый Шервуд?
– Какой именно тот самый? – усмехнувшись, спросил я.
– Который вдвоём с этим Бэнсоном отбился однажды от четырнадцати наёмников в закоулке в Бристоле.
– И который на Мадагаскаре заколол людоеда.
– И который привёз из плавания чёрный жемчуг и сказочно разбогател.
– И про которого все порты Англии гудят, как о владельце заговорённого корабля, который при опасности прячется на дно, а потом, объятый огнём, вылетает.
– Последнее – преувеличение, конечно, – сказал я, – хотя выглядело очень похоже.
И, привстав за столом, добавил:
– Том Шервуд. К вашим услугам.
– Вот как? Стало быть, это вас местные купцы завистливо называют «юный счастливчик»?
– Да оставьте вашу вежливость, – улыбнувшись, махнул я рукой. – Сам знаю, что они называют меня «сопливый счастливчик», за мои двадцать пять лет.
Люди Джека принялись носить охапки сломы и завалили пол вдоль свободной стены. Накрыли это, с позволения сказать, ложе парусиной, добыв полновесные восемь спальных мест.
– Мыльная комната здесь маленькая, – сказал Робин, – так что мы нагрели и вторую, во втором доме.
Да, да. После нескольких дней в седле ничто не может быть лучше тёплой каменной комнатки и чёрного от сажи котла, наполненного горячей водой. Мыться пришлось в очередь. Меня пригласили во второй дом, который, к моему удивлению, соединялся с первым подземным ходом, – мощным, с каменным сводом, с часто подвешенными фонарями.
– Добротный туннель, – похвалил я идеально прямое устройство.
– Ван Вайер, – ответили мне, – на надёжность защиты никогда не жалел ни денег, ни сил.
Сытно поев и отмывшись, я остро почувствовал, как обрушилась на меня усталость. Но, к некоторому удивлению вайеровых бойцов, я не поспешил хлопнуться спать.
– Джентльмены, – сказал я им. – Сейчас время на это есть, а вот будет ли оно завтра – никто не знает. Поэтому прошу принести в подземный туннель два стола и наши дорожные сумки.
И через пять минут я стоял перед поставленным поперёк туннеля столом и показывал нового образца пистолеты.
– Ни кресальной полки, – говорил я, добыв из огромной груды один пистолет, – ни кремня. А есть вот такой жучок медный. Внутри у него странная смесь, которая взрывается от удара. Он-то и поджигает порох в стволе.
И, зарядив, я вытянул руку по направлению ко второму столу, поставленному набок, вертикально в дальнем конце туннеля, и спустил курок. Грохот, ударив и затихая, несколько раз пронёсся взад-вперёд под низким сводом. В центре прекрасно освещённого, белеющего под фонарями прямоугольника дальнего стола образовалось хорошо знакомое всем собравшимся чёрное пулевое отверстие.
– Какое чудо, – сказал Робин. – Ни дождь, ни ветер не страшен!
– Именно, – подтвердил я. – Осваивайте, джентльмены.
И вот после этого уже пошёл спать.
Казнь
А интересно бы было ненадолго стать магом, забраться на самую высокую башню Плимута и посмотреть магическим взглядом на спящий город! Увидеть, как мучаются от безсонницы в своих роскошных альковах вельможи. Как отдаются честно заработанному крепкому сну бедняки. Как раскачивает ветер фонари на улицах богачей, и тот же ветер гонит невидимую в бедных кварталах мелочь хлама и мусора. Как шевелятся и с нахальной опаской снуют в ночном порту крысы – маленькие серые и большие двуногие. Как спит под казематной решёткой Бэнсон, и как вытянулись вдоль стены, как поросята у матки, на соломе и парусине те, кто примчался его спасти, и как распростёрся лицом вниз и хрипло дышит Дюк с привязанным к руке колокольчиком, и как в длинном и тонком штрихе ярко освещённого подземелья неотвратимые слуги смерти деловито превращают дубовую столешницу в нелепое деревянное решето.
