— Магия Равнин, сила полета, — прошептала Пандав.
Тьиво взяла ее за руку и повела прочь от сверкающего купола-холма, храма, упавшей звезды и времени-рыбы, между мандариновых деревьев, на обычный выгон, где лежали и мирно жевали коровы.
Кости в ногах Пандав словно превратились в воду. Она села на жесткую траву, чтобы не зашататься.
— Мне там не понравилось, это не для меня, — сказала она, дрожа. — Но, конечно же, это имеет значение.
Тьиво спокойно дождалась, пока закорианка поднимется. Они вернулись в хижину и больше не разговаривали друг с другом.
Лежа рядом с Эрудом на тюфяке Тьиво, Пандав увидела во сне Саардсинмею после удара волны.
Она смотрела на нее сверху вниз, ибо парила на крыльях высоко над разрушенным городом. Далеко внизу простиралась пустыня с изломанными монолитами и грудами водорослей на остатках зданий. Она не узнала бы город, не будь в этом сне вооружена знанием его былого имени. Кружа над городом, как когда-то ястребы на охоте, она спускалась вниз сквозь ветер, бьющий в лицо.
Во сне крылатая Пандав оставалась бесстрастной. Вид руин города не трогал ее сердце.
На крыше храма Зардука, убранство которого вынесло наружу, все еще оставался корабль. Она подлетела к этому кораблю, покружила среди колонн и улетела прочь. Дальше располагался стадион, уничтоженный, как и почти все остальное. Теперь там зияла бездна — арена была завалена обломками самых разных вещей.
На северо-востоке лежал основной массив руин, увитый водорослями, с осколками ракушек на ступенях, крышах и мостовых, и усеянный всеми мыслимыми следами разом побежденного человеческого общества.
Снова подул ветер, очищая воздух своим дыханием, и прижал Пандав ближе к земле, хотя она все еще оставалась высоко над городом. Она зависла над тем, что, на ее взгляд, прежде было Могильной улицей.
Все покрывала грязь. Даже мрамор, казалось, по большей части обратился в грязь. Она с трудом различила среди развалин маленькую группу людей, которые сползлись сюда, словно нищие в трущобы после сбора подаяния.
Незримая Пандав парила среди грязных холмов и смотрела на них с легкой жалостью, не чувствуя родства. Она была далека от них во всех отношениях. Кто-то копался у камня, белизна которого еле проступала из слоев ила, и пытался вытащить за ноги чье-то тело. Остальные просто сидели и ничего не делали.
Душу Пандав (она была уверена, что витает здесь лишь душой, без плоти) снова понесло ветром. Она поднялась к усыпальницам здешних королей и королев — людей зрелищ. Высоко на склоне вздымался черный улей ее собственной гробницы, омытый дождем и окруженный поломанным алоэ.
Дверь была распахнута. Она вспомнила, что здесь нашел убежище Регер, а может быть, и другие. Один из этих выживших, видимо, задержавшийся внутри, как раз появился в дверях — белый силуэт на черном фоне.
Не одна Пандав наблюдала за этим явлением. Две женщины, бродившие неподалеку по склону, застыли в своей неумолимой бесцельности. Они выглядели испуганными, словно увидели призрак, не понимая, что это еще один уцелевший, такой же, как они сами.
В силуэте не было ничего тревожного. Просто девушка в белом платье, с головой, тоже укрытой белым покрывалом. Она не стала стоять, оглядываясь вокруг, а сразу пошла вверх по склону, прочь от черной гробницы. Однако на вершине холма она замешкалась и бросила взгляд назад, словно осознавая присутствие еще одного наблюдателя — Пандав.
Белизна ее одежд почти не отличалась от цвета волос и кожи. Та, что спаслась в гробнице, была эманакир.
Во сне Пандав уже знала достаточно, чтобы правильно сложить вместе все куски. Накануне возмездия, избегая театральных сплетен, она не услышала об отравлении Равнинной ведьмы, а ее любовник-актер был слишком занят другими делами, чтобы утомлять ее уши рассказами об этом. Так что Пандав не знала ни об убийстве, ни о погребении, пока не увидела другой сон в храме Ли. «Я отдала себя смерти…» Былой сон пришел, смешался с текущим и внес в него новое толкование.
Эманакир умерла и благодаря своей смерти обрела уверенность, что у Регера будет убежище. Прошло несколько дней, Регер давно ушел. И тогда, поднявшись из смертной тени, исцеленная, как не умиравшая, белая девушка вышла в мир. Опустив вуаль на лицо, она перешла через гребень холма и исчезла из виду.
Крылатая и бестелесная, Пандав не смогла последовать за ней.
Вместо этого она проснулась, против воли и с ужасом, снова втиснутая в свое тело, не зная, где она и что произошло. И в ее подсознательном сражении за себя и свою память, за то, чтобы сердце билось, а легкие дышали, этот сон, подобно иным, остался незаконченным и отлетел, уплыл прочь, погрузившись в глубину за пределами видимости и сознания.
— И что я скажу им там, в Материнском храме, чтобы их это устроило? — Эруд выговорил свои опасения вслух лишь двенадцать дней спустя, когда они оставили за спиной скопление вороньих гнезд под названием Ли-Дис, раскинувшееся среди однообразных гор.
«Теперь он и в самом деле спрашивает моего совета», — подумала Пандав.
— Есть выход, — уронила она.
— Что, в самом деле? И какой же?
— Дай им знать, что слухи чрезмерно преувеличены. Она — целительница, которая разбирается в женских недомоганиях и владеет древним искусством разжигания огня с помощью двух кусков дерева. Само собой, она не совершает ничего, не призвав Ках, и в их храме ее признали добродетельной. Кроме того, она замужем, а ее муж не позволит ей совершить ничего недозволенного.
— Это ложь, женщина. Я должен опуститься до того, чтобы солгать перед богиней?
— Но ведь Ках — только идея… воплощение и символ жизни…
Двое слуг ехали достаточно далеко, чтобы слышать их беседу, а та пара, что исчезла в Ли-Дисе, так и не вернулась.
Эруд не упрекал Пандав. Вероятно, он вспомнил, как та защищала его, когда он в лихорадке наговорил лишнего, и как сослалась на то, что в ночь допроса слуга был запредельно пьян. Все — к его пользе…
— Кое-кто в Материнском храме думает так же, — наконец сказал он, смирившись с неопределенностью. — Не боги, но их сущности. В столице насаждают осторожность… Даже Наивысший уверяет, что Ках есть все. Источник существования, а не просто камень с грудью.
— Я слышала, что жители Равнин точно так же говорят об Анак.
Эруд насторожился.
— Ках единственная истинная богиня.
— Тогда поверь, что маленькая искайская женщина действует лишь Ее именем. Тьиво искренне верует, так оставь ее в покое. Какое дело до нее храму? И тебе? Ты сам хочешь лишь одного — оказаться дома.
— Да, — он поднял взгляд. — У меня есть дом на холме. Летом его обдувает ветер. Цветущие виноградные лозы. Бассейн с рыбками. Голубые стены. Тебе там понравится.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
