Пары ранняго утренняго тумана еще носились надъ уснувшей и зеркально прозрачной Турой, когда мы, пе~ реправясь чрезъ реку, пустились въ Табары, ближайшее село на реке Тавде, волокомъ въ 90 верстъ, сквозь дремучую и непроходимую тайгу, по которой вьется узенькая гать и где нетъ вовсе никакого заселенія, потому что по обеимъ сторонамъ гати тянутся сплошные «зыбуны», т. е. болота, подернутые коварнымъ дерномъ, сквозь который проваливаются люди и животныя. Солнце быстро всходило на безоблачное іюньское небо. Дремучая тайга оживилась. Птички встрепенулись и зачиликали, стрекозы, шмели, жуки, комары, мошки, бабочки – все пришло въ радостное движеніе. Вековыя, грумадныя, раскидистыя сосны, кедры, лиственницы, пихты, ели, составляли въ нѣкоторыхъ местахъ около дороги широкій полукругъ, сплотившись какъ исполинская стѣна дремучей зелени. Поверхность этого полукруга – представляла въ буквальномъ смысле слова, роскошно бархатистый коверъ, испещренный разнообразнейшими цветами; а среди этого ковра зелени, цветовъ, красокъ и солнечныхъ лучей лежало неподвижно, какъ хрустальное блюдо, крошечное круглое озеро, алмазомъ и яхонтомъ сверкающее тысячами тысячъ радугъ и на зеркальную поверхность котораго угрюмые лесные титаны бросали своими широкими ветвями длинныя дрожащія, перебъгающія тени. У самой окраины дороги, среброкованный ручеекъ, выбежавшій изъ дремучей чащи, нашедши себе преграду отъ огромной колоды, (близь самой опушки леса свалившейся) сердито подмывался подъ ея изсохшія ветви, лепеталъ сквозь слезы, какъ дитя, и-вырвавшись на свободу, весело мчался по ковру бархатистой зелени въ объятія милаго озера, где. можетъ быть, лесная наяда этой дремучей тайги страстно прижимала его къ высокой груди своей, убаюкивая подъ свои неземныя песни. А кругомъ такая глушь и такая темная тень, что не взирая на ослепительные лучи іюньскаго солнца, глядя на лесную стену, не видно было ничего, кроме мрачной зелени, непроницаемой, таинственно преграждающей зренію всякую попытку углубиться въ эту чащу, какъ бы святыню!. А кругомъ бальзамическое дыханіе хвойныхъ лесовъ, въ особенности пихты, цветовъ, сочныхъ травъ и кустарниковъ, да плачь ручья, которому такъ бы и хотелось сказать съ Петраркой «(dolсе е chiara fresса!», щебетанье птичекъ, веселое жужжаніе насекомыхъ.
Этотъ дикій эдемъ, смерть. Это то, что называютъ въ Сибири «зыбунъ». Нетолько зверопромышленникъ, но и лѣсной зверь, никогда не отваживается ступить на этотъ обманчивый коверъ цветовъ и такой восхитительно свежей зелени. Его сейчасъ, какъ говорится, «всосетъ», потому что подъ дерномъ бездонное болото глубины
необычайной и выкарабкаться изъ него нѣтъ уже возможности. Чѣмъ больше человѣкъ или зверь делаетъ отчаянныхъ усилій, тѣмъ более углубляется и смерть неизбежна...
Лесная площадь Тобольской губерніи, по даннымъ за истекшее десятилѣтіе (1849 – 1859 г.), исчисляется приблизительно въ 3,976,002 десятины а именно:
Когда мы взглянемъ на это исчисленіе. покажется невероятным, что въ Таре менѣе лѣсовъ, нежели въ Ишимъ, а въ Кургане более, нежели въ Тобольске и Тюмени въ сложности. Но это объясняется темъ, что безпредельные тарскіе урманы, а именно Васьюганъ, вовсе не наследованы, ибо летомъ почти недоступны; а о тюменьскихъ и тобольскихъ инородческихъ лесахъ нѣтъ еще положительныхъ данныхъ. Что же касатся до кажущагося леснаго богатства Ишимскаго и Курганскаго округовъ, то въ счетъ ихъ лесныхъ угодій вошли тутъ все поросшія какимъ-либо мелкимъ кустарникомъ и березнякомъ местности. Но взявъ сложность округовъ лесистыхъ: Тюменскаго, Туринскаго, Березовскаго, Тобольскаго и Тарскаго, съ ихъ инородческими лѣсами, которыхъ можно положить вдвое болѣе, потому что одна Конда въ Пелымскомъ краѣ простирается на 300 верстъ сплошнаго дремучаго леса), сейчасъ усмотримъ какъ эта губернія обильна на сѣверѣ лесомъ, какой тутъ необходимый запасъ для будущаго ея благосостоянія и какъ настоятельно нужно озаботиться нынѣ же удобствомъ сплава по рѣкамъ Ишиму и Тоболу, покуда онѣ незасорены окончательно, чтобы дать южньмъ округамъ возможность пользоваться строевыми лесами изъ такой неистощимой кладовой природы. Площадь Тобольской губерніи исчисляется примѣрно въ 132,233.066 десятинъ, а вычислено до сихъ поръ только всего 11,383.299 десят. Вообще межевая часть Сибири еще не вполнѣ удовлетворительна, хотя и далеко лучше противу прежняго.
Покормивъ два раза на Табаринскомъ волокѣ (т. е. 90 верстномъ перешейкѣ между системами Туры и Тавды), въ, такъ называемыхъ, «избушкахъ», и продолжая путь, мы насилу увидали исходъ изъ этой дремучей тайги. Сперва повеяло живительной свежестью, потомъ леса начали редеть и приземиться. Наконецъ открылась зеленая равнина, далеко, верстъ на 10 отодвинувшая леса, а среди ея весело сверкнула намъ широкая полоса пустынной Тавды. Село Табаринское живо напоминаегъ пустыни Чикоя и Хилка, въ Забайкальи. Старинная церковь, угрюмо склонившаяся надъ спящей рекой, крошечное сельцо, десятка три домиковъ, разбросанныхъ около храма божьяго, а вдали дремучая тайга. Широкій мЬсяцъ уже всплылъ надъ сребрящимися водами. Лодка была готова. Отъ Табаровъ до Пелыма, нѣтъ лѣтомъ колесной дороги, по причине непроходимыхъ лесовъ и болотъ; все сообщенія – почтовыя, торговыя и административныя съ Туринскомъ, производятся въ лодкахъ. Почтовыя станціи тоже водяныя и каждый гребецъ на лодке получаетъ прогоны, равняющіеся прогонамъ за одну почтовую лошадь. На этомъ условіи заключаются и торги. Легкая мачта съ разноцветными Флюгеркомъ и позолоченнымъ крестикомъ на вершинѣ распустила свой маленькій парусь. На носу ярко горѣлъ пукъ лучины, воткнутый въ железный свѣтецъ. Посреди лодки досчатая каютка съ дверцами и двумя оконцами. И вотъ четыре весла мѣрно начали разсѣкать сонныя воды. Огонекъ ложится на недвижную поверхность рѣки. Вотъ завернули за мысъ. Старинная церковь и спящее село скрылись въ лесной чаще; а тайга, дремучая тайга тавдинская, опять подступила къ берегамъ, опять воздвигла свои непроницаемый для взора чернозеленыя стены. Почтовые гребцы, молодые ребята въ красныхъ рубахахъ и ирбитскихъ картузахъ, испросивши позволенія, дружно грянули извѣстную русскую песню: ««Я не думала ни о чемъ въ свете тужить» – и мы невольно улыбнулись сближенію этихъ наивныхъ словъ съ нашими скитаніями по дремучимъ пустынямъ и представилось намъ въ туманной дали былаго подобное же ночное плаваніе и по этимъ же пустыннымъ волнамъ дяди царя Михаила, несчастнаго Василія Никитича Романова, жертвы Годунова; тирана Россіи. регента имперіи, герцога Бирона Курландскаго и победителя турокъ и татаръ, грозы Царьграда и Крыма, престарелаго Фельдмаршала графа Миниха. Какіе великіе уроки коловратности всего земнаго! Пышность дворцовая и пустыни Пелыла! И въ особенности чудная судьба Бирона, изъ ничтожества возведеннаго на престолъ, съ престола низверженнаго въ Пелымъ, изъ Пелыма снова достигшаго престола и умершего въ томъ самомъ Митавскомъ дворце, где воследствіи жилъ тоже въ ссылке Людовикъ XVIII... Какія чудныя игры счастія, какія чудныя сближенія!
Изъ села Табаровъ, некогда тоже города, какъ и историческій Пелымъ и одновременно съ нимъ основаннаго въ 1592 году Пелымскимъ воеводой, княземъ Петромъ Горчаковымъ, колесная ѣзда, какъ мы сказали выше, уже прекращается. Но зимой можно попасть въ Пелымъ санной ездой по гладкой ширинкѣ реки. Отъ Табаровъ до Пелыма 200 верстъ. Тавда глубока и всюду судоходна, но до сихъ поръ по ней ходятъ только Тюменьскія суда съ грузами хлѣба на сѣверные Уральскіе заводы. Местные же жители сообщаются между собой лодками. Нынѣ Тюменьское товарищество И. Рѣшетникова, Тюфина и Кº испросило себѣ десятилетнюю привилегію на пароходство по Тавдѣ, Лозве и Сосвѣ, съ цѣлью доставки хлѣба на северный Уралъ, его частные заводы и золотые пріиски, и вывоза оттуда строительнаго камня, извести, желѣза, чугуна, и всего въ чемъ нуждается богатая Тюмень и вообще Тобольская губерния, где горъ, каменоломень и извести нигде нѣтъ. а также железа и чугуна.
По обеимъ сторонамъ рѣки дремучія тайги Тавдинскія тянутся какъ бы уступами; чѣмъ далѣе въ глубь чащи, темъ выше, выше и грандіознее. Огромныя свиловатыя березы, осина, ольха, талины чудовищной толщины, – перепутанныя всякаго рода кустами, багульникомъ, дикимъ хмелемъ, спускались къ самой воде и такъ низко, такъ низко, что густыя и длинныя ветви ихъ, сплетая дерево съ деревомъ, составляли саженей на пять надъ водой непрерывныя аркады зелени – магическій сводъ, сквозь который робко пробивались широкіе лучи мѣсяца, раскидываясь по спящей реке прихотливыми, Фантастическими арабесками теней и переливовъ. Эти зеленыя аркады тянулись иногда на несколько верстъ, а такъ какъ подъ ними, у окраины береговъ, было гораздо тише, нежели на срединѣ рѣки, гдѣ теченіе довольно быстро, то гребцы предпочитали скользить подъ этими Армидиными садами, едва нарушая плескомъ веселъ торжественную тишину ночи. Изрѣдка прочиликовала во снѣ спрятанная въ густой зелени пташка, изредка доносился лай сторожевыхъ собакъ и вотъ, изъза зеленѣющаго мыска, выступало десятокъ избъ, разбросанньіхъ на небольшой полянѣ, виднелись лодки, вытащенныя на пологій берегъ, развѣшанныя на кольяхъ сѣти, зеленые огороды, сбѣгающіе къ самой рѣкѣ и все это, облитое луннымъ блескомъ, мирно спало въ этой дикой пустынѣ, не заботясь о томъ, что дѣлается въ светъ… Изрѣдка виднѣлась у воды старинная церковь (какія еще можно видѣть въ пустыняхъ забайкальскихъ и якутскихъ), съ деревянной чешуйчатой главой, съ убогими железными крестами, съ узорчатымъ навѣсомъ, узенькими оконцами и высокимъ на рѣзныхъ столбикахъ крыльцомъ, – вѣроятно современница Бирона и Миниха. Изрѣдка на расчишенной полянѣ золотилась уже поспѣвающая жатва, огороженная крѣпкой изгородью, потому что хлѣбъ достается здѣсь въ потѣ лица. У изгороди паслись лошади съ бубенчиками на шеѣ. А вотъ и еще крохотная деревушка, въ три двора мирно усѣлась у самой воды, замкнутая кругомъ дремучимъ лѣсомъ. Здѣсь еще глуше, еще диче, а можетъ быть и еще счастливѣй!
