А чѣмъ далее любопытный взоръ проникаетъ въ эту тайгу, темъ деревья растутъ все выше и выше, измѣняя и породы свои, по мере удаленія отъ реки. Сосна, кедръ, лиственица, пихта, ель, часто достигають въ этихъ дремучихъ лесахъ до 4 саженей въ окружности и до 30 саженей высоты, и стоятъ какъ сторожевые исполины этой заколдованной глуши. Редко, очень редко, который либо изъ этихъ лесныхъ титановъ удостоить приблизиться къ самой реке, расширяя свою темную зелень надъ яркой зеленью прирѣчныхъ карликовъ растительнаго царства, хотя эти карлики имѣютъ иногда сами до сажени и более въ обхвате и до 10 саженей вышины. Местами пожары и бури, а также и старость, даже и смерть, повалили и расщепали огромныя деревья. Обгорелые, или обломаные остовы ихъ заваливаютъ рѣчки и ручьи, образуя природные мосты, пороги и плотины; и вотъ слышится вдали глухой ревъ, нарушающей могильную тишину ночи – и надувшаяся рѣчка съ ропотомъ льется широкимъ водопадомъ, чрезъ преграду нѣсколькихъ громадныхъ и сухихъ кедровъ, свалившихся у берега и загораживаюшихъ ей дорогу. Льется она – и падаетъ въ объятія спящей Тавды, смешивая съ ней свои успокоенный воды.
Появится ли утро еще на спящемъ востокѣ, раскинутся ли широкими пурпуровыми полосами лучи зари по свѣтлѣющему небу; зазолотится ли дальній лѣсъ, обрисовавъ въ волнахъ пламени контуры зеленой стѣны кедровъ и сосенъ, пихтъ и лиственицъ, кажущихся громадной коллонадой, воздвигнутой надъ дальнимъ лѣсомъ; вырвется ли наконецъ солнце изъ этой дремучей чащи и ударитъ на вздрогнувшія воды, – какая жизнь, какое движеніе проявятся всюду, въ этой за мигъ безмолвной лесной пустынѣ! Змеи и ящерицы быстро переползаютъ и перебѣгаютъ съ вѣтки на ветку; зяблики, жаворонки, перепелки, синички, скворчики засвищутъ и зачирикаютъ; белки прыгаютъ съ сучка на сучокъ, а соболь качается въ вѣтвяхъ березы, какъ въ люлькѣ; на зеленой полянѣ, несколько отодвинувшей лесъ, съ пятокъ глухарей важно и мирно расхаживаютъ какъ бы ни въ чемъ ни бывало; а вотъ огромная морда лося высунулась изъ зелени, и закинувъ ветвистые рога свои на плечи, съ любопытствомъ глядитъ на нашу тихоплывущую лодку. У перекинутой черезъ ручей сухой лиственицы сидитъ распушивъ хвостъ красная лисица; а чтобы довершить эту картину первобытнаго міра, – медведица съ двумя медвѣжатами вышла изъ леса и спускается къ реке, флегматически озирая и насъ и окрестность, между темъ какъ медвежата кувыркаются и барахтаются на сочной мураве, покрытой перлами росы...
А вотъ наконецъ блеснулъ изъ-за лѣсной чащи, далеко вдавшегося въ рѣку мыса, позолоченный крестъ Пелымской церкви. Лодка быстро огибаетъ этотъ мысъ, река и берега уже облиты высоко взошедшимъ іюнь – скимъ солнцемъ и на крутомъ лѣвомъ берегу рѣки, далеко отодвинувши дремучія тайги свои, показался древній Пелымъ, съ двумя десятками почернѣвшихъ старинныхъ домовъ, старинной и упраздненной нынѣ церковью (развалиной временъ Миниха) и новой деревянной церковкой, вовсе не соответствующей святыне этого историческаго мѣста. Здесь страдалъ въ душной землянке въ цѣпяхъ, здѣсь погибъ и, вероятно голодной смертью, мученикъ за правду, братъ святѣйшаго патріарха Филарета и дядя родоначальника Дома Романовыхъ, юный Василій Никитичъ Романовъ. Но Пелымъ нынѣ только местность, только клочекъ земли; прошедшаго и следовъ уже нетъ. Все сглажено временемъ и непростительнымъ равнодушіемъ потомства. Ни одного вклада царей, ни одного воспоминанія. Даже отъ политическихъ бурь XVIII столѣтія, (а что такое 150 лѣтъ назадъ для построекъ сибирскихъ, когда есть и теперь еще за Байкаломъ не только деревянныя церкви, но и дома частные изъ громадныхъ лиственныхъ бревенъ, построенные и считающіе себе свыше 200 летъ Фактической по документамъ жизни?), отъ дома, въ которомъ жилъ здѣсь Регентъ, герцогъ Курляндскій и чертежъ котораго составлялъ собственноручно Минихъ, отъ дома, въ которомъ жилъ впослѣдствіи и самъ фельдмаршалъ, – едва можно признать следы местности изрытой погребами, по окладнымъ бревнамъ, глубоко вросшимъ уже въ землю... А кладбища несчастныхъ угличанъ, а святимаго памятью исторіи места, где въ острогѣ, въ душной землянке, томили Василія Романова, и гдѣ его вероятно схоронили, никто ныне даже и указать не можетъ.
Пелымъ основанъ въ 1592 году воеводой княземъ Петромъ Горчаковымъ и въ то же время заселенъ гражданами несчастнаго Углича, сосланными сюда Борисомъ Годуновымъ за свидетельство истины въ деле о убіеніи св. царевича Димитрія. Пелымъ, какъ и все военные пункты тогдашней эпохи, былъ сперва острожкомъ съ рубленой стеной, башнями, валами и рвомъ. Потомъ, съ усмиреніемъ окрестныхъ вогуловъ, долго былъ городомъ, въ которомъ жили воеводы, правившіе этимъ пустыннымъ краемъ. Въ конце XVIII столетія онъ упраздненъ, а съ укрепленіемъ въ христіанстве всѣхъ вогуловъ и съ принятіемъ ими обычаевъ русской оседлой жизни, потерялъ свое прежнее административное значеніе и сделался теперь маленькимъ сельцомъ съ убогой деревянной церковкой и 21 обывательскимъ домомъ, изъ которыхъ более половины уже развалились. Жителей въ немъ и постоянныхъ и временныхъ, считалось 1 января 1860 года, только 73 д. о. п. Причины необычайная запустенія местности, бывшей некогда цветущимъ городомъ (где жили воеводы, былъ даже соборъ и две приходскія церкви, крепость, лавки, жизнь и торговое движеніе), те же самыя, которыя постигли и Туринскъ, съ тою разницей, что такъ какъ въ Пелыме каменныхъ построенъ никогда никакихъ не было, то ничего и не сохранилось для потомства. Зимой отсюда до Верхотурья только 130 верстъ, т. е. 15 часовъ езды; а мы уже видели, что чрезъ Верхотурье (до половины XVIII столетія) шла дорога изъ Москвы въ Сибирь и обратно совершалось все административное и торговое путеследованіе, была тутъ складочная таможня и было средоточіе всехъ коммерческихъ оборотовъ. Понятно, что, подобно Туринску, процветалъ тогда и Пелымъ, вывозя въ Верхотурье всю пушнину, орехи, рыбу, ягоды, какъ вывозятъ ихъ до сихъ поръ достаточные крестьяне Пелымскаго края сами, зимнимъ путемъ, въ февралѣ, на Ирбитскую ярмарку. Но когда дорога отодвинулась на Екатеринбургъ и Тюмень, когда вогулы были усмирены и все крестились, когда воеводство и самый городъ были упразднены (по минованіи надобностей военныхъ и административныхъ), тогда и торговцы разошлись, ибо все население состояло изъ служащихъ и торговцевъ, какъ оно состоитъ въ самомъ Пелыме и доныне; потому что здесь теперь живутъ только служащіе по части земской, волостной, духовной и откупной, да казаки, состоящіе на годичной службе. Около Пелыма пашень нетъ, а покосы въ 25 верстахъ на рѣке Пелымъ: значитъ и прежде хозяйничать было нельзя, какъ нельзя и доныне. И вотъ, начали исчезать сперва дома, а потомъ и церкви. Съ упраздненіемъ же Пелымскаго воеводства, драгоценный архивъ здѣшняго края, который заключалъ въ себе столько историческихъ документовъ былъ перевезенъ въ Туринскъ и сгорелъ тамъ съ архивами Туринскими въ большой пожаръ 16 сентября 1813 года, истребившій большую часть города. Какъ жаль) Сколько интереснаго могъ бы онъ передать потомству, начиная съ ссылки сюда угличанъ въ 1598 году, до отъезда отсюда Фельдмаршала графа Миниха въ 1761 году. Чудныя сближенія! Попытаемся, по крайней мере, разсказать то, что еще можно намъ было до следить здесь на месте.
О юномъ и несчастномъ Василіе Никитиче Романове нетъ уже въ Пелыме даже и устныхъ преданій народныхъ. Извѣстно, что Романовы пострадали при Годунове (въ іюнъ 1601 года) по доносу на нихъ ихъ же холопа, «будто они намерены отравить царя Бориса». Филарета (Феодора) Никитича (будущаго патріарха) и жену его Марѳу Ивановну постригли насильно и сослали въ дальніе монастыри; а Михаила Никитича, котораго особенно любили москвитяне и который вероятно былъ бы избранъ на царство, еслибъ дожилъ до паденія Годуновыхъ, отвезли въ Пелымъ, гдѣ держали въ душной землянке, въ оковахъ и морили голодомъ. Жители Пелыма, говоритъ лѣтописецъ, сострадая злополучию знаменитаго боярина, научали своихъ ребятишекъ подавать ему сквозь темничное оконце, въ дудочкахъ молоко и пищу, за что, по воцареніи Михаила Ѳеодоровича, и были вознаграждены «обельной» грамотой. Но нынѣшніе коренные старожилы, крестьяне Пелымской волости, даже и не слыхивали, что они потомки гражданъ древняго Углича, что имъ дана была царемъ Михаиломъ обѣльная грамота, т. е. льготы отъ всѣхъ повинностей, что прахъ боярина Романова былъ выкопанъ съ Пелымскаго кладбища и торжественно перевезенъ отсюда въ усыпальницу его присныхъ, Московскій Новоспасскій монастырь. Въ нынѣшней Пелымской церкви нѣтъ никакихъ древнихъ вкладовъ богослужебныхъ книгъ, св. иконъ, церковной утвари. Гдѣ было древнее кладбище угличанъ? тоже достоверно неизвестно; должно полагать, что между нынешней и упраздненной церквами, потому что въ старину хоронили при церквахъ, а церкви Пелымскія строились последовательно, почти на одномъ и томъ же месте въ районе крепости, да и строить ихъ здесь негде, кроме высокаго леваго берега Тавды, такъ какъ правый низменъ и ежегодно понижается весенними разливами. Нынешнее же Пелымское кладбише недавно отведено селенію и находится слишкомъ въ версте отъ церквей и местности, где была крепость. Но непостижимо, почему въ Пелымской церкви нетъ никакихъ царСкихъ вкладовъ? Можно ли поверить, чтобы святѣйшій патріархъ Филаретъ и царь Михаилъ забыли одарить щедро церкви той местности, гдѣ страдалъ и погибъ мученически братъ и дядя, Василій Никитичъ, где страдалъ тоже и другой братъ и дядя Иванъ Никитичъ; тогда какъ по древнему благочестивому обычаю, самодержцы русскіе, давали вклады въ самые отдаленные монастыри и церкви царства, въ мѣстностяхъ не ознаменованныхъ ничѣмъ въ исторіи; и тогда какъ не забыли же они даровать обѣльной грамоты Ныробу, за его преданность къ Михаилу Никитичу и къ дому Романовыхъ? Не вѣроятнѣе ли предположить, что съ упраздненіемъ Пелымскаго собора, его вклады были вывезены изъ здѣшняго края въ другія церкви епархіи, а впослѣдствіи и память кѣмъ жертвованы они и откуда поступили, сгладилась. Въ наше время, когда признано полезньмъ увѣковѣчивать въ памяти народной великія отечественныя событія минувшаго, мы намѣрены соорудить въ Пелымѣ «историческую часовню» памяти злополучныхъ Романовыхъ и бѣдныхъ страдальцевъ угличскихъ. Такія благородныя перевершенія несправедливостей достойны благороднаго сердца...
