Надо сказать, что очень опасался Тимофей Иванович, что в одном вагоне с ними окажется и Хатидже. В этом случае, конечно, не удалось бы предотвратить взрыв эмоций нашедших друг друга по истечении года матери и детей. К счастью, среди пассажиров, вошедших в вагон на железнодорожной станции Ташкента, Хатидже не было.
Билет у Хатидже был в соседний вагон...
Как только поезд отошел от станции, в вагоне появились двое милиционеров и один в штатском. С Тимофеем Ивановичем все было в порядке, а когда милиционер спросил документы у сидящих напротив узбечек, то старшая протянула ему проездной билет.
- Паспорт давай, - как-то безнадежно произнес милиционер, взглянув на билеты до Актюбинска.
- Вай! Кандай башбут? Какой башбут? - певуче произнесла старшая, а младшая вообще молчала, закутав половину лица в платок, из под которого выбивались мелкие масляно блестевшие косички. Она, Сафие, плохо знала узбекский язык.
- Ладно, иди дальше, - подтолкнул милиционера тот, что в штатском, и проверяющие прошли в следующее купе.
...А в соседнем вагоне Хатидже предъявила работникам НКВД свой паспорт на имя Валентины Степановны, и тоже никаких проблем не возникло...
На остановках поезда по пути следования Тимофей Иванович покупал у торговок для себя и для девушек-узбечек вареную картошку с солеными огурцами, соседи по купе бегали с эмалированным чайником за кипятком, который обычно всегда щедро лился из кранов на больших станциях. Спутники, которые подсели в купе к беглецам, ехали до самого Куйбышева, так что все обосновались уютно, время протекало в разговорах о жизни. Спутники жалели двух девушек, отправившихся в далекую поездку без надежного сопровождающего - время было неспокойное. Удивлялись тому, что девочки хорошо, хотя и со странным и очень сильным акцентом, говорили по-русски, угощали их прихваченной с собой домашней снедью.
В Актюбинске Тимофей Иванович прикупил два билета до Куйбышева. Но когда поезд приближался к предшествующей станции Кинель, Тимофей Иванович шепнул девочкам, чтобы готовились к высадке. Когда в Кинели, узловой приволжской станции, мужчина и две узбечки вдруг взяв вещи пошли к выходу, попрощавшись на чистом русском языке безо всякого акцента, соседи по купе были удивлены. Но чего не бывает в пути со случайными попутчиками...
Тимофей Иванович обоснованно опасался, что на подходе к Куйбышеву, бывшей Самаре, большому промышленному городу, где в войну находились правительственные учреждения страны, могут быть серьезные проверки документов. Здешние места были ему знакомы, и он знал, как на попутных машинах добраться до своего городка.
... А Хатидже поезд увез дальше, оставив на перроне Кинели двух ее девочек. Сойдя на железнодорожном разъезде вблизи городка, она почти по тому же пути, как и год назад, пошла к дому, приютившему ее. Но сейчас был полдень, солнце стояло высоко в безоблачном небе и женщина знала, куда она держит путь, и в сердце была крепкая надежда.
Антонина Васильевна трудилась на огородных грядках и, разогнув спину, заметила приближавшуюся Хатидже. Одну только Хатидже... И обомлела тетя Тина от ужаса. Хатидже, увидев замершую женщину, заулыбалась, замахала руками.
- Все хорошо! Они едут вслед за мной! Тимофей Иванович дал телеграмму! - но сама она все еще была в страхе, поскольку дочек своих пока так и не видела.
День тянулся бесконечно долго. Хотя женщины предполагали, что Тимофей Иванович с девочками прибудет никак не раньше, чем следующим днем, они все же то и дело, отрываясь от дел, вглядывались в степь.
Приближался вечер, и умывшись после огородных работ, женщины вошли в дом. Почистив картошку, Хатидже вынесла кожуру во двор. Глянув в степь, она увидела, как со стороны приблизившегося к горизонту солнца прямо по высокой траве, по красным макам бегут к ней, побросав свои вещи, ее девочки...
Глава 26
В конце августа ученикам фабрично-заводского училища было велено всем собраться. Новопоступивших привели в общежитие, дали под расписку по ватному матрацу и по ватной подушке, и еще по старому замызганному одеялу. О простынях и наволочках не было и речи, да никто из подростков и не помышлял о таких предметах роскоши. Разместили их в комнатах человек по десять-двенадцать в каждой. В комнатах стояли железные кровати с поломанными пружинами, возле каждой кровати стояла деревянная тумбочка, тоже каждая в плачевном состоянии. Комендант общежития показал, где находятся швабры, тряпки, лопаты и ребята стали проводить уборку в своих комнатах и в помещениях общего пользования на своих этажах. Обучающиеся второго года помыкали новичками, сами старались сачкануть, подгоняли непроворных новичков тумаками. Когда длинный худой парень с лицом туберкулезника поддал ногой под зад Февзи, тот с размаху двинул обидчика в ухо так, что длинный отлетел к противоположной стене. Подростки с интересом глядели на спокойно стоящего Февзи, а друзья длинного отвели однообразно ругающегося неудачника в туалет смывать сопли. Понятно, что к Февзи больше ни у кого претензий не было, а тот худой парень до поры до времени не возникал, но в среде подростков такие обиды не забываются и расплату нужно было считать только отложенной.
На следующий день велели всем приходить с утра на соседний завод, где ребят сперва накормили каким никаким завтраком, дали талоны на обед и поздравили с принятием в кандидаты в рабочие. С этого дня все стали жить в общежитии, ходили на завод заниматься уборкой и получали трехразовое питание. Если завтрак и ужин были весьма убогие, то обед был неплохим по тем временам: давали большую тарелку постного крупяного супа или борща, вареные макароны или опять же крупяную кашу, а на десерт был компот или кисель. Многим несчастным подросткам из новичков, пришедшим в ФЗУ из голодающих семей, эта кормежка казалась сказочно роскошной, а возможность получить "дп", то есть дополнительную порцию супа или каши, представлялась как великое благодеяние советской власти, незаслуженно предоставляемое им, до сих пор никому не нужным, кроме своих замученных матерей.
В комнате, в которой поселился Февзи, все учащиеся были первогодки. Некоторые из них прибыли из детских домов, где их более или менее кормили и одевали, у них был опыт проживания в ребяческом коллективе, вернее - опыт выживания. Эти сразу присвоили себе право верховодить, подчинили себе ребят, пришедших из семей. Национальный состав был пестрым, но преобладали "русскоязычные". Февзи, который своим дерзким отпором попытке воздействовать на него силой, стал известным во всем общежитии человеком, не подвергался давлению организовавшейся группы. Ему дали прозвище "биток" - в отличие от подавляющего большинства своих новых товарищей он пришел сюда из сытой жизни, выделялся среди изможденных подростков крепостью тела и уверенностью в себе. В один из первых вечеров детдомовские на неведомо какие деньги достали самогон и устроили пьянку, пригласив на нее из посторонних только одного Февзи. Тот с удивлением отказался: никогда он не видел пьющих водку подростков, считая это дело весьма предосудительным даже в среде взрослых мужчин. Отказ оскорбил пацанов, и после того, как в головах у них зашумело, они стали поносить сидящего неподалеку на своей койке Февзи. Он какое-то время терпел, но когда разошедшиеся парни стали, все более распаляясь, употреблять самые грязные выражения, мерзко хохоча при этом, Февзи рывком подскочив к захмелевшим хулиганам схватил двух оказавшихся поближе за волосы и так столкнул их головы, что оба рухнули на пол потеряв сознание. Подняв над головой стоявшую рядом тумбочку, Февзи заорал:
- А ну хватит! Головы разобью!
Угроза показалась шпане убедительной, тем более, что рядом с Февзи встали еще двое парней. Заметно отрезвевшие хулиганы вдруг перестав гоготать и ругаться занялись своими лежащими на полу товарищами, что-то приговаривая вполголоса и стараясь не встречаться взглядом со стоящими плечом к плечу парнями. Оказавшиеся в нокауте очнулись, и вся разудалая еще недавно компания молчаливой гурьбой отправилась в зализывать раны.
Несомненно, что побежденные мечтали отомстить, им только нужно было найти подходящий момент и место. Они навели контакт с длинным второкурсником, и нашли понимание. Но за эти дни Февзи познакомился с живущим в одной из соседних комнат Аметом, учащимся второго года, чей авторитет выходил далеко за стены общежития. Амет, высланный из села, соседнего с родным селом Февзи, и оставшийся круглым сиротой еще летом сорок четвертого, попал в детский дом, где приобрел начальный криминальный опыт. Он признал в успевшем прославиться Февзи своего земляка и первым его вопросом был:
- Тебя тут не обижают?
Февзи уклончиво пробурчал, что, мол, желающих обидеть, наверное, много, но хвастать своими победами не стал. Амет, который был года на два старше, ухмыльнулся и пожал подростку руку.
