Позже он бессчетное число раз терзал себя вопросом: когда? Когда именно это произошло? Почему он не заметил?
Внешне все было как обычно: он все время пропадал на службе и поэтому не знал, где жена бывает днем. Она оставалась такой же молчаливой и задумчивой, но в ее молчании появилось новое значение. Она иногда так мимоходом глянет на него, и он невольно читал в ее глазах: вот, мол, ты ничего не знаешь, а я — знаю…
Он только плечами пожимал.
Потом в доме появились журналы, брошюры с картинками на библейские темы — всякая религиозная беллетристика. Ну, читает и читает. Пусть место комсомола в Светкиной душе займет Бог. Так, видимо, суждено. Многие знакомые Марата, прежде атеисты, особенно матери и жены погибших афганцев, находили успокоение в церкви. У Марата было свое, особенное отношение к этому вопросу. Отец у него был русский, коммунист, и как следствие атеист. Мать по рождению мусульманка. Они оба не могли привить ему религиозных убеждений. Отец — по понятным причинам, мать — чтобы не обидеть отца. Поэтому концепцию религии Шатров вырабатывал сам, путем собственных наблюдений и рассуждений.
Был один момент в его жизни, когда он четко понял: там, в вышине, в недосягаемых глубинах вечности, что-то такое есть. Сгусток силы и мудрости.
Все меняется, люди копошатся внизу, мучаются, судят, убивают друг друга… Но все исчезнет, а этот сгусток останется и будет всегда. Эта мысль пришла к нему, раненному, ночью в горах. Где-то там, под Салангом, дымился разбитый вертолет. Шатров полз, пока были силы, а когда — к ночи — силы кончились, приготовился умирать. Он лежал на спине, звезды были так близко, что казалось — он лежит среди звезд, как среди цветов. Он вдруг почувствовал эффект присутствия, как потом он это обозвал про себя. Эффект длился, возможно, несколько мгновений, а возможно — часы. Он явственно ощущал, что не один сейчас. Глядя в бездонное небо, он вспомнил, что и сам пришел оттуда, что знал когда-то давно то, что называют Богом, сам был где-то рядом с этим сгустком, варился там вместе с облаками в небесной кухне, парил и наслаждался. Да, он вспомнил совершенно ясно: он наслаждался! Чем-то, не жизнью. Смертью?
Родившись на земле — он забыл про Бога. Выходило, все, что было до Афгана, до ночи в горах — его детство, юность, вся его жизнь, — прошло под знаком предательства… Он предал того, кого знал всегда. Отрекся, забыл, отвернулся…
Шатров остро почувствовал боль того, кто смотрит сейчас на него мигающими глазами звезд. В этом виноватом удивлении он погрузился в забытье, а очнулся в госпитале — его подобрали свои, разведка. Он выкарабкался тогда, но «эффект присутствия» не забыл. Поэтому, когда его жена Светка проявила интеpec к религии, он отнесся к этому спокойно. Не подозревал, чем этот интерес обернется для них обоих.
Светка становилась все нетерпимее. Она всерьез протестовала против того, что он смотрит телевизор, читает детективы и ест мясо. Она часами молилась у себя в комнате и как могла ограничивала его в интимной жизни.
Наконец Шатров узнал, что Светка втянута в заезжую религиозную секту. Это открытие для него стало громом среди ясного неба. Оказалось, что она уже успела продать все свои золотые украшения, включая обручальное кольцо, и деньги внести в кассу своей общины. Он заглянул в ее шкаф, тот был почти пуст. Она продала даже свои новые финские зимние сапоги! Это было слишком! Не слушая бурных протестов жены, Шатров пошел разбираться.
Глава общины, довольно здоровый, упитанный детина, опускал глаза долу и шпарил цитатами из Священного Писания. Светка плакала, а «братья» и «сестры» сочувственно утешали ее. А на Шатрова бросали осуждающие взгляды. Их глава называл Шатрова братом и приглашал остаться на собрание.
— Тамбовский волк тебе брат! — огрызнулся Шатров и прямиком из секты направился в ближайшее отделение милиции.
— А там ничего противозаконного, — ответили ему. — Ценности граждане жертвуют добровольно, никакого насилия.
— Да они же там все — зомби натуральные! — кипятился Марат.
— Бездоказательно, — возразили ему. — Нет состава преступления.
Шатров приехал домой злющий, а вот Светка в ту ночь домой не вернулась, осталась в своей общине. Когда он докуривал пятую сигарету, бегая по крошечной хрущевской кухне, пришла соседка, бывшая Светкина подруга, — посочувствовать. А Шатров обрадовался, ему хоть с кем-то о своей беде поговорить надо было. Он был в полнейшем тупике. Соседка и поведала между прочим, что Светка уже третий месяц как беременна, а ему, Шатрову, не говорит. Как бы она ребеночка-то секте своей не задарила. Говорят, у них такие жертвы приветствуются. Утром как ошпаренный понесся Шатров в секту. Внес «круглолицему брату» лепту в размере месячного оклада майора-летчика, и тот выдал ему Светку, надутую и неприступную.
Шатров отнес детективы соседу по площадке и перестал смотреть телевизор. Мясо он ел теперь в летной столовой. Дома старался не идти со Светкой на открытый конфликт, а только и делал, что искал компромиссы.
Он подал командованию рапорт с просьбой о переводе в другую часть, подальше отсюда. Рассуждал Марат в ту пору примерно так: ребенок, родившись, захватит Светку с той же силой, с какой захватывали ее все предыдущие увлечения, то бишь пионерия, комсомол и религия. А для пущей надежности, чтобы «круглолицый брат» не достал ее, нужно их с ребенком увезти подальше, в какую-нибудь Тмутаракань, куда хлеб в вагонах по железке привозят.
А потом, когда все пройдет, Светка станет если не прежней, то какой-нибудь новой. Только не такой, как сейчас!
Командование, рассмотрев его рапорт, порекомендовало учебу в академии. Ну, академия так академия. Он засел за учебники. Светка тем временем округлялась, молилась, ходила на собрания, молчала. Наконец она родила. Шатров торжествовал. Светка теперь полностью привязана к ребенку, а через месяц начнутся занятия в академии — он заберет семью в Москву. Расстояние и время все решат.
Собственно, они уже сидели на чемоданах.
Чемоданы, коробки, связки книг. Посреди этого бардака — кроватка маленькой Инги. В тот день он возвращался с наряда, утром. Еще в подъезде услышал, как пищит его дочь, привычно открыл дверь своим ключом. Его месячный ребенок был в квартире один Насквозь мокрые пеленки говорили сами за себя.
Чемодана со Светкиным барахлом не было. Исчезла и коробка с сервизом, привезенным из Германии. Не было и ковра ручной работы, который Светка покупала в Узбекистане, когда они там отдыхали. Вероятно, ей пришлось вызывать такси… Шатров, когда понял, что произошло, — заплакал. Давился слезами и ничего поделать с этим не мог. Он понял, что проиграл. Он больше не вернет ее. Никогда. На кухне висел отрывной календарь, и на очередном листке Светкиной рукой было нацарапано: «Пойми и прости». В ее стиле.
