Я сглотнул.
— Это похоть. Желание.
Она думала, именно это было между нами? Нахер это. Воспламеняющая интрижка не была тем, за что я боролся.
Ее выдох громом прозвучал в тишине, спустившейся на нас.
— Желание — это форма любви, хоть и мимолетная. Ты чувствуешь его в один момент, и блядь, когда оно уходит, ты чувствуешь пустоту, — она вдохнула, затем выдохнула: — Это самая слабая форма любви.
Она не стояла бы, поддаваясь на угрозу Трента, если бы ее любовь к мужу была слабой. Понимание этого сжало мое горло, но я оттолкнул его и вцепился в осознание того, что у них с Колином не было взрывного секса.
— Ты любишь его не так.
Она прыснула со смеху.
— Нет.
Солнечный свет отразился на ее профиле, когда она опустила взгляд на ноги. Ее темные ресницы почти касались щеки.
— Потом есть прочная, надежная любовь. Твердая основа, которая выдержит время и закалку. Та, которую ты защитишь ценой своей жизни.
Строгие очертания ее губ сказали мне больше, чем ее слова. Так она любила его, и я не знал, что с этим делать.
Прядь волос упала на ее щеку, закрывая выражение ее лица. Я прислонился плечом к стеклу, глядя на нее, и заправил золотистую прядь за ухо.
Она закрыла глаза и прижалась бровью к стеклу.
— Самая сильная любовь начинается с конфликта. Это неуловимое путешествие, наполненное самоотдачей, борьбой и желанием делиться, но попытка — решительная, и выливается в нечто, что поглощает сердце настолько, что больно от одной мысли об этом, — ее грудь вздымается и опускается с затиханием голоса: — Сплетение двух тел на духовном уровне, где нет места пустоте.
Ее желание было прекрасным и едким, таким, которое я прочувствовал с каждым болезненным ударом своего сердца. Оно наполнило меня одержимостью стать мужчиной, который даст ей это счастье.
Ее взгляд задержался на мне. Краска поднималась по ее лицу, смущенная улыбка коснулась ее губ.
Она пожала плечами.
— Ты сам спросил.
Мы уставились друг на друга в немом моменте. Никаких слов или прикосновений, но атмосфера звенела от всех роившихся вопросов без ответов.
Сумка на полу содержала доказательство того, что мои намерения были чисты и очень личные. Настало время показать ей все, что я дал ее родителям, и ее реакция продиктует мне правила, по которым мне стоит продолжать.
Но сначала мне были нужны некоторые ответы.
— Что ты делаешь с информацией, которую тебе пересылает Хэл Пинкертон?
Ее дыхание ускорилось и напряжение заставило сменить позу.
— Что?
— Ты пользовалась планом подпольных гонок. Что еще ты делаешь с ним?
Она сжала челюсти.
— Откуда ты об этом знаешь?
— Я знаю многие вещи о грязных связях Тренчент. Отвечай на вопрос, и я скажу тебе.
Она прижала кулаки к бедрам.
— Очевидно, что я не докладываю об этом в газеты, и не сообщаю копам. Мне просто нравится смотреть.
Часть меня верила в то, что она смотрела на меня.
— Почему Трент заходит под тем же логином, под которым Дженна получает файлы?
Ее глаза расширились в синие озера, и вид от этого расслабил мои плечи облегчением. Шок был не только настоящим, но и подтвердил мои подозрения. Кэси держали в неведении делишек Трента. По крайне мере, касательно подпольных гонок. Я сделал несколько шагов к своей сумке. Подняв ее, я указал Кэси на стул.
— Присядь.
Она уселась, наблюдая за мной с осторожностью. Я опустился в кресло напротив от нее и достал папку из сумки. Это было грубо, но я и не рвался подготовить ее. Я просто положил пакет ей на колени и изучил ее реакцию, задержав дыхание.
Когда она с изумлением прочла первую страницу, я понял, что Трент не поделился с ней причиной моего шантажа. Ее рука затряслась, когда она потянулась ко второй странице. Несколько страниц спустя кровь отхлынула от ее лица, грудь поднялась, и локти вжались в бока.
Мошенничество, вымогательство, запугивание, изнасилование, убийство. Бумаги, дрожащие в ее пальцах, были запятнаны кровью от преступлений ее семьи. Когда она листала их, я чувствовал боль, будто она была моей собственной. Я увидел, как она сжала кулак на животе и опустила плечи. Борясь с болезненным порывом успокоить ее, я сместился вперед и потянулся рукой к ее колену.
Кэси дернулась.
— Нет. Просто… — ее голос надломился. Она выставила перед собой ладонь, предупреждая меня не приближаться. — Не надо.
На протяжении этого мучительного отрезка времени, я видел маму, которая научила меня бороться с обидами детства. Которая летала на байке над фурами и чуть не погибла между двумя девятиметровыми зданиями. Которая умерла вместо зла, теперь вредившего Кэси.
Ее голос прорезался сквозь темную пелену воспоминаний.
— Этим ты шантажировал совет директоров?
У нее даже не было оранжевого конверта с конфиденциальной информацией, который я передал Тренту.
— По большей части, да.
Склонив голову, Кэси уставилась на папку на ее коленях.
— Но они отрицали это, не так ли?
Я не был удивлен надеждой в ее вопросе. Медленно я потянулся к ее лицу, и в этот раз она не отшатнулась. Я приподнял ее подбородок, чтобы встретиться с глазами.
— Они не могли. Вся правда — здесь.
Кэси отклонилась от моего прикосновения.
— Ты коп?
Я помотал головой.
Углубляясь назад в кресло, Кэси уставилась на восход. Ее ладонь дрожала возле брови, закрывая собой ее взгляд.
— Это личное для тебя.
Я не собирался рассказывать ей правду о своем шантаже, а собирался лишь показать ей доказательства, которые я предоставил ее семье, чтобы оценить ее реакцию. Но ничего касательно Кэси Бэскел никогда не шло по плану. Плюнув на логику, я доверял этой женщине.
— Это глубоко личное.
Ее красивое лицо исказилось страданием, ее рот колебался между болезненной улыбкой и страданием. Она была шокирована, напугана, загнана.
Бесспорно невинна.
Что означало, ее понимание о справедливости будет сильно противоположно моему.
— Нам не нужно быть копами. Ты понимаешь?
Она опустила руку, и пронзила меня яростным взглядом.
— Нет. Я не думаю, что понимаю.
Черты ее лица были деликатными и элегантными, даже когда они обострялись от злости или ужаса.
Может, она еще не поняла, что я собирался убить ее семью, но какая-то часть ее должна была осмыслить эту возможность, и мне нужно было, чтобы она поняла почему.
Я потянулся к сумке, и передал ей оранжевый конверт.
Глава 20.
Кэси
Руки задеревенели, когда я опустила бумаги замерзшими пальцами и засунула их обратно в оранжевый конверт. Давление в груди напоминало ощущение, будто меня удерживали под водой. Мое тело тянуло вниз весом преступлений моей семьи, документами, которые я только что прочла, и связями, которые сейчас населяли мой мозг, пытающийся соединить их вместе.
