Все хорошо, что хорошо кончается
В Советском Союзе бывали случаи, когда из боязни повредить себе, вполне «приличные» евреи не только не помогали, но иногда даже вредили своим собратьям по национальности. Таких случаев, конечно, было немало, но я хочу рассказать только о двух, свидетелем и участником которых я был.
Когда-то в СССР в производственных организациях не платили за ученые степени. Поэтому перед каждым, кто защитил кандидатскую или докторскую диссертации, вставала проблема поиска новой работы в каком-либо научно-исследовательском институте. Такая же ситуация возникла и у меня, когда я стал кандидатом наук. Я работал начальником геологической партии, и мой оклад был всего 180 рублей в месяц, в то же время в научно-исследовательской организации я бы получал вдвое больше.
Я обратился к Митхату Мустафабейли, который в течение многих лет был начальником Управления геологии Азербайджана и хорошо меня знал. К этому времени он работал в НИИ экономики при Госплане республики, где возглавлял отдел минеральных ресурсов. В его отделе уже работал один еврей по фамилии Либерзон. Когда он узнал, что Мустафабейли хочет взять меня на работу заведующим лабораторией, он ему сказал:
— Митхат, тебе что, одного еврея в твоем небольшом отделе мало?
И Мустафабейли, который не был антисемитом, высоко ценил меня как специалиста и очень хорошо ко мне относился, решил не рисковать и мне в приеме на работу отказал.
К счастью, для меня это обернулось удачей. Не прошло и полугода, как появился указ о приравнивании сотрудников производственных организаций с ученой степенью к старшим научным сотрудникам и заведующим лабораториями научно-исследовательских организаций с выплатой соответствующих зарплат.
Другой случай произошел с моим товарищем, Виталием. Он был внештатным корреспондентом одной крупной газеты, главным редактором которой также был еврей. Виталий хорошо работал, все его в редакции хвалили, и он надеялся, что его возьмут в штат. Он подал соответствующее заявление главному редактору, но тот отказал. Его приятель, начальник одного из отделов редакции, тоже еврей, сказал ему:
— Ты пойми, он не может тебя взять в штат, у него уже и так слишком много евреев работает, и, если он тебя возьмет, его могут обвинить, что он умышленно собирает в редакции евреев.
Виталий был возмущен, он был вне себя. Минуя секретаршу, он ворвался в кабинет главного редактора и закричал:
— Мне сказали, что вы меня не берете в штат только потому, что я еврей. Если это правда, то я просто дам вам в морду!
— Нет-нет, что вы, — сказал главный редактор, сохраняя полное спокойствие, — ваша национальность к этому не имеет никакого отношения. Просто сейчас у нас в штате нет вакантных мест.
Больше Виталию в редакции не давали никаких поручений, а все его репортажи браковали. Вскоре, когда он в очередной раз пришел в редакцию, охранник ему сообщил, что его не велено пускать в здание, так как он больше не работает внештатным корреспондентом.
Впрочем, и для Виталия эта история обернулась удачей. Он уехал в Израиль, где продолжил литературную деятельность, работал в редакции одной из русскоязычных газет, написал несколько повестей и даже один роман, которые пользовались большим успехом у читателей.
Одесса но!
Как и многие другие эмигранты, мы по дороге в Америку вынуждены были несколько месяцев прожить в Италии, дожидаясь разрешения на въезд в США. Прибыли мы в Италию из Австрии на поезде. При этом нам было сказано, что, не доезжая Рима, поезд остановится на какой-то маленькой станции, где будет стоять всего три минуты. За это время мы должны выйти из вагона и вынести все свои вещи. Так как это было совершенно нереально, нам предложили выбрасывать свои вещи через окна вагона, тогда, мол, вы все успеете. Выбора не было, и пришлось так и поступить. Перед этой станцией ждали автобусы, которые привезли нас в лагерь, где стояли маленькие деревянные домики. Каждой семье была выделена половина такого домика, которая была похожа на купе вагона: по две полки с каждой стороны и узкий проход между ними. Наша семья состояла из четырех человек, и надо было не только поместиться всем в этом крохотном боксе, но еще и засунуть туда все наши вещи, а их, так как мы ехали поездом и не отправляли багажа, было немало.
Шел дождь, вся земля в этом лагере, который мы стали называть «концентрационным», размокла, крыша домика текла, все было мокрым. И тут нам сообщили, что место в домике предоставлено нам только на одну неделю, в течение которой мы должны найти и снять для себя квартиру. Если не съедем через неделю, нас выселят с помощью полиции. Веселая перспектива! Такого приема мы не ожидали, но делать было нечего, надо было срочно искать квартиру.
Более опытные люди подсказали нам, как по-итальянски спросить: «Не сдадите ли вы нам квартиру?» Одновременно они рассказали, что поблизости от Рима искать квартиру бесполезно, т. к. итальянцы напуганы эмигрантами из СССР, которые прожив какое-то время в снятой квартире и уезжая в Америку, продавали всю хозяйскую мебель и вообще все, что там было, и исчезали, причем, якобы, особо отличились в этом деле одесситы. Мы все это выслушали, но, откровенно говоря, не очень поверили. На следующее утро я вместе с сыном отправился на поиски квартиры на юг от Рима — в Анцио и Неттуно. Мы заходили во все дома подряд и задавали свой вопрос. Но неизменно получали один и тот же ответ: «Одесса но!» На смеси английского, русского, знаками мы пытались уверить домовладельцев, что мы не из Одессы, а из Баку, но ничего не помогало, ответ был тот же самый: «Одесса но!» Лишь через несколько дней мы узнали, что по-итальянски это значит: «В настоящее время нет!»
Не менее удивительная история произошла с нами, когда мы уже жили некоторое время в Италии. Денег было мало, приходилось продавать или менять привезенные вещи. У моей жены был с собой отрез узбекского шелка, очень яркой и необычной для итальянцев расцветки. Мы брали его с собой, чтобы поменять на что-нибудь полезное в каком-нибудь небольшом частном магазине. Женщины в любых условиях остаются женщинами: моей жене понравились бусы из крупных кусков необработанной бирюзы. Она предложила хозяйке магазина обменять их на отрез шелка. Та долго удивленно разглядывала материал, а потом сказала: «странно, странно!» Мы так и подскочили:
— Вы знаете русский язык?
Но она смотрела на нас не понимая и было ясно, что русского она не знает. Придя домой, в квартиру, где мы жили, мы прочли в словаре, что оказывается и по-русски, и по-итальянски слово «странно» не только звучит одинаково, но и имеет совершенно одинаковый смысл.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
