Гейнсборо завопил:
— Они пустые! Эти тоже пустые! Господи, помоги мне!
Остин же с облегчением подумал: «Наверное, мне придется устроить у себя дома тюрьму, как на корабле, и каждую ночь запирать Эванджелину там, чтобы удержать ее от таких безумных эскапад».
Джереми заревел и ринулся на него. Остин, замахнувшись кочергой, ударил его по плечу. Джереми взвыл и, отбив кочергу, снова накинулся на него.
Зазвенело разбитое стекло, затрещало дерево, и в комнату ввалились двое мужчин. Остин, который боролся за свою жизнь, не оглянулся, но он и так знал, что это Сьюард и лорд Рудольф Уиттингтон. Что ж, этих он тоже посадит в свою тюрьму. А они тотчас же набросились на Джереми, нанося слуге мощные удары, каждый — со своей стороны.
Джереми пискнул, как мышь, попавшая в лапы кошки, и упал на колени. Уиттингтон схватил его за волосы и тут же нанес ему удар в челюсть — как и полагалось в английском боксе. Джереми рухнул лицом на ковер и затих.
Сьюард засмеялся, а Уиттингтон, взглянув на свою руку, проворчал:
— Проклятие, у этой скотины железная челюсть.
— Остин!.. — раздался голос Эванджелины.
Она сидела на полу, держа голову Гейнсборо на коленях. Старик прижимал руку к груди, и дыхание, слабое и частое, вырывалось сквозь его посеревшие губы.
Остин опустился на колени рядом с ним.
— Сэр, что с вами?
— Мой мальчик… — едва слышно произнес коммодор дрожащими губами, и по подбородку его стекала слюна.
Остин взял его за руку — холодную как лед.
— Сэр, лежите тихо. Сьюард, пошлите за доктором.
Молодой человек кивнул и выбежал из комнаты.
А Гейнсборо, коснувшись плеча Остина, прошептал:
— Слишком поздно.
— Доктор скоро будет. Он вас спасет.
Серые губы искривились в усмешке.
— ТЫ всегда был чертовски упрям, а?..
Остин осторожно расстегнул жилет своего наставника. Положив ладонь на грудь старика, помассировал ее. Он видел, как это делал корабельный лекарь.
Гейнсборо стало немного легче дышать.
— Остин, сожги эти бумаги. Не порти жизнь хорошим людям. Они только хотят добра этой стране.
Остин ничего не ответил; он массировал грудь старика — ему хотелось поделиться с ним своей силой. Этот человек взял его, еще зеленого лейтенанта, на свой корабль и научил всему, что он, Остин, знал и умел. Он утешал его, когда умер его брат. И он сочувствовал ему, когда умерла его жена. А в эту ночь… Он угрожал ему, своему воспитаннику. И он умрет его врагом.
От этих мыслей у Остина заболело сердце. И ему захотелось домой, к друзьям, в обычную жизнь.
— Обещай мне… — прошептал Гейнсборо. — Не допусти, чтобы эти люди и их семьи подверглись унижению и суду. Они не смогут причинить зла, если не объединятся.
Эванджелина коснулась руки Остина, и он посмотрел на нее. Ее серые глаза за стеклами очков были полны слез, а губы дрожали.
Он был поражен тем, как хорошо она его понимала. Она жалела и умирающего старика, и его, Остина. Она каким-то образом поняла, что он сейчас терял.
Остин откинул волосы со лба наставника.
— Постараюсь, сэр. Кровь не прольется.
— У твоей жены есть мужество, — продолжал Гейнсборо. — Ничего общего с Катериной.
Остин спрятал улыбку. Его первая жена была хрупкой и беспомощной женщиной, нуждавшейся в служанках, которые выполняли за нее самую простую работу. А Эванджелина, в одной сорочке… Она победила тюремных охранников и спасла заключенного англичанина.
Он посмотрел в ее полные слез глаза.
— Иди домой. Уиттингтон, заберите ее.
— Да, конечно. — Лорд Рудольф подошел и протянул ей руку.
Она посмотрела на него и покачала головой:
— Нет, я не могу оставить Остина.
— Можешь, — возразил Остин. — Уиттингтон, я разрешаю вам связать ее по рукам и ногам и оттащить домой. Отведите ее к моим соседям и позаботьтесь, чтобы она оставалась там все время.
Эванджелина покачала головой:
— Но, Остин…
— Нет! Со мной все будет в порядке. Я хочу побыть один.
Эванджелина посмотрела на умирающего старика и дотронулась до его плеча.
— Мне очень жаль…
Гейнсборо открыл глаза.
— Благослови вас Бог, моя дорогая.
Остин подсунул руку под голову Гейнсборо и осторожно поднял его с коленей Эванджелины. Та медленно встала на ноги. А Остин снова стал массировать грудь своего наставника.
Тут послышался топот ног, и в комнате появился Сьюард. За ним следовал заспанный человек в расстегнутом сюртуке. Остин узнал в нем доктора, лечившего многих моряков. Этот человек спас жизни многих моряков, и Остин доверял ему.
Взглянув на старика, доктор помрачнел, и Остин понял, что шансов нет — Гейнсборо умрет.
Эванджелина, легонько коснувшись его плеча, направилась к двери. Лорд Рудольф тотчас последовал за ней. А Сьюард посмотрел на него с сочувствием, но ничего не сказал.
Опустившись на колени, доктор распахнул рубашку Гейнсборо и продолжил массаж, начатый Остином.
Часом позже капитан Блэкуэлл увидел, как его наставник, коммодор Гейнсборо, герой Революции, закрыл глаза и умер.
Эванджелина проснулась от шагов Остина в холле. Она лежала на диване в библиотеке, где попросила слугу разжечь огонь в камине. У слуги был синяк под глазом, и он все еще дрожал, вспоминая жестокую сцену в доме Гейнсборо. Огромный Джереми сбил его с ног, а потом ушел помогать своему хозяину удерживать Остина.
— Слугу Гейнсборо, — сказал он Эванджелине, — мистер Сьюард и лорд Рудольф доставили к судье.
Она протерла глаза. В окне серел рассвет, и, несмотря на огонь в камине и одеяло, которое она нашла наверху, ей было холодно.
— Остин?.. — Она услышала, что он остановился, потом медленно пошел к библиотеке.
Через несколько секунд Остин распахнул дверь. Свет в холле освещал его со спины, и он стоял неподвижно, молча разглядывая ее. Она понимала, что в любой момент он мог разозлиться и потребовать от нее ответа, — мол, почему она здесь, а не у миссис Милхаус, куда он ее послал. И он мог приказать ей вернуться туда.
Остин медленно отошел от двери и двинулся к дивану. Эванджелина села, кутаясь в одеяло. А он расстегнул свой сюртук, снял его и небрежно бросил на пол. Затем сел на диван рядом с ней, однако ничего не говорил. Лицо же его выражало полнейшее безразличие — таким его она еще никогда не видела. Обычно Остин Блэкуэлл был живым и подвижным, а его темные глаза, казалось, замечали все вокруг. Но сейчас жизнь словно покинула его, и это испугало Эванджелину больше, чем его гнев или высокомерие, если бы он их проявил.
Она коснулась его плеча.
— Остин…
