Камни пощадили головы грифонов, и они готовы были сжечь каждого, кто приближался к трону.
Под защитой Ока Ра Яххотеп подошла к ним и завязала им глаза. Потом Эмхеб замазал их гипсом. Ослепшие грифоны никого больше не сожгут огненным взглядом.
— Разломайте трон на тысячу кусков, — распорядилась царица, — и всем уцелевшим статуям заткните нос. Апопи наверняка заколдовал их, они умеют отравлять воздух.
— Госпожа, — объявил Неши, — мы нашли потайной покой.
Боясь посмертного заклятия Апопи, Яххотеп приказала открывать дверь при помощи очистительного огня. Железные засовы расплавились, и дверь со скрипом отворилась.
В тайном покое лежала красная корона Нижнего Египта.
54
Заключенного 1790 томило беспокойство. Вот уже месяц на каторгу не приводили новых осужденных.
Люди вокруг него продолжали умирать. Теперь его официально назначали могильщиком, и за это дополнительно кормили. Стража привыкла к изможденному скелету, удивляясь всякий раз, что жизнь в нем еще теплится. Несмотря ни на что, Голенастый был жив и даже брался чинить сандалии надсмотрщикам, потому что его работящие руки не привыкли к праздности.
— Мне надо закопать двух девочек и старика, а лопата у меня сломалась. Вот она, посмотрите. Можно я возьму другую? — Голенастый ждал ответа от начальника караульщиков, бородатого иранца.
— Копай руками!
Голенастый покорно поплелся прочь, но иранец его окликнул:
— Так и быть! Возьми другую в сарайчике!
Кроме лопат там лежала куча бронзовых клейм, которыми выжигали номера на коже каторжников. Голенастый взял одно и закопал в углу двора. Если он выйдет живым из этого ада, он сохранит вещественное доказательство своих мук, будет каждый день смотреть на него и благодарить судьбу за избавление.
Исполнив горестную обязанность, он вернул лопату надсмотрщику.
— Что-то давно новеньких нет, — заметил он.
— Тебя это беспокоит?
— Нет, но…
— Чисти свинарник и не мозоль глаза.
Раньше с Голенастым и разговаривать бы не стали, и он сразу сообразил, что у гиксосов что-то не ладится. Уж не одержала ли наконец победу царица Свобода? Может, царство гиксосов уже трещит по швам?
Ярче, чем когда-либо, вспыхнула надежда в сердце каторжника. В этот день и сухая корка хлеба показалась ему мягкой лепешкой.
В тронном зале верховных правителей гиксосов фараон Яхмос впервые увенчал себя двойной короной — красной Нижнего Египта и белой Верхнего. А потом вышел к своим войскам, которые приветствовали его восторженными криками.
Яххотеп стояла позади сына. Она не хотела показать, что плачет от радости. Но Яхмос, взяв царицу за руку, поставил ее рядом с собой.
— Великой победой мы обязаны царице Свободе. Пусть имя Яххотеп пребудет в вечности, пусть она будет милостивой матерью воскресшего Египта.
Царица думала о Секненра, о Камосе. Они были сейчас рядом с ней и делили несказанную радость.
Но час отдохновения и покоя был еще далеко — египтянам предстояло превратить разрушенную столицу гиксосов в надежный военный лагерь. Пленники, мужчины и женщины, должны были для начала привести в порядок все уцелевшие дома, а потом поступить в распоряжение египетских военачальников. За безупречное поведение им после окончательной победы была обещана свобода.
Пока воины укрепляли опасные места и заделывали провалы, Яххотеп занималась погребением погибших в бою ратников. Она была возмущена до глубины души тем, что гиксосы хоронили своих покойников прямо во дворах или даже под полом домов. Но еще большим оскорблением показалось ей использование гробниц в некрополе для хранения опиума. Ни жертвенных стел, ни священных формул, которые должны читать жрецы «ка»! Отрезанные от исконных традиций, лишенные древних обрядов, египтяне Авариса в самом деле пережили страшную эпоху.
Прежде чем пополнить войско новыми воинами и идти с ним к городам на севере Дельты, Яххотеп следовало произвести очищение храма Сета. Она поплыла туда вместе с фараоном под бдительной охраной Весельчака Младшего и Яхмеса, сына Абаны. На протяжении всего похода не было ни одного случая, который заставил бы насторожиться телохранителей Яхмоса. По здравому рассуждению, сердце матери должно было бы успокоиться. Но нет. Война еще не завершилась, и Яххотеп пристально следила, чтобы царь, которому предстояло основать новую династию, был окружен надежной охраной.
— Мы получили вести с Юга, — заговорил Яхмос, — царь Кермы остановил свои войска и не продвигается дальше. У нас нет необходимости посылать отряды на помощь крепости Бухен и нашим союзникам-нубийцам.
Храм, построенный гиксосами богу Сету, удивил фараона и Супругу бога — жалкое сооружение из кирпича не может быть хранилищем божественной силы.
На жертвеннике, окруженном дубами, лежали обгорелые останки Апопи. Хищные грифы понемногу растаскивали их. В яме рядом тили принесенные в жертву ослы.
— Какое ужасное место! — не мог не воскликнуть фараон. — От святилища зла не должно остаться даже воспоминаний.
— Мы воздвигнем здесь великолепный храм, посвященный Сету, который не пожелал исполнять волю служителя тьмы и отдал нам свою силу, когда мы так в ней нуждались. Да соединятся и умиротворятся Хор и Сет в священном союзе!
Колесница, управляемая Аберией, въехала в ворота Шарухена, и обе лошади, которые везли ее, пали мертвыми от изнурения. Верховный владыка Хамуди, ощутив под ногами твердую землю, был счастлив. Всю долгую дорогу он каждую секунду боялся, что египтяне догонят и схватят его.
И здесь повсюду следы губительной бури: вывернутые с корнями деревья, разрушенные дома, рассевшиеся трещинами поля и сотни мертвых гиксосов, погубленных гневом природных сил. Но крепость Шарухен, к великой радости Хамуди, почти не пострадала.
— Велики ли разрушения? — сразу же спросил он у начальника гарнизона, который вышел его встречать.
— Несколько трещин в стенах, господин, — с низким поклоном ответил тот. — Мы их почти заделали. Несколько лошадей обезумели и затоптали пехотинцев. Дозорных, что несли службу на стенах крепости, буря сбросила вниз.
— Я удостаиваю Шарухен великой чести, — объявил Хамуди. — Отныне он становится столицей моего царства. Собери офицеров в моем тронном зале.
Дворцу в Шарухене не сравниться в роскоши с дворцом в Аварисе, однако правитель гиксосов умеет ждать. Он еще насладится его богатым убранством.
Хамуди порадовала трапеза — истомленный голодом, он никак не мог насытиться. Ел жареную на вертеле баранину, утятину, гусятину, выпил большой кувшин белого вина. Блаженное тепло разлилось у него по жилам, он чувствовал себя могущественным и неуязвимым. Кто мог одолеть победителя Апопи, сумевшего присвоить себе высшую власть?
