и будем говорить о нём и его решении. Час спустя мы вернёмся и огласим вам результат переговоров. До тех пор приказываю вам оставаться на месте и не причинять вреда здешним жителя, если они сами вас не тронут.
Она глубоко вздохнула и с трудом подняла на меня взгляд. Лицо её всё ещё пылало.
– Пойдёмте, – дёрнув плечом, сказал я.
Прилив достиг высшей точки, и охрипшие чайки устало стелились над берегом, как в ветреную погоду ветки ивы над речной водой.
– Куда вы меня ведёте, могу я спросить?
– Здесь неподалёку есть прибрежная пещера. Прилив до неё не добирается, и потому там сухо, чисто и тепло. Я прятался там в детстве.
– Что ж, – кивнула она, глядя на море, – приятно начинать завоевание нового владения с экскурсии по примечательным местам.
– Вы всё ещё уверены, что завоюете его? Значит, наш предстоящий разговор – фикция?
– О, нет, – тихо и зловеще уверила она, – наш разговор с вами далеко не фикция. Вы испытаете на себе всю его тяжесть, поверьте.
Я против воли улыбнулся.
– Я кажусь вам смешной? – замедлив шаг, внимательно спросила она.
– Нет. Вы кажетесь мне отважной.
– Столь же отважной… как вы сам? Прославленный рыцарь Ива? – спросила она так вкрадчиво и вместе с тем столь пронзительно, что мне стало не по себе.
– Теперь гораздо более отважной, – просто сказал я, глядя под ноги, – гораздо более, чем этот рыцарь.
– Вы ведь страдаете от того, как сейчас поступаете. Почему же вы делаете это? – с непониманием спросила девушка, и я снова почувствовал, что ей не всё равно.
– А вы, кажется, действительно тот чистый и добрый ангел, которого описывают бродячие поэты.
– Лучше отвечайте, чем смеяться. Будет больше чести.
– Хватит вам. В глазах моих подданных – чести мне уже ничто не прибавит. Глаза ваших – для меня что… шелуха… А в моих собственных – я всё делаю, как надо.
– А значат для вас что-нибудь… – хотела спросить она, но замолчала и отвернулась, глядя на волны, бьющиеся о скалистый берег.
Я понял, и слегка удивился. Потом услышал, как ответило сердце.
– Значат, – ответил в сторону, не особенно желая смотреть ей в глаза. Она вздохнула. Остаток дороги мы преодолели в молчании.
– Вот вход, – указал я, – следуйте за мной.
Пещера была действительно чистой и уютной. После того, как мне исполнилось тринадцать, я почти не заглядывал сюда, но новые хозяева Логова поддерживали в нём священный порядок. Их драгоценности – осколки глиняных кувшинов, блёсны и старые удочки, раковины и перештопанные сети лежали на своих местах, как приношения духам моря и гор.
– Присядьте здесь, – сказал я, расстилая свой плащ на троне, с которого оглядывал макушки своих худых и проворных вассалов когда-то давным-давно. Она села. Поза у неё была совершенно не военная и не мужская. Сдвинутые колени, руки на них, слегка наклонённая вправо... Вместо формы само по себе представлялось атласное белое платье с жемчугом, и сетка в аккуратно убранных волосах.
– Хотите пить?
– Ничего я не хочу, кроме объяснения.
– С чего вы взяли вообще, что я буду перед вами объясняться, – с досадой усмехнулся я.
– Ни с чего. Вы просто это сделаете, – ледяным тоном ответила она. – Иначе моё терпение закончится, и вы тут же ответите за свой поступок.
– Вы же сдались мне, помните? – спокойно сказал я, насмешливо на неё глядя. – Согласились стать моей пленницей, так ведите себя подобающе. Или же мне придётся напомнить вам, что раз уж, находясь под угрозой смерти, будучи беспомощной, вы выбрали жизнь и послушание, то нарушать этот ваш выбор теперь, когда вы удобно сидите на моём плаще и на моём бывшем троне, попросту бесчестно.
– О, разговор о бесчестности с вами так притягателен, – заметила она, краснея совершенно не от стыда, – и ваше поучение заставляет меня так устыдиться!
– Но… принцесса, – делано-обескуражено заметил я, – вы же не собираетесь идти по моим стопам и повторять моё падение?
Она слегка побледнела, и теперь лицо её было как пятнистый розовый мрамор.
– Хорошо. Я, действительно, поторопилась с выводами. А что будет, если я попрошу вас объясниться?
– А что будет, если я попрошу ваше войско уйти и не возвращаться?
– О, – вымолвила принцесса, – вы невыносимы.
– Гораздо менее, чем ваши воины. Меня хотя бы можно прибить, как муху.
Столкнувшись с железом этой логики, она получила ещё одну царапину вдобавок к тем, что сейчас занимали половину её воспетого менестрелями доброго и ранимого сердца. Взгляд её стал усталым и грустным.
– Вы не понимаете, лорд Ива, – сказала она. – Как же вы не понимаете… что для меня очень важно…
– Почему? – спросил я удивлённо, пристально на неё глядя. – Почему вам так хочется знать, что я из себя представляю?
– О, – задохнулась она, вскакивая, – да что вы себе позволяете, в конце концов!
– Прошу прощения, – смиренно сказал я, сбитый с толку. – Хм. Но всё же, просто, без всякой подоплёки, почему вам не всё равно?
– Да потому что, что бы вы там не думали, решение о дальнейших действиях принимать буду я! И чтобы оно было справедливым, я должна дать вам оправдаться!
Лицо моё стало удивлённым.
– Я понимаю, ваше драгоценное воспитание, и всё остальное… Но как может дитя, взятое в заложницы, принимать решение о своей собственной судьбе и о судьбе всех окружающих? – тут на смену удивления незаметно подкрался сарказм, – А вы уверены, что по истечении часа сюда не вломятся ваши рыцари и не отобьют вас, наплевав на честь?
Это было прямым оскорбление и её, и её рыцарей, и всего королевства. Принцесса навряд ли когда-нибудь сталкивалась с таким. Что скажет её хвалёная мудрость?
– Вы… да вы просто…
Внезапно она вся сжалась, как от злости, и оборвала сама себя. Негодование кипело в ней. Сев, она выдохнула. Ещё минуту сидела молча, успокаиваясь и размеренно дыша. Я молча ждал, рассматривая то ракушки, то её выпрямленную, как струнка, спину и змеящийся тёмный хвостик.
– Знаете, лорд Ива, – наконец совершенно без эмоций сказала она, – вы за столь краткое время умудрились причинить мне неприятных переживаний больше, чем
