— До деревни всего пятнадцать минут скачки… я успею. Эстис, ты поможешь мне?
— Но, Арна, ты же…
— Нет времени. Ты поможешь?
Вместо ответа граф бросился во двор, приказывая срочно вывести трех лошадей. Орогрим подхватил Танаа на руки, доктор быстро собрал в чемоданчик все свои снадобья и прочие медицинские принадлежности, и уже через пять минут лошади во весь опор несли четырех всадников к деревне.
Эстис, горяча коня, прижимал к себе поминутно теряющую сознание девушку, и проклинал все подряд — Птицу, непонятного Левиафана, ярлигов отравленный меч ныне покойного Неркиса, и самого себя. Орогрим, свято уверенный в способностях сестры, был абсолютно спокоен — она жива, значит, все хорошо. Значит, никто не погибнет, и все будет хорошо… Лекарю просто было страшно, и ничего не понятно — он еще не успел придти в себя после того, как исчезло заклятие лорда, а тут такое… Непонятно откуда взявшийся сын хозяина, эта странная девушка, ухитряющаяся сохранять сознание при такой боли, и приказывающая везти ее в какую-то деревню — причем даже молодой граф ее послушал! В общем, ему было страшно и непонятно.
А в голове Арны набатом бились слова Рааниста: "Ты не имеешь права умирать, как бы ты этого не хотела". Тогда она не поняла их значения, но теперь…
Всепоглощающее желание уничтожить себя, прервать свое существование, оборвать собственную преступную жизнь, почти полностью завладело ее существом. Арна использовала силу Искоренителя, чтобы уничтожить того, кого не должна была уничтожать! Да, Птица был жестоким садистом, и преданным служителем Левиафана, но он еще не был безнадежен! Он не был полностью привержен Злу или Равнодушию, и тем более — Добру! Танаа ни в коем случае не считала, что его нельзя было убивать, но она не имела права убить его так ! Она использовала данную Творцом силу в личных целях, стремясь спасти друзей и себя, а не так, как велел ей долг!
Алая сфера вокруг рыцаря наливалась золотым пламенем. Гундольф из последних сил сдерживал ставшее почти неуправляемым заклинание, готовясь швырнуть его за ворота, в гущу врагов. Едва ли хотя бы четверть их переживет взрыв… а он не переживет потери энергии.
Словно за тысячу миль, до него долетел голос Мантикоры. Грифон нехотя открыл глаза — что еще случилось? Сосредоточившись, он расслышал слова.
— Арна… со мной… не враги… не надо убивать… все закончилось… убила Птицу… свободны… воли…
Он так и не понял, что именно произошло. Ясно стало одно — заклинание уже не нужно, и все закончилось. Гундольф зря пожертвовал собой.
Последним усилием он швырнул пылающий золотом алый шар высоко вверх, в небо, где тот разорвался сотнями ярчайших, ослепительных искр.
Рыцарь упал на колени, чувствуя, как последние крохи энергии стремительно покидают его тело.
— А это красиво, — улыбаясь, пробормотал он, глядя в полыхающее огнями взорвавшейся сферы небо.
Через мгновение рядом оказался Талеанис, упал на колени, обхватил ладонями голову умирающего друга…
— Потерпи чуть-чуть, — умоляюще прошептал он. — Совсем немного, Арна скоро будет здесь, она сможет тебе помочь…
— Поздно, — улыбнулся Грифон. — Талеанис… убей Левиафана. Ты можешь это сделать. Убей Левиафана!
Он вздрогнул всем телом, на миг превратившись в напряженную до предела тетиву — и обмяк, закрыв глаза.
Около минуты Мантикора, оцепенев, смотрел на друга. Потом со страхом прижал пальцы к его шее, и облегченно выдохнул, ощутив еле заметное биение под кожей. Вскочил, глядя в сторону замка — и чуть не рассмеялся, увидев, что с холма к воротам городка несутся трое… нет, четверо всадников! Талеанис подхватил на руки показавшееся невероятно легким тело Гундольфа, и бросился вниз.
— Открыть ворота!
Приказ выполнили мгновенно — жители уже привыкли за эти дни беспрекословно слушаться как рыцаря, так и полуэльфа.
Едва ворота открылись, как на площадь перед ними влетели три взмыленные лошади. Мантикора даже испытал нечто вроде удивления — как они смогли преодолеть ловушки, ведь никому, кроме защитников деревни, не было известно об их месторасположении? Но он почти сразу вспомнил, что Арне порой совершенно невероятным образом сопутствовала удача, оберегая ее там, где, казалось, не спасет никакое везение.
Орогрим спешился первым, подбежал к лошади Эстиса, осторожно принял из рук графа Арну — девушка открыла глаза.
— Где… Гундольф? — прошептала она.
Орк прижал сестру к себе, и почти мгновенно оказался рядом с распростертым на земле рыцарем. Краем глаза отметил загоревшуюся в глазах стоявшего рядом Мантикоры надежду, и помог Танаа опуститься на землю возле умирающего.
Еще никогда ей не приходилось выдерживать таких битв с самой собой. Почти все ее существо, вся ее душа молила только об одном — о смерти! Но Арна раз за разом повторяла про себя слова Рааниста, и думала о Гундольфе, который погибнет без ее помощи — и пока что ей удавалось преодолевать всепоглощающее желание умереть.
Где- то на самом краю сознания вспугнутой птицей билась мысль, что она что-то упускает, что в ее состоянии есть нечто неестественное, что что-то происходит неправильно — но эмоции были слишком сильны, чтобы девушка могла мыслить логически и анализировать происходящее.
Танаа протянула руку, положила ее на лоб рыцаря, вслушиваясь в его состояние — и поняла, что тот уже почти мертв. Слишком велико было энергетическое истощение — он выжал себя до капли, вложив в заклинание, которое так и не потребовалось, всю магическую энергию, и почти всю жизненную. Того, что оставалось, не хватало даже на поддержание существования, да и эти крохи стремительно покидали умирающего.
Арна закусила губу. Хватит на сегодня смертей… Поток чистой Силы, видимой, и почти ощутимой физически, хлынул из ее ладоней ко лбу и к сердцу Гундольфа, переливая в него все, что только могла.
Впоследствии никто не мог сказать, сколько времени прошло — все в оцепенении стояли, глядя на лучи света, свободно исходящие из ладоней девушки, и окутывающие неярким сиянием тело рыцаря.
Поток иссяк неожиданно. И так же неожиданно Танаа вздрогнула — и сползла на землю.
Она была еще в сознании. Жгучей болью обжигало раненое плечо, расползался по телу яд — ей было уже все равно. Арна чувствовала, что умирает — и радовалась этому. Она все равно не смогла бы жить с тем, что совершила.
Вокруг бегали люди, кто-то подхватил Гундольфа, Орогрим поднял сестру, обоих перенесли в дом Эстиса. У лекаря прибавилось хлопот… Он выгнал из дома всех, кто ему мешал — то есть, всех, кроме пациентов, заявив, что если что-то изменится — он сообщит, " а пока что нечего тут "…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
