Карета двигалась. Двигалась медленно и неторопливо. Сбоку и чуть впереди я рассмотрел откормленный круп крупной лошади одного из гессеров. Вместе с наездником, который держал в руках острый меч, она шла рядом с каретой. Угрожающе фыркала и иногда стучала копытами. Сам же наездник время от времени отмахивался мечом и требовал не подходить близко, иначе он будет рубить просящие руки.
Когда взгляд покинул круп лошади и принялся изучать окружающие территории, я наконец-то понял, чьи руки собирался рубить гессер.
Огромное озеро, противоположного берега которого я так и не смог разглядеть, вплотную прижималось к высоченным каменным стенам. Эти пока ещё далёкие стены возвышались так высоко, что мне пришлось задрать голову. Береговая линия из жёлтого песка уходила в даль по левую руку. И вонзалась в лес где-то далеко-далеко. Но берег из жёлтого песка вряд ли можно было назвать пляжем. Скорее это можно было назвать лагерем. Огромным лагерем из жалких, нищенских лачуг.
Сотни, а может и тысячи халуп из ткани или сложенных ветвей напоминали индейские вигвамы. Практически впритык друг к другу они располагались прямо на песчаном берегу. И этих маленьких шалашей было великое множество. Когда мой взгляд скользнул по береговой линии, я настолько охренел от их количества, что моментально оставил попытки их сосчитать.
Впрочем, моё внимание практически сразу переключилось на другое. Этот непонятный лагерь кишел людьми. Неряшливо одетыми, грязными и неумытыми, несмотря на близость воды. Люди эти смотрели на нашу процессию. Но мне казалось, они смотрели на меня. За пару секунд, которые мне потребовались, чтобы окинуть взглядом удивительный лагерь, я заметил десятки и сотни лиц, которые с любопытством за нами наблюдали. Но были и те, кто не хотел просто наблюдать. Именно им обещал отсечь руки неизвестный мне гессер, именно им угрожал Бертрам.
Лагерь располагался недалеко от дороги, по который мы ехали. И неряшливая человеческая масса, видимо, сориентировалась достаточно быстро. Вперёд выходили самые наглые, самые смелые, самые крепкие. Хоть они не рисковали подойти близко к грозным гессерам, не стеснялись протягивать грязные ладони и просить пару медяков на бедность. Просили краюху хлеба или же любой возможной помощи. Некоторые из них падали на колени у края дороги, притворно рыдали, бились лбами о сухую землю и молили защитников короля о помощи.
Людей этих было так много, что несознательно они сбивались в плотную толпу и придвигались всё ближе и ближе. Просили всё настойчивее и настойчивее. Несмотря на угрожающие крики Бертрама, люди эти не спешили отступать или просто уходить. Они шли следом за каретой, сопровождали нашу процессию. Кричали что-то неразборчивое и добавляли проклятия в адрес короля.
Очередная удивительная картина настолько впечатлила меня, что я высунулся чуть ли не наполовину, разглядывая толпу тех, кто шёл за нами следом. Кто чем-то возмущался и даже пару раз кинул камни вслед замыкающим процессию гессерам.
— Иван! Ты живой!? — первым меня заметил Каталам. Он гарцевал на лошади чуть впереди и отдавал указания каждому быть готовым ко всему.
Я увидел заросшее бородатое лицо и улыбнулся. Затем высунул из окна руку и показал «класс». Он вряд ли понял, конечно, что я имею в виду, но не сдержал себя и закричал.
— Он жив!!! Он снова с нами!
Заржали разволновавшиеся лошади. Бертрам в одно движение откинул забрало, одновременно успокаивая лошадку, и принялся таращиться на меня. Кто-то крикнул «тпру-у-у!» и карета остановилась. С «козлов» на меня уставилась перепуганная лысая головушка, принадлежащая Иберику. Сзади, разгоняя нерасторопных гессеров, на гнедом коне показался Фелимид. Он смотрел на меня так, будто смотрел на призрака.
— Что происходит? Где мы? — я обратился сразу ко всем.
— Аниран! Ты живой, — Фелимид повторил за Каталамом и начал глупо улыбаться. — Мы уже не надеялись…
— А что случилось? Давно я в отключке?
— Нам надо двигаться! — резко вмешался непоколебимый Бертрам. — Здесь не самое лучшее место для разговоров. Пока мы не пересечём врата внутренних стен, полную безопасность я не гарантирую. Нельзя останавливаться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Его опасения подтвердил усиливающийся недовольный гул позади. Я вновь высунулся и увидел, что непонятные люди всё ещё преследуют нас. Сбиваются в плотную колонну и идут следом. И в этот раз я не услышал молящих просьб дать пару монеток на пропитание.
— Бертрам прав, — подтвердил Каталам, проследив за моим взглядом. — Пусть это всего лишь беженцы, они очень опасны. Нужда и голод, я вижу, превратили их в озлобленных животных.
— Какие беженцы? — я вновь посмотрел назад. — Эти нищие — беженцы? Они живут в лачугах у города? Где мы?
Каталам спрыгнул в коня, всунул поводья Умтару и нагло полез в карету.
— Вперёд, — скомандовал он. — Движемся дальше. Я просвещу анирана.
Бертрам утвердительно кивнул, а я потеснился в тесной карете. Дородный Каталам увидел спящего сына и попытался действовать чуть тише, чем слон в посудной лавке. Я прижался к стеночке, а он смешно поджал колени и примостился напротив. Задёрнул шторку, нагнулся немного и некоторое время хмурясь наблюдал за сыном. Но услышав смешное сопение, по-отечески улыбнулся. Улыбнулся счастливой улыбкой.
— Ты смог. Ты справился, — он посмотрел на меня преданным взглядом. На краешках суровых глаз появились капельки влаги. — Ты спас моего сына. Ты продемонстрировал чудо… Нет! Ты не аниран! Ты — милих! Теперь я уверен в этом.
Сотник протянул лапищу, нащупал мою ладонь и крепко сжал её.
— Спасибо тебе. Спасибо тебе за всё. Я не думал, что когда-нибудь стану свидетелем чуда. Ты излечил того, кого уже готовился принять Фласэз, — он осенил себя знаком. — Ты вернул его к жизни.
— Мне удалось, да? — чувствовал я себя немного растерянно, наблюдая за эмоциями счастливого отца. Но всё же был доволен и принимал благодарность как само собой разумеющееся. — Давно он уже так? Давно мы в пути?
— Сын спит крепко уже второй восход, — тихо-тихо прошептал он, будто боялся разбудить Вилибальда. — До этого столько же времени метался в беспамятстве. Но мы видели, что рана затягивалась, что не гнила. Мы видели, что он дышал и боролся с болью. И он справился, благодаря тебе. Вчера впервые сел на коня и ехал верхом какое-то время. Но быстро устал… Мы больше беспокоились о тебе, милих.
— А что со мной было?
— Ты был бледен, как северная ночь. Метался как Вилибальд. Но лучше тебе не становилось. Мы слышали твоё дыхание и верили, что ты справишься. Но не знали, как долго ты протянешь без пищи и воды. Как ты себя чувствуешь?
— Вполне сносно, — честно признался я. Затем облизал губы и почувствовал корку. — Только жажда мучает. И голод. Мне бы подкрепиться чем.
— А мы ж оставили бурдюк, — Каталам протянул руку к голове спящего сына, достал бурдюк с водой и всучил мне. — Утром набрали из колодца у Первого Форпоста. Там нас уже поджидали. Слава Фласэзу, король жив и в полном здравии. Он знает, что мы идём.
Памятуя о недавнем неудачном опыте с потреблением воды, я не стал хлебать запойно. Откупорил и пил маленькими глотками. Прислушивался к самому себе и ощущал, как живительная влага пробуждает в организме силу.
— Милих, — Каталам наблюдал за мной не отрывая глаз. — Ты спас моего сына и, я уверен, спасёшь наш мир. Позволь мне, как ты позволил примо Фелимиду, следовать за тобой. Позволь смотреть на тебя и нести слово твоё людям. Позволь следить за делами твоими, и жизнью своей, если придётся, рассчитаться за сохранённую жизнь сына. Отныне я верю, что лишь ты, а ни кто иной, достоин этой чести. Ни король, ни страна, ни клятва верности не заставят меня изменить тебе. Я исполню любой твой приказ.
Он вновь вцепился в мою руку, неловко нагнулся и прислонился к пальцам лбом.
А я наблюдал за старым воякой и улыбался. Мне нравились его слова. Он уже был готов поверить в то, что я и есть спаситель, хоть пока я спас лишь одного человека. Пускай самого близкого для него. Я смотрел на Каталама и был уверен, что теперь он пойдёт за мной до конца. Не словами, а поступком я заслужил его доверие и его любовь.
