— Том Беггл.
— И его подружка Мадлен Шерамур или…
— Мисс Ножкиврозь в данном случае.
— …незаконно поселились в замке. Увидев потерпевших крушение, бродяги переодеваются в хозяйское платье и представляются сэром Франсисом Андрофилом и его нынешней пассией — к большому изумлению вышедшего на сцену пуританского святоши…
— Преподобного Иеговы Трясогуза, — сказал Даниель.
— Остальное вы можете видеть сами.
— Почему этот старик весь чёрный? — спросил Бойль, глядя на одного из актеров.
— Это негр, — объяснил Даниель.
— Кстати, — вставил Локк. — Надо написать брокеру — кажется, пора продавать акции Гвинейской компании.
— Нет, нет! — воскликнул Бойль. — Я имел в виду чёрный, в смысле прокопчённый, и из волос у него валит дым.
— В версии, которую я видел, такого не было, — заметил Локк.
— В предыдущей сцене имело место забавное происшествие с участием пороха, — сообщил Даниель.
— Э… комедия написана недавно?
— После… хм… событий?
— Можно только предполагать, — сказал Даниель.
Поглаживание подбородков и хмыканье со стороны нескольких членов Королевского общества (за исключением Ньютона), которые, усаживаясь на свои места, украдкой поглядывали на графа Эпсомского.
ЛИДИЯ: Нам предстоит идти или плыть?
ВАН УНД: Отличная грязь, отличный ураган. Добавить сюда дамбу, туда — ветряную мельницу, и я смогу присоединить это место к своим владениям в Нидерландах.
ЛИДИЯ: Но, папенька, оно не ваше.
ВАН УНД: Легко поправимо. Как оно зовётся?
ЛИДИЯ: Душка-боцман сказал, что мы сели на мель неподалёку от замка Глухомань.
ВАН УНД: Выбрось боцмана из головы — в таком месте наверняка обитают знатные люди… да вон они! Эгей!
ТОМ БЕГГЛ: Видишь, мисс Ножкиврозь, нас уже приняли за придворных. Несколько краденых тряпок ничем не хуже титула и родословной.
МИСС НОЖКИВРОЗЬ: Да, Том, верно, покамест мы на расстоянии выстрела. Однако мало хорошо начать, надо ещё хорошо кончить.
ТОМ (глядя в подзорную трубу): Это я завсегда. Вижу одну подходящую особу.
НОЖКИВРОЗЬ: Эта девица из воспитанных. Она запрезирает тебя, мой ветреный Том, как только услышит твой голос…
ТОМ: Я могу говорить что твой лорд.
НОЖКИВРОЗЬ: …и увидит твои мужицкие манеры.
ТОМ: Разве ты не знаешь, что грубость сейчас в моде?
НОЖКИВРОЗЬ: Ну уж!
ТОМ: Истинная правда: знатные люди оскорбляют друг друга с утра до вечера и зовут это остроумием! Потом тычут друг в друга шпагой и зовут это честью!
НОЖКИВРОЗЬ: Ну, коли у них такое остроумие и такая честь, сокровища с корабля, почитай, у нас в кармане.
ВАН УНД: Эй, сударь! Бросьте нам трос! Мы утопаем в вашем саду!
ТОМ: Вот деревянная башка! Принял болото за сад!
НОЖКИВРОЗЬ: Деревянная башка или деревянный башмак?
ТОМ: Ты хочешь сказать, он голландец? Коли так, я ввожу сбор за карабканье по веревке.
НОЖКИВРОЗЬ: И что в таком случае о тебе подумает его дочь?
ТОМ: Тоже верно…
Бросает верёвку.
ЛОРД ЖУПЕЛ: Кто этот француз на пристани? Неужто Англия завоёвана? Храни нас Небеса!
ЛЕДИ Ж.: Никакой он не француз, милорд, а добрый английский джентльмен в современном наряде — скорее всего граф Глухомань, а его спутница — знатная куртизанка.
ЛОРД Ж.: Картезианка? (мисс Ножкиврозь): Мадам, мне сказали, вы картезианка?
НОЖКИВРОЗЬ: Кто-кто?
ЛОРД Ж.: Поклонница Декарта? Когито эрго сум?
НОЖКИВРОЗЬ: Что верно, то верно, до карт я большая охотница. И до сумм тоже, особенно до круглых. (Тому): Я правильно говорю?
ТОМ: Отлично сыграно, моя птичка.
ЛЕДИ Ж.: Эта шлюха весьма неучтива.
ЛОРД Ж.: Не будь вульгарной, дорогая, — это просто значит, что она признала в нас ровню.
С противоположной стороны сцены появляется преподобный Иегова Трясогуз. В руках у него Библия и лопата.
ТРЯСОГУЗ: Вот доказательство того, что пути Господни неисповедимы. Я ожидаю увидеть разбитый корабль и тела утопших, нуждающихся в захоронении, — услуга, которую я за небольшую мзду всегда готов оказать (оптом дешевле), и что вижу? Придворную сцену! Куда там Сент-Джеймскому парку в солнечное майское утро!
ТОМ: У голландского купца и английского лорда наверняка есть чем поживиться. Если ты отвлечёшь их в замке, я переговорю с нашими весёлыми дружками — они украдут шлюпку и похитят сокровища.
НОЖКИВРОЗЬ: А ты тем временем похитишь девственность голландской красотки?
ТОМ: Боюсь, её похитили до меня.
На сцене меняли декорации: теперь они должны были представлять замок Глухомань. Ольденбург тем временем наклонился к Даниелю и спросил:
— Это он?
— Да, это Исаак Ньютон.
— Отлично. Доволен будет не только Англси. Как вам удалось вытащить его на свет Божий?
— Сам с трудом понимаю.
— А что статья о касательных?
— Не всё сразу, сэр.
— Зачем такая скрытность!
— За всю жизнь он опубликовал только одну работу.
— О цветах?! Это было два года назад!
— Для вас — два года невыносимого ожидания. Для Исаака два года войны — с Гуком на одном фланге, с иезуитами на другом.
— Может быть, если бы вы только рассказали ему, как провели последние два месяца…
Даниель с трудом удержался, чтобы не рассмеяться Ольденбургу в лицо.
На сцене интрига закручивалась в тугую спираль. Мисс Ножкиврозь, которую играла Тесс, обольщала Юджина Кунштюка, примчавшегося из Лондона на выручку родителям. Том Беггл по меньшей мере один раз переспал с Лидией ван Ундердеватер. Сэр Франсис Андрофил прибыл инкогнито и теперь домогался Нзинги в надежде проверить слухи о необычайных достоинствах африканцев.
Исаак Ньютон пощипывал себя за переносицу и выказывал лёгкое отвращение. Ольденбург поглядывал на Даниеля, а некоторые высокопоставленные особы — на Ольденбурга.
Начался пятый акт. Скоро пьеса должна была завершиться, и вступал в действие план, задуманный Ольденбургом: представить Исаака Ньютона королю и Королевскому обществу в целом. Если статья о касательных не будет прочитана сегодня, его запомнят лишь как алхимика, который когда-то изобрёл телескоп. Поэтому Даниель встал и снова пошёл через двор.
Гуляющих там стало меньше, или он больше не обращал на них внимания — решимость дала ему свободу, впервые за несколько месяцев, поднять голову и посмотреть на звёзды.
Как выяснилось, Гук, затевая проект с телескопом, рассчитывал не только посрамить нескольких педантичных иезуитов. Сидя в темной дыре посреди Грешем-колледжа, он излагал Даниелю зачатки большой теории: во-первых, все небесные тела притягиваются к другим, находящимся в сфере их влияния, посредством гравитации; во-вторых, всякое тело, получив толчок, движется по прямой, если только на него не действует какая-либо сила, и, в-третьих, сила притяжения возрастает при приближении к центру тела, её порождающего.
Ольденбург не осознавал всех масштабов ньютонова дарования. Не по глупости — уж глупцом-то Ольденбург не был. Просто Исаак в отличие, скажем, от Лейбница, наводнившего всю Европу своими письмами, или Гука, дневавшего и ночевавшего в Королевском обществе, не показывал своих результатов и не общался ни с кем, кроме полоумных алхимиков. Так что для Ольденбурга Ньютон был сообразительным, хоть и чудаковатым малым, который однажды написал мемуар о цветах и на этой почве схлестнулся с Гуком. Если бы Ньютон познакомился с Королевским обществом, считал Ольденбург, он бы понял, что Гук совершенно забыл про цвета и переключился на Всемирное Тяготение, которое уж точно не занимает молодого мистера Ньютона.
Короче, план изначально таил в себе семя грядущих бедствий. Однако могло пройти ещё много лет, прежде чем большая часть Королевского общества и король с его страстью к натурфилософии вновь остановятся на ночь в Кембридже, на расстоянии окрика от кровати, в которой Исаак спит, и стола, за которым он трудится. Исаака удастся вытащить на свет сегодня или никогда. Если это приведёт к открытой войне с Гуком, так, значит, тому и быть. Может статься, итог был предрешён вне зависимости от того, что Даниель собирался сделать в ближайшие несколько минут.
* * *
Даниель вернулся в своё жильё. Роджер Комсток, которого оставили, как Золушку, убираться и поддерживать огонь в печах, вероятно, улизнул в питейное заведение. Все свечи были погашены, комнату озаряли лишь алые отблески печей. Однако Даниель у себя дома легко ориентировался в темноте. Он взял с комода свечу, зажёг её от печи и пошёл в комнату, где раньше беседовал с Исааком. Ища среди бумаг статью о касательных — первый практический плод долгой работы над флюксиями, — он вспомнил, как что-то на столе смутило Исаака и заставило его пойти на мучительную пытку комедией. Впрочем, сколько Даниель ни высматривал, ему попадались только скучные алхимические заметки и рецепты. Многие были подписаны не «Исаак Ньютон», но «Jeova Sanctus Unus» [46] — псевдоним, который Исаак ставил под своими алхимическими трудами.
