Хотя и далекие от проявления преступной близорукости и глупости, Черчилль и Иден озвучивали бесспорные с политической точки зрения основания для того, чтобы придерживаться политики «полной тишины» в отношении германского Сопротивления. Как признает Фест, Михан и Клемперер, в Германии не существовало единого движения Сопротивления, с которым бы британское правительство могло иметь дело. Коммунистическая, христианская и военная оппозиция гитлеровскому режиму действовали, почти не пересекаясь между собой. Даже внутри этих групп, которые действительно могли представлять реальную физическую угрозу жизни Гитлера, существовали большие разногласия относительно планируемого результата. Например, граф Гельмут фон Мольтке, высказывая идеи относительно устройства послевоенной демократии, говорил только о введении выборов в местные советы, но не в национальный парламент. Клаус фон Штауффенберг и Карл Гёрделер хотели, чтобы Германия вернулась к своим границам 1939 г., которые, естественно, включали ремилитаризованную Рейнскую область и Судетскую часть Чехословакии. Другие, например, политик Ульрих фон Хассель, считали, что вернуться следует к имперским границам 1914 г., хотя те и включали значительную часть Польши, в борьбу за независимость которой в 1939 г. в войну вступили Франция и Англия. Еще одним поводом для разногласий была Эльзас-Лотарингия.
Кроме того, после июня 1941 г. Англия уже не могла единолично предпринимать шаги к заключению мира. Сначала в войну оказался втянут Советский Союз, а затем после декабря 1941 г. и Соединенные Штаты, поэтому было совершенно исключено, чтобы Англия вступила в переговоры с кем-то из немцев за спиной своих союзников, особенно после того, как в январе 1943 г. президент Рузвельт выдвинул настойчивое требование безоговорочной капитуляции Германии, как непременного условия мира. Как написал в своей автобиографической книге «Общение с диктаторами» один из сотрудников немецкого отдела министерства иностранных дел, сэр Фрэнк Робертс: «Если бы Сталин решил, что мы находимся в контакте с немецкими генералами, чьей главной целью было защитить Германию от России, он вполне мог поддаться искушению снова попытаться прийти к соглашению с Гитлером».
Точка зрения британского правительства была вкратце изложена сэром Д’Арси Осборном, английским посланником в Ватикане, который, когда папа Пий XII сообщил ему, что группы германского Сопротивления «подтвердили свое намерение, или стремление, приложить усилия к смене правительства», ответил: «Почему бы им самим не заняться этим!» Вызывает также вопрос то, какую реальную помощь могли оказать союзники. Материально-техническая поддержка в виде поставки бомб и ружей едва ли требовалась германским военным, а моральная была слабой помощью с практической точки зрения. Любые обещания относительно позиции союзников по отношению к постгитлеровской Германии зависели только от ее политической системы, которая могла включать даже высокопоставленных нацистов. В любом случае, для любой германской группы оппозиционеров, которая бы попыталась сформировать постгитлеровское правительство, опираясь на поддержку простых немецких патриотов, поддержка или влияние союзников, стань о нем известно, обернулись бы катастрофой.
Британское командование и правительство имели достаточный опыт общения с прусскими офицерами в период 1914–1918 гг., чтобы убедиться в их стремлении к демократии. Для них прусский милитаризм был почти так же непривлекателен, как и нацизм; немцы, придерживающиеся национал-консервативных идей, почти ничем не отличались от тех, кто исповедовал национал-социализм. Можно понять, почему Иден сказал, что участники июльского «бомбового» заговора «имели свои причины так поступить, и ими, безусловно, не двигало стремление помочь нашему делу», как бы жестоко теперь это ни звучало.
Поскольку немецкий генералитет представлял собой некое однородное целое, нежели группу соперничающих и часто враждебно настроенных друг против друга индивидуумов, их участие в одной из самых жестоких военных кампаний в истории было всеобщим. В 1939 г. в Польше вермахт являлся соучастником преступлений, совершаемых СС, а к 1941 г. он творил их уже самостоятельно. Поражения на Восточном фронте и июльский «бомбовый» заговор едва ли являлись случайным совпадением. Можно простить британскому правительству подозрение, что, если бы Россия потерпела поражение, или если бы высадка союзников в Нормандии месяцем раньше провалилась, то под человека, за которым германский народ беспрекословно следовал в период первых бескровных и потому таких оптимистичных побед 1938–1942 гг., не была бы подложена бомба.
Хотя заговорщики несомненно были, по выражению Черчилля, «храбрейшими из храбрейших», остается неясным, выступали ли сторонники Сопротивления от имени значительной части немецкого населения даже в тот день, 20 июля 1944 г. Если бы Гитлер погиб в результате «бомбового» заговора, ему на смену пришло бы, скажем, не неохристианское демократическое правительство, а, скорее всего, Генрих Гиммлер, стоявший во главе СС. Учитывая, что Борман был не более чем бюрократом, а влияние Геббельса основывалось в основном на поддержке покойного Гитлера, Гиммлер задействовал бы всю имевшуюся у него громадную поддержку и, вероятнее всего, стал бы новым фюрером. Мало что изменилось бы и в случае, если бы нацистский трон унаследовал заместитель фюрера Герман Геринг. Историк Питер Хоффман писал, что «Геринг объединил бы всю нацию, апеллируя к volkisch и национал-социалистическим идеалам и поклявшись следовать заветам фюрера и удвоить силы для того, чтобы сокрушить врагов». Если бы Геринг или Гиммлер заняли место фюрера и не совершили множества стратегических ошибок, которые допустил Гитлер, нацистская Германия, возможно, просуществовала бы дольше. Кроме того, простой немецкий солдат, вне всяких сомнений, продолжал бы упорно сражаться, чтобы защитить родину (и честь матери) от неистовства Красной Армии.
В случае проигрыша Германии в войне убийство Гитлера могло способствовать созданию идеалистической Dolchstosslegende (легенды о предательском «ударе в спину»). Несомненно, посыпались бы утверждения, что Гитлер готовился применить абсолютное секретное оружие, которое бы уничтожило армии союзников, которые он целый год специально заманивал на территорию Германии, и потому был убит кучкой аристократов, либералов, христиан и космополитов, о чьем вероломстве свидетельствует их сотрудничество с британской разведкой. Это служило бы мощным поводом для реваншизма в Германии многие годы.
В своей книге «Последние дни Гитлера», 1947 г., выдающийся историк Хью Тревор-Ропер назвал германское Сопротивление «созданием столь же сказочным, как кентавр и гиппогриф». Но помимо вопроса, являлось ли оно на самом деле столь масштабным и влиятельным, как утверждают его послевоенные защитники, или же было раздуто после войны так же, как это произошло с движением французских партизан «маки», остается еще тот факт, что англичане имели все основания подозревать, что их контакты в Сопротивлении являются двойными агентами. В ноябре 1939 г. два офицера MI6 были похищены в городе Венло на голландско-германской границе агентами гестапо, выдававшими себя за участников Сопротивления. Фест не упоминает об этом инциденте, но Михан признает, что он имел «серьезные и длительные последствия», заставив министерство иностранных дел, по вполне понятным причинам, с подозрением относиться к будущим попыткам установить контакт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
