Во вступительной части я попытался определить разницу между харизматичным типом лидера, к которому относился Гитлер, и вдохновляющим – Уинстон Черчилль. Когда мы наблюдаем за фокусником, показывающим трюки на детском празднике, половина из нас смотрит на его руки, пытаясь понять, как он это делает, а остальная часть публики просто наслаждается действом, испытывая приятное чувство искреннего удивления. Прирожденные скептики отдадут предпочтение вдохновляющему лидеру, а недоверчивые последуют за харизматичным. Потому в политике скептицизм является здоровой реакцией, которую следует поддерживать и поощрять.
Правда заключается в том, что Гитлер имел гораздо большую власть над воображением и психикой людей, нежели Черчилль. Гитлер запряг два самых мощных, хотя и недобрых, человеческих чувства – зависть и негодование – в свою колесницу и сумел проделать благодаря им поразительно долгий путь. После поражения Германии и Австрии в Первой мировой войне и их, как им казалось, униженного положения в результате Версальского договора было до умиления просто внушить германскому народу неистовую жалость к самому себе. На самом деле Гитлер просто был одним из огромного числа противоборствующих ультраправых политиков, пытавшихся добиться именно этого.
И наоборот, психологии Черчилля не были свойственны ни зависть, ни негодование. Писатель Джон Джулиус Норвич вспоминает поход в кино с родителями, Даффом и Дианой Купер, и Уинстоном Черчиллем: «Помню, фильм был про ирландских крестьян, и он то и дело повторял: «Бедная лошадь». А в конце заявил: «Зависть – самый бесплодный из всех пороков». Зависть немцев в 1918 г. к державам-победителям, их колониям и богатствам, но главное, к самому факту их победы сделала их легкими жертвами для Адольфа Гитлера.
Эксперименты Аша и Милгрэма
«Искусство лидерства, – писал Тони Блэр, – заключается в умении сказать «нет», а не «да». Говорить «да» очень легко»[110]. Проводившиеся несколько лет назад в Америке два знаменитых эксперимента – Аша и Милгрэма – демонстрируют, насколько просто людям говорить «да», и позволяют сделать очень тревожные выводы относительно нашей оценки склонности человека к подчинению. В ходе эксперимента, проводившегося в 1963 г. психологом Стэнли Милгрэмом, добровольцев (испытуемых) просили протестировать человека (актера), привязанного к стулу, электродами, подсоединенными к запястьям. Испытуемому сообщалось, что эксперимент проводится с целью проверки влияния боли на память человека. Актеру, игравшему роль другого испытуемого, предлагалось запомнить текст, и если он повторял его правильно, испытуемый ничего не предпринимал. Если же он запинался или ошибался, испытуемому, согласно условиям эксперимента, следовало щелкнуть переключателем на реостате, чтобы наказать его ударом тока. Напряжение тока возрастало по мере увеличения ошибок.
На самом деле никакого воздействия током не было, и актер просто делал вид, что кричит от боли. Однако испытуемые не знали этого, и не менее 65 % из них слепо подчинялись полученным инструкциям, продолжая постепенно увеличивать напряжение до отметки 450 В, которая обозначалась, как смертельно опасная. Крики боли не мешали им продолжать эксперимент. Как писал Брайан Мастерс в своей автобиографии «Переходя на личности», эксперимент Милгрэма «вне всякого сомнения, показал, что робкие, добропорядочные люди, если дать им шанс, способны превратиться в настоящих монстров»[111].
К таким же тревожным выводам привел эксперимент Аша, в процессе которого троим испытуемым показывали три линии на экране и спрашивали, какая из них самая длинная. Так же, как и в эксперименте Милгрэма, двое из испытуемых на самом деле были экспериментаторами. В каждом случае было совершенно очевидно, какая из линий самая длинная; правильный ответ не вызывал сомнений, даже для человека с очень слабым зрением и низкими умственными способностями. После первых двух этапов, в ходе которых все участники давали правильные ответы, двое экспериментаторов начинали указывать на одну и ту же линию, которая явно была короче остальных. Сначала испытуемый протестовал и отстаивал правильный ответ, но затем поразительно быстро соглашался с мнением остальных. Эксперименты Милгрэма и Аша показывают, насколько легко заставить людей поступать жестоко и – что вызывает не меньшее беспокойство – не доверять тому, что они видят собственными глазами.[112]
Заставить людей совершать ужасные преступления, как это делал Гитлер в период Второй мировой войны, и затем отрицать очевидные факты, оказывается, не так трудно, как кажется на первый взгляд. В своей монографии, посвященной анализу действий полицейских печально известного 101-го резервного батальона немецкой полиции порядка, ответственных за смерть тысяч людей, убитых в Польше в процессе осуществления «окончательного решения еврейского вопроса», историк Кристофер Браунинг из Принстонского университета рассказывает, как респектабельные граждане Гамбурга, являвшиеся представителями рабочего и среднего класса, стали профессиональными убийцами. Очевидно, что давление коллектива и природная склонность к подчинению и чувству товарищества – в большей степени, нежели антисемитизм или преданность нацизму – превратили совершенно обычных людей в «многократных убийц».[113]
Эти предостережения столь же актуальны сегодня, как и в 1941–1945 гг., стоит только вспомнить, что происходило в 1990-х гг. в Руанде или бывшей Югославии. Как такие цивилизованные люди, как немцы, могли оказаться соучастниками самого жестокого преступления за всю историю человечества? Основной вывод, сделанный Браунингом – о том, что причины куда более глубокие, чем просто антисемитизм, заставили членов 101-го резервного батальона чинить зверства на территории Польши, подверг критике историк Дэниэл Гольдхаген в своей противоречивой книге «Добровольные палачи Гитлера», 1996 г.
Гольдхаген утверждал, что солдаты 101-го батальона, не отбиравшиеся специально по причине их горячей верности нацизму, а вступавшие в него в основном из-за нежелания идти служить за границей, убивали еврейских женщин, стариков и детей «ради удовольствия», потому что им было «весело» во время «охоты на евреев», в ходе которой их «демонологический антисемитизм» трансформировался в «массовое стремление убивать евреев». Антисемитизм, подчеркивает автор, настолько глубоко проник в культуру, общественное сознание и историю Германии, что Гитлер и Холокост стали попросту неизбежными результатами этого. Все, что требовалось Гитлеру, как лидеру, это обеспечить необходимые условия для совершения геноцида.[114] В начале 1940-х гг. появились идеальные условия – как пишут в детективных романах – мотив, возможность и способ. Хотя в 1920–1930-х гг. в Германии евреи были гораздо лучше интегрированы в общество, нежели в других странах Европы, как отмечал Киган, «в 1918 г. кайзеровский рейх контролировал все штетлы в Европе, но ни причинял вреда их обитателям». Был ли, таким образом, прав Мильтон Гиммельфарб, когда пришел к своему памятному заключению: «Не было бы Гитлера, не было бы Холокоста»? И было ли лидерство Гитлера ключевым фактором трагедии?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
