Говорят, что когда он соорудил для себя каноэ, то убивал по человеку за каждую его доску. Иногда он принимал решение не мелочиться и убивал всех жителей деревни или поселка только ради того, чтобы ублажить строителей своей лодки. Став большим мастером в этом кровавом деле, он предложил свои услуги вождю племени таноа, который был рад ими воспользоваться. Трудно даже предположить, сколько людей это чудовище отослало на тот свет только для того, чтобы удовлетворить свои постоянно растущие аппетиты неисправимого каннибала…».
Джон Хант не довольствовался, как его коллега Дэвид Каргилл, лишь бесстрастным описанием того, что видел. Он старается, насколько это позволяют его способности, дать самый детальный анализ событий. Он заканчивает свое сообщение с островов Фиджи на довольно обнадеживающей ноте: «Все оказалось бы гораздо сложнее, если бы подобные варварские акты они совершали в силу религиозных мотивов или своих религиозных убеждений. Но мне кажется, не в этом причина их человеческих жертвоприношений. Когда я попытался это выяснить, то получил от одного из туземцев исчерпывающий ответ: «Таков наш обычай!» – который исчезает, когда начинает сиять свет Евангелия, когда чувствуется его влияние, пусть даже в очень незначительной мере. Нам не известно ни об одном случае людоедства в Реве с тех пор, как сюда принесли Евангелие».
Это письмо преподобного Джона Ханта, написанное 29 июня 1839 года, заканчивается, как видим, весьма оптимистически. Обратив в христианство туземцев, он считал, что это сделано раз и навсегда. Но, увы, он был, конечно, слишком большой оптимист. Может, в отношении какого-то одного вождя обращение достигло своей цели. Но, как явствует из письма Дэвида Каргилла, такое обращение далеко не было повсеместным.
Приведем несколько записей из его дневника. Он вел его долгое время, несмотря на те ужасные условия, в которых ему приходилось жить. Его записи похожи на записи журналистов, ставших очевидцами душераздирающих сцен в разрываемой на части войной Европе. Его рассказ – это правдивый пересказ «ужасов», которые мало с чем могут сравниться по своей жестокости.
«31 октября 1839 года. Сегодня утром мы стали свидетелями шокирующего спектакля. В Реве привезли двадцать мертвых тел мужчин, женщин и детей в качестве подарка от вождя ганоа. Все они были распределены среди местных жителей, которые их сварили и съели. Но предварительно их таскали по воде и пляжу. Дети развлекались с ними, особенно им нравилось увечить труп маленькой девочки. Толпа людей издевалась над телами седовласого мужчины и молодой женщины. Человеческие внутренности медленно плыли по реке мимо дома миссии. Обезображенные части тела, головы, туловища плавали повсюду, и подобные тошнотворные сцены представали перед нами почти в каждом направлении, куда ни кинь взгляд. Однажды ночью к нам в сад закинули отрубленную голову, чтобы наверняка напугать нас и испортить настроение.
Этих несчастных жертв доставили из Вераты, их убили туземцы племени бау. Победители убили 260 врагов, которые были затем зажарены и съедены. Многие из них были превращены в рабов, в том числе и дети. Около 30 живых детишек были подняты на мачты в качестве своеобразных символов победы. Эти беспомощные создания вскоре все умерли. Кроме них было доставлено еще немало детей, чтобы служить мишенями для воинов-фиджийцев, которые стреляли по ним из стрел и колотили по головам тяжелыми дубинками. Целых четыре дня они рвали острыми зубами человеческую плоть, словно волки или голодные гиены.
2 февраля 1840 года. После того как мы закончили свой английский урок, нас тут же позвали, чтобы мы стали очевидцами одной из самых чудовищных сцен, которые мы когда-либо видели собственными глазами на этой земле. К дому старого вождя притащили одиннадцать трупов – их доставили сюда с соседнего острова Лаутала. Всех их вместе с остальными жителями деревни зарезали в субботу утром по приказу молодого вождя Туиилайлы. Это было сделано потому, что они якобы убили одного туземца из племени бау.
Кровавая расправа была поручена жителям ближайшей к острову Лаутала деревни. Они напали на спящих утром на рассвете и не щадили ни женщин, ни мужчин, ни детей. Убийцы истребили около сорока человек. Их разрубленные на куски тела в присутствии двух верховных вождей были розданы всем желающим, и те, обрадовавшись, потащили их на веревке, как дрова по земле, к своим хижинам».
Хладнокровная жестокость фиджийцев только усиливала повсеместно ледяной страх от их каннибальской практики. Одно дело – убить врага на поле боя, вернуться с победой домой с трофеем, зажарить его и съесть в компании своих боевых товарищей. Абсолютно другое – вести себя так, как ведут жители островов Фиджи, которые проявляют поразительную жестокость и убивают просто так всех подряд, только чтобы полакомиться вкусной едой. Вот что сообщал пару лет спустя другой миссионер, по имени Джаггар: «Несколько месяцев назад от вождя убежала служанка. Вскоре, однако, ее вернули домой и по просьбе ее супруга несчастной отрубили руку по локоть и сварили ее для вождя, который и съел ее в присутствии беглянки. Он также приказал отрезать и сжечь отдельные части ее тела. Эта женщина все же сумела выжить.
Во время войны в Виве были захвачены два пленника и привезены в Камбу. Вождь племени бау рассказал своему брату, который был обращен нашей миссией, о том, каким способом он собирается их убить. Нет, возразил брат, это слишком жестоко. Если ты не убьешь этих людей, а подаришь им жизнь, я отдам тебе свою лучшую лодку. На что вождь ответил: «Оставь каноэ себе. Я хочу съесть эту парочку». Тогда его брат ушел из деревни, чтобы не быть свидетелем душераздирающей сцены.
И вот началась жестокая расправа. Пленников заставили рыть в земле большую яму для печи, а потом велели собирать хворост для огня, на котором им предстояло зажариться живьем. Им приказали пойти и как следует вымыться и соорудить что-то вроде чашки из банановых листьев. Каждый такой сосуд был потом наполнен до краев их кровью из вскрываемых одна за другой вен.
Эту кровь в присутствии страдальцев выпили туземцы племени камба.
Вождь племени бау Серу распорядился отрубить пленникам руки и ноги, сварить их и съесть. Немного такой еды даже предложили жертвам. Потом он приказал, зацепив языки несчастных рыболовными крючками, вытянуть их как можно дальше, а затем отрезать. Их тоже зажарили и съели, подразнивая все еще живых несчастных: «Ну-ка, поглядите, как мы уплетаем ваши языки!» Потом в боку у каждого была проделана дырка, через которую извлекли кишки. Эта последняя пытка завершила их страдания в этом мире.
Отец нынешнего вождя считался одним из величайших каннибалов, когда-либо известных людям. Когда перед ним ставили тарелку с овощами, он обычно спрашивал: «Что нужно есть с ними?» И если ему отвечали, что свинину, он возражал: «Нет, так не пойдет». Если ему предлагали рыбу, он тоже недовольно вертел головой. «А нет ли у вас икалеву?» – спрашивал вождь. Это фиджийское слово, обозначающее «большую рыбину», то есть «мертвое тело человека»».
Вариант такого устрашающего эвфемизма приводится не только миссионером, но и знаменитым бесстрашным путешественником Альфредом Сент-Джонстоном, которому, видимо, нравилось временно проживать среди самых свирепых и кровожадных туземцев. Судя по всему, ему удалось удачно выкарабкаться из всех передряг, так как в конце XIX – начале XX вв. он опубликовал свои мемуары под названием «Лагерная жизнь с каннибалами». В своей книге он писал: «Выражение «длинная свинья» – фраза, изобретенная не европейцами, но ее очень часто употребляют фиджийцы, которые смотрят на мертвое тело как на обычное мясо, пригодное для ножа мясника. Они называют труп «паука балава» – «длинная свинья» в отличие от «паука дина» – «обычная свинья»».
Вот каким образом миссионер Джаггар завершает свое сообщение о каннибализме туземцев племени бау: «Вождь племени бау любил собственноручно ощупывать своих жертв. Если они были достаточно упитаны, он говорил: «Да, у тебя есть жирок. Я сам тебя съем». Если они были худы и сухопары, он отправлял их во двор на откорм. Он предпочитал завтракать по утрам только человечиной, а если его сыновья отказывались разделить утреннюю трапезу с отцом, он их жестоко избивал.
Однажды во время боя вождь, испугавшись ее исхода, бежал. Его поймали, когда он, скрываясь от погони, влез на дерево, и привели к вождю Таноа, его близкому родственнику. Пленнику связали руки и усадили напротив Таноа, который, крепко поцеловав его, сам отрубил ему руку. Выпив немного льющейся из раны крови, он бросил отрубленную руку в огонь, поджарил ее и съел в присутствии ее владельца.
Пленник заметил ему: «Не делай этого. Я тоже, как и ты, вождь». Но Таноа и ухом не повел, он отрубил ему вторую руку, потом обе ноги, а также язык. Расчленив туловище на части, он оставил их сушиться на солнце».
