— Немного тревожило, — признался я. — Думаю, ещё с тех пор, как ты рассказывал мне о нравах и обычаях Смутных Времён. Как вы тут все друг дружку жрали ради обретения могущества. Ну или не жрали, а только мечтали когда-нибудь сожрать. После этого признания я считаю тебя ужасным людоедом. И внутренне негодую! Но, как видишь, не пытаюсь навязывать тебе свои представления о правильном питании. Ешь кого хочешь, ты взрослый человек, а я, хвала Магистрам, не твой повар…
Шурф всё-таки рассмеялся. И это было отлично.
На самом деле, я вовсе не думаю, будто смех решает все проблемы, в этом смысле он ничем не лучше выпивки — позволяет немного их отсрочить, не более того. Просто я люблю поворачивать всё по-своему. Решил превратить драму в комедию, значит превращу. Хотя бы на пару минут. И эти минуты, отвоёванные у судьбы, мне дороги — как наглядное свидетельство торжества моей воли. Ну и как военный трофей. Их шкуру было бы приятно повесить в гостиной.
— Учти, такую херню я способен нести часами! — пригрозил я.
— Знаю, — кивнул мой друг. — Но на самом деле, я бы дорого дал, чтобы она оказалась правдой. Фантазия у тебя буйная, кто бы спорил. Но ты очень расчётлив. И благоразумно изобретаешь только такие проблемы, которые потенциально способен решить.
— Ну правильно. Что ж я, совсем дурак — неразрешимые проблемы выдумывать?.. Эй, только не вздумай говорить, что собрался умереть ещё до конца года. Всё равно не поверю. Если бы было так, ты бы сейчас не дурацкие черновики перед уничтожением проверял, а спешно приводил в порядок дела. Уж настолько-то я тебя знаю.
— Пожалуй. Нет, умирать в самое ближайшее время я не собираюсь.
— Уже хорошо.
— Да, конечно, — согласился он.
Но как-то без энтузиазма.
Я уже был готов взорваться: «Да выкладывай ты, не тяни, сам же знаешь, что не отстану!» — но не пришлось.
— Просто понимаешь, вышло так, что я сам себя проклял, — сказал Шурф. — Очень давно. И, к сожалению, не при помощи специального заклинания, отменить которое — дело техники. А просто усилием воли, по велению сердца. И, разумеется, не осознавая, что делаю. Я, кстати, в этом смысле вовсе не уникален, многие люди, чьи поступки кардинально расходятся с внутренним нравственным законом, попадают в подобный капкан и, таким образом, сами пускают собственную жизнь под откос. Я в своё время довольно много об этом читал. И, как уже говорил, смутно догадывался, что сам совершил нечто подобное.
— Ты сам себя проклял?
Мне хватило ума не добавить: «Всего-то?» Но меня охватило неописуемое облегчение. Подумаешь — беда. Как проклял, так и распроклял. Или как оно там называется. В общем, когда точно знаешь, чего сдуру натворил, можно начинать думать, как это исправить. Будь у меня настолько светлая голова и такой огромный багаж знаний, я бы уже придумал — вот прямо сейчас. Но Шурф и сам справится. Как только возьмётся за ум, испепелит эти свои дурацкие черновики и займётся делом.
Однако вслух я спросил:
— Но с какой стати тебе было себя проклинать? Совершенно не могу представить тебя за подобным занятием.
— На самом деле, можешь, — сказал Шурф. — Просто не хочешь. Что по-человечески понятно. Тем не менее, тебе известны ключевые факты моей биографии. Вот и подумай, какой из моих поступков ты бы не смог простить — не мне, а себе.
— Даже не знаю, что выбрать, — мрачно ухмыльнулся я. — Всё такое вкусное!
Однако как бы я ни валял дурака, шансов у меня не было. В смысле, я не мог не понимать.
— Так нечестно! — наконец сказал я. — Не за что тут себя проклинать. Да, ты убил лиса, которого перед этим подобрал, вылечил, вырастил и сделал своим другом — насколько звери и люди вообще могут дружить. Ноне от злости и не ради удовольствия, а только для того, чтобы сразу его воскресить, здоровым и помолодевшим[31].Ты же был совершенно уверен в успехе!
— Да, разумеется. И эта уверенность дилетанта непростительна в той же степени, что и всё остальное. Совершенно недопустимо намеренно делать ставкой в своей игре жизнь существа, которое всецело тебе доверяет. И ровно так же недопустимо переоценивать свои силы, когда берешься за столь серьёзное дело, как победа над смертью. Ребёнку такое ещё более-менее простительно, но я в ту пору был уже вполне взрослым человеком. И понимал, что делаю. Вернее, только думал, будто понимаю, но это в данном случае не смягчающее, а отягчающее обстоятельство.
— На самом деле, ты проклял себя за то, что ничего не получилось, — сказал я. — Всё остальное — дело десятое. И предательство доверия, и излишняя самоуверенность. Победа искупает всё, а поражение любую ошибку раздувает до размеров непростительного греха. Что-то вроде этого дурацкого урдерского закона Рроха, просто у них любым колдунам можно творить всё, что заблагорассудится, а в наших с тобой головах — только победителям.
— Да, именно так и есть.
— Это я очень хорошо понимаю.
— Знаю, что понимаешь.
Ну да.
— А что именно ты тогда с собой сделал? — спросил я. — В чём выражается вред твоего проклятия? Ты учти, я всё-таки знаю тебя уже довольно много лет. И вижу, что живётся тебе совсем непросто. А всё-таки с каждым годом всё лучше. И ничего такого, с чем ты не мог бы справиться, в твоей жизни, по-моему, уже давно не осталось. Я хочу сказать, на проклятого ты как-то не очень похож.
— Я и сам в последнее время так думал. Но оказывается, в некоторых случаях, когда человек достаточно силён, удачлив и живуч, проклятием он наносит вред не столько себе, сколько своей Тени.
— Тени? — растерялся я. — И что же случилось с твоей Тенью?
— Этого я не знаю. Подробностей Магистр Хонна мне не сообщил. Только сказал, что моя Тень, скорее всего, очень могущественное существо — если уж до сих пор жива. Но живётся ей определённо несладко. И её гибель — просто вопрос времени.
— Как это — гибель? Тень, что, может вот так просто взять и умереть?
— Иногда, получается, может.
— Но они же не люди!
— Нет, конечно. Как я понимаю, наши Тени — существа, по своей природе близкие скорее стихиям, чем людям. На самом деле, о них практически ничего неизвестно; маги древности определённо знали больше, чем мы, но тщательно оберегали эту информацию от распространения.
— Гады такие.
— Не стану делать вид, будто не разделяю твоих чувств. С другой стороны, вряд ли подобный опыт возможно передать посредством письменной речи. Ты сам встречался с Тенью Короля Мёнина[32], однако достоверных знаний о её природе у тебя, как и у множества твоих предшественников, которым посчастливилось взаимодействовать со своей или чужой Тенью, после этой встречи, не прибавилось. Впрочем, неважно. Речь сейчас о том, что обычно наши Тени живут чуть ли не вечно; во всяком случае, несравнимо дольше, чем мы. Сторонники теории принца-странника Халайме Клакка о множественности жизней считают, что одна и та же Тень постоянно сопровождает человека на протяжении всех его перерождений, а в финале они навсегда заключают друг друга в объятия. В одной из немногих дошедших до нас древних легенд говорится, будто Тень всегда встречает своего второго на пороге смерти и помогает выбрать правильный путь — к новому рождению, которое будет выгодно для обеих заинтересованных сторон; проверить эту гипотезу, сам понимаешь, пока не представляется возможным, но внутреннего протеста она, в отличие от большинства теорий о посмертном существовании, у меня не вызывает. При этом прижизненное знакомство с собственной Тенью традиционно считается чем-то вроде гарантии бессмертия. Но вообще ту или иную помощь от своей Тени получает каждый, сознаёт он это или нет. Сила у нас, в некотором смысле, одна на двоих, и возрастает у обоих по мере приближения друг к другу — это то немногое, что можно утверждать более-менее уверенно.
— Как же всё сложно устроено! — вздохнул я.
— Да, непросто. Зато очень красиво. И чем больше узнаёшь о подлинных принципах устройства бытия, тем очевидней их красота.
— Так, стоп. С красотой бытия разберёмся позже. Ты мне вот что скажи: твоя Тень пока точно жива?
— Судя по тому, что я до сих пор не начал стремительно утрачивать могущество, да.
— Не начал — что?!
— Колдун без Тени ничего не стоит, Макс. В этом деле, видишь ли, вообще всё зависит от них. Когда человек рождается с выдающимися способностями к магии, это означает, что у него могущественная Тень. Ну, то есть, по нашим меркам они все могущественные существа, но ясно, что Тени, как и люди, вовсе не равны друг другу. И, разумеется, тоже изменяются в течение жизни — одни набирают силу, другие её теряют, всё как у нас. И абсолютно неуязвимыми они, к сожалению, не являются.
— Ладно. Теперь скажи вот что: если твоя Тень умрёт, ты тоже сразу умрёшь или только утратишь могущество? — прямо спросил я.
— Второе, — коротко ответил Шурф. И тихо, почти не размыкая губ, добавил: — К сожалению.
