Я отвезу тебя домой.
31.
ДАТЧ
Я едва слышу свой собственный гитарный рифф за криками фанатов, заполнивших открытый стадион до отказа. Они одеты в костюмы упырей, мультяшных героев и животных. Но какими бы разными ни были их костюмы, у них есть одна общая черта.
Им чертовски нравится наша музыка.
Все эти крики и массовое обожание должны поднимать эго. Это должно что-то значить для меня.
Но это не так.
И никогда не значило.
На самом деле, сегодня вечером, когда я перебираю пальцами гитару, а пот течет по моему лицу, я не нахожусь рядом с толпой, выкрикивающей песню.
Меня не волнует и то, какие ноты я играю.
Мои мысли заняты Брамс.
Музыка все еще бремя?
В прошлый раз, когда она задала мне этот вопрос, она была замаскирована. В этот раз она была сама собой, и это все равно оставило чертовски сильное впечатление.
Музыка все еще бремя?
Я думал, что вчера вечером в бассейне я был единственным, кто нажимал на ее кнопки. Как так получается, что она всегда умудряется откусить от меня кусочек, когда я нападаю?
Мое сердце колотится в такт ударам. Толпа поглощает каждую нашу ноту. Они заплатили за шоу. Черт, Зейн один дает им его.
Мой близнец бьёт палочками по барабанам, выбивая свое разочарование на площадке.
Он профессионал и играет с метрономом с тех пор, как был в пеленках. Зейн может держать ровный и идеальный ритм посреди урагана.
Проблема в том, что... он играет так, будто он и есть ураган.
Я позволяю барабанам взять верх, ведь они такие громкие и настойчивые.
Толпа думает, что все отрепетировано, и радуется неожиданной музыкальной паузе. Шум становится еще громче, когда жара сцены доходит до меня, и я смахиваю рубашку через голову.
Девушки в толпе сходят с ума, крича о кровавом убийстве. Я чувствую их обожание откуда-то извне, но это ни черта не меняет. Их лица превратились в кашу, сливаясь с темнотой за огнями сцены.
Я едва могу различить декорации. Повсюду черные пластиковые розы. Уродливые черно-оранжевые серпантины заставляют меня задуматься, не отвечала ли за оформление мама из родительского комитета.
Неоново-фиолетовые стробоскопические огни почти ослепляют, когда они снова прокладывают свой путь через нашу часть сцены. Туманные машины выпускают дым из обоих углов. Это грандиозная постановка. Кто-то скажет, что это немного выше нашего уровня.
Не то чтобы меня когда-либо волновало, что люди думают о нашей зарплате.
Я ловлю взгляд Финна, прежде чем повернуться, чтобы взять микрофон. Мой брат сжимает бас, поддерживая спокойный, ровный ритм и приглушая бешеный барабанный бой Зейна, так что все кажется отрепетированным.
Я провожу пальцами по волосам, и на сцену падают брызги пота. Я откидываю гитару назад над головой и заканчиваю выступление.
После того как отзвучала последняя нота, толпа требует выхода на бис, но я не соглашаюсь. Если Зейн еще раз ударит по барабанам, он проткнет палочками прямо в корпус инструмента, и мы будем выглядеть как идиоты.
Я поднимаю руку над головой и хватаю свою рубашку с того места, где я ее бросил рядом с усилителями. Финн тоже машет рукой, аккуратно ставя свой бас на подставку. Зейн — единственный, кому наплевать на толпу.
Он достает бутылку, которая была спрятана за его ударной установкой, откупоривает крышку и пригубливает.
Двести долларов за то, что эта прозрачная жидкость — не вода.
Мы с Финном поворачиваемся, чтобы последовать за Зейном со сцены, но все еще видим толпу за платформой. Сегодняшняя вечеринка в честь Хэллоуина проходит на старом складе рядом с кладбищем.
Подходящее место для Хэллоуина, даже если это немного клише.
Склад находится в заброшенном районе города с очень маленькими зданиями. Сквозь большие разбитые окна видны звезды.
— Внимание!
Финн бросает мне бутылку с водой.
Я ловлю ее открытыми ладонями и вытираю лицо мокрой рубашкой, с которой капает пот.
Пока мы идем в гримерку, я оглядываюсь по сторонам. Передняя часть здания была украшена и покрашена для посетителей концерта, но на задней части виден износ, который склад пережил за эти годы. Двери сорваны с петель, стены пахнут плесенью, а пол покрыт трещинами цемента и грязной крошкой.
Вокруг суетится команда сцены, но все они останавливаются и переводят дыхание, когда мы проходим мимо них. Большинство концертов проходят именно так. Люди либо не ждут от нас многого, потому что мы еще школьники, либо думают, что мы забрались так далеко благодаря влиянию Джарода Кросса.
Когда они слышат наше звучание, то всегда говорят о том, что это овечье признание, как будто хотят, чтобы мы думали, что получили их одобрение с самого начала.
Я прохожу мимо них, не обращая внимания, и следую за своими братьями в коридор, ведущий к гримеркам. Даже на таком расстоянии от сцены мы все равно слышим, как группа Бекса Дейна гремит в темной ночи.
Первая комната, мимо которой мы проходим, занята. Там находится другая группа, нюхающая кокс. На их коленях лежат голые девушки, готовые на все, лишь бы сказать, что они спали с рок-звездами.
Я ненавижу своего отца за его выбор, но если и есть индустрия, которая манит тебя на дорогу, усыпанную плохими решениями, то это музыкальный бизнес.
Зейн падает на диван и вытягивает ноги.
— Я уже знаю, что ты собираешься сказать.
— Я ничего не скажу. — Ворчу я.
— Твое лицо говорит само за себя. — Ноздри Зейна раздуваются. — Я знаю. Я слишком усердствовал сегодня на концерте.
— Ты держал ритм. Толпе понравилась энергия.
Он и так уже достаточно себя избивает. Я не собираюсь к нему присоединяться.
Зейн агрессивно проводит пальцами по волосам. Бока он недавно побрил, так что только верхняя часть достаточно длинная, чтобы удерживать пот.
— Я не позволю отцу вечно морочить мне голову. Я сам разберусь. — Говорит Зейн.
Финн кладет руку ему на плечо и сжимает в знак молчаливой солидарности.
Я проверяю свои часы. Уже половина первого.
— Я останусь и соберу инструменты. — Предлагаю я. — Вы двое можете уйти, если у вас есть другие планы.
Зейн потирает висок.
— У меня голова раскалывается. Сначала я отправлюсь домой.
Не знаю, дойдет ли он так далеко. Здесь полно женщин, которые с удовольствием отвлекут его от мисс Джеймисон. Но я киваю, и Зейн ускользает.
Финн смотрит вслед закрывающейся двери.
— Он так сильно нажимает на кнопку самоуничтожения, что она сломается раньше, чем
