меня. – Но мне нужно найти Андрея. Либо я сейчас пойду, куда глаза глядят. Побегу! Либо ты поможешь…
Кажется, я моргнул.
Потому что мир вокруг изменился, а как это произошло, я не заметил.
Над головой собирались тучи, накрапывал мелкий дождик.
Тихо, очень тихо. Только откуда-то доносился легкий гул машин, поблизости шла трасса.
Вокруг – высокие деревья. И очень, очень много старых надгробий – покосившихся, со стертыми буквами, почти все без оградок.
Меня занесло на кладбище!
Но хотя бы я убедился, что мой Высший слушает меня. И даже как-то реагирует.
Что же это значит? Андрей умер, его похоронили?
Да непохоже, что тут часто хоронят… А судя по группе людей в сторонке, стоящих рядом с тихо говорящей женщиной, по виду типичным экскурсоводом, кладбище непростое.
Я пошел между могилами, невольно читая имена. Многие казались смутно знакомыми. Какое-то кладбище писателей?
И тут я увидел Андрея.
Бомж сидел на корточках перед одним из надгробий, водил в воздухе рукой, будто дирижируя. Окликнуть его я не рискнул, кричать на кладбище как-то неправильно, поэтому пошел быстрым шагом. Дорожки между могилами местами здорово заросли, кое-где пробивались корни деревьев. Ну, в общем, толпы посетителей сюда не ходили, наверное, кладбище где-то на отшибе или за городом.
Я подошел к Андрею и остановился. На памятнике из серого камня было только имя «Арсений Тарковский» и даты жизни. Андрей что-то бормотал, я прислушался:
Предчувствиям не верю, и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком…[11]
Андрей замолчал. Скосил на меня глаза. Неожиданно светло улыбнулся и замахал руками в воздухе.
– Максим! Максим! Друг мой, ты вернулся из странствий!
– Да. – Я невольно улыбнулся в ответ. – Хорошо, что я вас нашел.
Андрей кивнул и торжественно произнес:
Когда тебе придется туго,
Найдешь и сто рублей и друга.
Себя найти куда трудней,
Чем друга или сто рублей.
Ты вывернешься наизнанку,
Себя обшаришь спозаранку,
В одно смешаешь явь и сны,
Увидишь мир со стороны[12].
Он попробовал подняться, крякнул, чуть не завалившись набок, оперся о траву.
– Дорогой Максим, не будет ли обременительной просьба помочь мне подняться? У меня затекли ноги…
Я протянул руку и помог ему встать.
– Да и колени у меня давно не те, что в молодости, – со вздохом продолжил Андрей. – Честно говоря, из всех моих органов уважения заслуживают лишь мозг и печень… Но не станем о грустном!
Андрей был одет в унылый темно-синий костюм того скучного официального кроя, что позволяет ходить в нем хоть в магазин за кефиром, хоть на прием к президенту. Под пиджаком, впрочем, была легкомысленная рубашка, оранжевая с белым, да еще и с оторванной на видном месте пуговицей. Костюм был когда-то хорошим, но сейчас явно нуждался в химчистке.
Или, как минимум, в сушке.
– Вы промокли, – сказал я.
– Небо плачет, – сообщил Андрей. – На кладбище это уместно, я нарочно ждал дождя… В Москве льет?
– Нет еще. А мы где?
Он вопросу не удивился.
– В Переделкино. Хорошее тут кладбище, много великих тут спит. Понимаешь, Максим, один-то памятник есть у каждого поэта, даже если в городах изваяний не удостоились… Тут хорошо… Женя Евтушенко тут, Боря Пастернак, Роберт Рождественский… ах, какие имена, какие имена, Максим! Какая сила! И те, что в тени у них были, тоже здесь… многие… дедушку Корнея и ты, наверное, знаешь?
– Чуковского? – Мне даже стало обидно. – Знаю, конечно! А Тарковский разве писал стихи? Он ведь кино снимал!
Андрей вздохнул.
– Кино сын его снимал, вот, крест стоит… Арсений стихи писал.
– А я в городе вас искал вначале. У памятника Цветаевой.
– Я там нечасто бываю, только из чувства долга. – Андрей внезапно поморщился. – Зато сюда как на праздник прихожу.
Странные у него, конечно, понятия о празднике.
Как и весь образ жизни – бродяжничать, читать стихи памятникам поэтов и пить без отдыха.
Словно услышав мои мысли, Андрей достал из внутреннего кармана пиджака маленькую фляжку, уже наполовину пустую, осушил ее в два глотка. Выдохнул и сказал:
– Тебе не предлагаю, помню, ты не пьешь. Очень мне нравится ваше поколение, здоровье бережете… Ты пришел послушать стихи?
Я неловко пожал плечами.
– Да ничего, – сказал Андрей беззаботно. – Время читать и слушать стихи придет, непременно! Главное, до него дожить.
Пустую фляжку он спрятал обратно, а из другого кармана достал мятый галстук – такой безумной расцветки, что оранжевая рубашка померкла. Встряхнул, сказал, будто это что-то разъясняло:
– Мне сейчас к Жене Евтушенко… Вот только уйдет экскурсия от памятника… Так зачем ты пришел? И кто ты теперь, Максим?
Взгляд у него был совершенно трезвым и без тени безумия.
– Я больше, чем раньше, – признался я. – Во мне сидит Высший.
– И сейчас? – с легкой опаской спросил Андрей.
– Угу.
– Но это же… не в первый раз…
– Это другой Высший. Тот был чужой, его основа Милана, а для этого основа – я!
Бомж нахмурился. Подошел ближе, с тревогой заглянул в глаза.
– А как ты ощущаешь его присутствие? Как нечто находящееся внутри тебя и вызывающее беспокойство? Его голос звучит внутри головы или снаружи?
– Я не псих! – выкрикнул я возмущенно.
– Нет-нет, я вовсе не это хотел сказать… – пряча глаза, произнес Андрей.
– Он вообще со мной не говорит! Но сделал пакость Высшему Миланы… и теперь они готовятся между собой сразиться. Здесь, в нашем времени.
Андрей прищурился.
– Должен остаться только один? Оба хотят развиваться на базе человечества?
Я кивнул.
– Видишь, помню кое-что… из прошлого… – Андрей поморщился. – Удивительно. Один человек, которого используют двое Высших… какой чудовищный конфликт интересов! А в чем их смыслы?
– У Миланы вроде неплохой, – признал я. – Ее Высший умеет находить общие интересы, компромиссы. Он за мирное сосуществование, в общем.
– Действительно неплохо, – признал Андрей и тут же быстро добавил: – Извините… не хотел вас обидеть!
– Я своего зову Супермакс, – мстительно сказал я.
– Извините, Супермакс, – послушно повторил Андрей. – А в чем смысл уважаемого Супермакса?
– Не знаю. Он не колется, понимаете? Не считает нужным что-то объяснять.
– Хм. – Андрей обошел вокруг меня. – А ты уверен, что…
