крупных операций, прикрывая друг друга, и откроем единое информационное пространство.
Директора Купола заметно оживились. Они знали, кто такие Бегемот и Кавалерист, – премьер и министр обороны. Главное, что волновало всех, скрипучим голосом выразил Банкир:
– Надеюсь, командовать парадом будем мы?
– О да! – Георгий Георгиевич произнес это таким тоном, что остальных пробрала дрожь. – Власть, я имею в виду настоящая, – единственное, ради чего стоит жить, не так ли? А настоящей властью обладаем только мы, элита общества, хоть и находимся в тени. Итак, начнем игру, отцы?
– Один вопрос, – подал голос Летчик, распечатывая колоду карт. – Куда делась партия оружия, изъятого нами из «Арсенала»? В том числе знаменитые «удавы»?
Георгий Георгиевич подавил вспышку ярости, улыбнулся с притворным добродушием:
– Оно перевезено на запасную базу. Возникли некоторые осложнения.
– Так это правда, что «Смерш» вышел на след похищенного оружия?
– К сожалению, правда. Однако прошу заметить: те, кто работал по этому делу в «Смерше», нейтрализованы.
– Кроме того волкодава-перехватчика, ганфайтера, который и нащупал, где спрятано оружие.
Георгий Георгиевич внимательно посмотрел на Летчика. С виду спортсмен, он занимал достаточно высокое положение в Генштабе МО.
– Вы очень хорошо информированы, Александр Александрович. Впрочем, неудивительно: «Смерш» – ваша епархия. Не беспокойтесь, этот человек – всего лишь рядовой исполнитель, найти и убрать его легче, чем комиссаров «Чистилища». Мы выйдем на него очень скоро, и я представлю вам его голову. Хочу сообщить вам еще одну добрую весть: с нами согласился сотрудничать… некто очень и очень могущественный, для кого разрешить все наши проблемы – все равно что дать нищему милостыню.
– Президент, что ли? – проворчал Мэр. – Или Господь Бог?
Георгий Георгиевич на шутку не обиделся, сказал спокойно:
– Да, что-то в этом роде.
Прозвенел трамвай, и на улице снова стало тихо. Район, где обретался в общежитии Шурик Залупыйченко, не отличался от других количеством ресторанов, кафе и магазинов и к заходу солнца пустел, как и все остальные. Привыкшие к ухудшению криминогенной обстановки по вечерам, жители спешили пораньше закончить дела и укрыться в квартирах, увы, тоже не спасавших от грабежей и насилия.
Проехала патрульная машина с мигалкой, за ней кавалькада мотоциклистов, и снова тишина. Лишь издали, со стороны ресторана «Макдоналдс», доносилась музыка, нестройное пение и крики: гуляли «крутые».
Матвей вспомнил, как накануне вечером примерно в такое же время он возвращался домой, страхуясь от возможной засады. Он чувствовал, что квартира под наблюдением, однако наблюдателей не обнаружил. Это обстоятельство и позволило ему рискнуть: брать его не хотели, только пытались проследить, куда он пойдет.
Кристине удалось каким-то образом выбраться из квартиры, и дверь была заперта. Матвей надеялся на записку, но и ее не оказалось. Оставалось уповать на то, что Кристина послушается его совета и уедет домой, к родителям.
На сборы потребовалось две минуты, ушел Матвей, не выключая света, через крышу, давно спланировав путь отступления в случае прямой угрозы захвата. Те, кто надеялся выйти через него на связных «Чистилища», не учли подготовки ганфайтера, и, хотя на крыше была установлена аппаратура подслушивания и ночного видения, Матвей ушел.
Свою «Таврию» он оставил в гараже Ильи вместе в запиской, в которой предупредил Муромца, чтобы перекрасил машину и сменил номерные знаки, – Илья уже вышел из больницы, – а сам забрал его серую «семерку». Дорожной службы он не боялся, с гаишниками всегда можно договориться…
Проехал еще один трамвай. Матвей вышел из машины и неторопливо направился вдоль здания к небольшому стадиончику, где напротив стояло общежитие «малосемейного» типа, принадлежавшее Останкинской префектуре. Одет он был в серый костюм с галстуком и летние туфли, бровные накладки, искусственные скулы и усы, а также прическа «а-ля агент ЦРУ» надежно изменили его лицо.
Вахтеру Матвей показал удостоверение майора милиции, спросил, как найти коменданта, который жил здесь же, и поднялся на четвертый этаж. В однокомнатной квартире под номером сорок четыре обитал Александр Гаврилович Залупыйченко, официально – работник ведомственной охраны часового завода, а неофициально – охранник сразу двух высших ведомств: Купола и правительства.
В квартире играла музыка, звучали голоса, и Матвей с неудовольствием подумал, что свидетели совсем нежелательны. Однако иного подхода к боссам Купола снизу не существовало. Он позвонил еще раз и еще. Музыка стихла.
– Чего надо? – раздался за дверью хриплый голос.
Оценив толщину двери, Матвей вогнал себя в состояние ки-аи[43] и в прыжке распахнул дверь, выбив замок и сорвав цепочку. Шурик Залупыйченко – почти двухметрового роста детина с покатыми плечами, широколицый, волосатый, голый до пояса – получил удар дверью в лоб и отлетел в глубь прихожей.
– Кого там принесло, Саш? – донесся из глубины комнаты, скрытой стенкой коридорчика, ленивый женский голос. – Ты что свалил?
Залупыйченко упруго вскочил – выгибом вперед, как гимнаст, и без лишних слов бросился в атаку: правый кулак в лицо вошедшему, левый в печень, поворот на девяносто градусов и удар ногой. На повороте Матвей и перехватил, удачно попав большим пальцем в чжанмэн – так называемую свободную точку одиннадцатого ребра. Добавив короткий йокомен-учи[44] в шею, Матвей отправил хозяина в глубокий нокаут и прошел в комнату. Навстречу ему с громадной кровати, занимавшей полкомнаты, поднялась голая девица с великолепно развитыми мышцами. Матвей сразу вспомнил ее – одна из воительниц Белого – Шмеля, встретивших Соболева в офисе батальона «Щит», и она же – секретарша Белого – Дадоева, брюнетка, приходившая с проверкой к Матвею домой.
Он чуть было не ляпнул: мир тесен, мадам, но вовремя придержал язык.
– Саш, кто там? – позвала девушка, неторопливо кутаясь в простыню.
– Шурик отдыхает, – любезно отозвался Матвей, бегло оглядывая «конуру» Залупыйченко.
Комната выглядела неприлично голой, несмотря на кровать, одинокую тумбочку с водкой и закусками, громадный телевизор «Панасоник» с видеоплейером той же марки и висевший на стене метровой длины календарь с обнаженной красоткой. Ни платяного, ни книжного шкафов, ни серванта здесь не было. Зато на одном из двух стульев лежала наплечная кобура, из которой торчали рукоять
