— Отлично, сэр.
Я оставляю кровавые отпечатки по всей красивой мебели, Кэнди ранена, Лос-Анджелес засыпает вулканическим пеплом. Что же тогда творится в остальном мире? Я формулирую новую мантру. ЧБСДБ. Что Бы Сделал Дикий Билл? Я не могу сжечь Каира, как когда-то предал огню Йозефа и тех скинхедов. Мне придётся убить его позже. И я не знаю, где Аэлита. Маленькая девочка — единственная зацепка, что у меня есть, и если только она не бегает где-то, занимаясь расчленёнкой, то я знаю, где она будет. Вот, что бы сделал Билл. Если он не мог найти головы плохих парней, то находил руки и ломал их. Пришло время сказать «ола»[192] Мадридскому Бесёнку.
— Когда врач уйдёт, мы отвезём тебя в убежище мечтателей.
— Ладно. Ничего, если я вздремну, пока мы ждём?
— Я приготовлю аспирин. Он тебе понадобится.
После того, как гостиничный врач накладывает мне швы, я спускаюсь с Пэтти вниз, и мы ловим такси, совсем как обычные придурки. Никаких лимузинов сегодня. Я не хочу, чтобы кто-нибудь в отеле знал, куда мы направляемся. Всё, что увидит таксист, — это как я везу свою полупьяную подружку в Юниверсал, чтобы её стошнило на большую пластмассовую акулу.
Отель практически пуст. Даже в Лос-Анджелесе Апокалипсис плохо сказывается на бизнесе.
Скоростная автострада на север — это шутка. Жители Лос-Анджелеса и туристы бегут из города, блокируя дорожное движение плотной пробкой бампер к бамперу, словно в университетском эксперименте, демонстрирующем невозможность сбежать из Лос-Анджелеса. И не похоже, чтобы небо здесь стало хоть чуточку ближе к нормальному. Облака проносятся над головой с удвоенной скоростью, словно всё небо на ускоренной перемотке. Вулкан и пепел исчезли, так же полностью и подчистую, как Каталина, но, похоже, это произвело впечатление на обывательские массы. Если и этого недостаточно, радио таксиста объясняет, словно в рамках хитроумного плана вызывания паники даже среди не паникёров, что власти закрыли международный аэропорт Лос-Анджелеса и аэропорт Бербанк.
Я попросил таксиста высадить нас возле офисных зданий на окраине Юниверсал-Сити. Вместо того, чтобы направиться обратно в город, такси выезжает на северную автостраду вместе с другими бегущими с корабля. Пэтти ведёт нас в самый центр Юниверсал-Сити, мимо огромных стекляшек, к приземистому четырёхэтажному зданию, спрятавшемуся за рядом деревьев, в стороне от обычного туристического маршрута. Там есть пост охраны, но он пуст. У меня такое ощущение, что и большие офисные башни тоже опустели.
Пэтти достаёт из сумочки карточку-пропуск и впускает нас внутрь. Сейчас она выглядит совершенно трезвой. Девушка умеет пить. Я никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь смешивал адовскую и гражданскую выпивку. Надеюсь, она не взорвётся и не уничтожит весь остальной мир.
Первый этаж здания мечтателей выглядит как любое недостроенное офисное помещение. Большая открытая площадка с кабелями для цифровых линий и телефонов. В задней части помещения пара намёков на кабинеты. Стены нейтрального суицидно-бежевого оттенка. Как можно работать в одном из подобных мест и всерьёз не подумывать хотя бы раз слететь с катушек? Частью соглашения о найме должно быт дополнительное соглашение об убийстве-самоубийстве, сразу вместе с планом 401(k)[193].
Лестница на второй этаж заперта. Пэтти снова делает взмах карточкой, и дверь со щелчком открывается. Внутри темно и слабо пахнет лилейником и белладонной. Забвение и стимуляция. По мне так звучит как вечеринка.
Моего лица касается паутина. Я собираюсь оттолкнуть её, но Пэтти говорит: «Не трогай. Не прикасайся к ним». Сквозь темноту я вижу много паутин. Чем выше мы поднимаемся, тем гуще они становятся. Когда мои глаза привыкают к темноте, я вижу, что это не паутина. Это длинные, почти невидимые волоски, похожие на рыболовную леску. Только, кажется, они жужжат и шепчутся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Похоже, они разговаривают друг с другом.
Пэтти оглядывается через плечо.
— Хороший слух. Они живые. Когда мы спим, наши нервные системы объединяются с Большой Коллективной, и эти нервы транслируют наши сны.
Второй этаж представляет собой нейронную полосу препятствий. Большая часть нервов уложены вдоль стен, словно компьютерные кабели, но самый плотный пучок выходит из двенадцатигранного корпуса из дерева и латуни в центре комнаты. Рядом с этой комнатой расположена небольшая, но уютная на вид зона отдыха с холодильником, массажным столом и большими мягкими креслами. Пол вокруг деревянного корпуса инкрустирован изображениями серебряных арок. Двенадцать Небесных Сводов. Пэтти касается каждой двери, обходя большую коробку с игрушками. И останавливается возле одной. Открывает её.
— Кое-кого сегодня здесь нет. Здесь должен быть Джонни Зед[194]. Надеюсь, он в порядке.
Внутри камеры находится мясистый сосуд в форме кувшина с прозрачной жидкостью. Внутри бледными водорослями дрейфуют нервные волоски.
— Вот она, — говорит Пэтти. — Центральная станция мечтателей.
— Вы забираетесь туда?
— Раздеваемся для двухдневного купания нагишом. Это не так уже плохо. Там тепло, и ты ничего не чувствуешь. Ты просто паришь там. Лоно с прекрасным видом.
— О чём вы грезите?
— Это трудно описать. Это не столько о вещах, сколько о местах между ними. Я бы не стала грезить о столе или о тебе. Я грежу о больших пустых пространствах. Пустоте внутри предметов. Атомах и молекулах. Я не грежу о том, как здесь всё херово, а о том, насколько идеальны предметы, когда ты в них погружаешься.
— Звучит мило.
— Хочешь раздеться и попробовать? Знаешь, ты немного напряжён. Скорее всего, это пошло бы тебе на пользу.
— Какое у мечтателей стоп-слово?
Она притворно вздыхает.
— Ты побывал в Аду, но даже не хочешь попробовать побывать в Раю. Глупыш.
Она закрывает дверь и скрещивает руки на груди, впервые выглядя серьёзной с тех пор, как я спас её от призрака.
— Что теперь?
— Что теперь, так это то, что ты останешься здесь. Полезай в эту «Глупую Замазку»[195] и постарайся немного утихомирить небо, либо просто побездельничай в гостиной. Посмотрю, что можно сделать с этой маленькой девочкой. Не выходи, пока я не дам знать.
Я начинаю спускаться по лестнице, осторожно обходя нервы мечтателей.
— Эй, Сэндмен, — говорит Пэтти с верхней площадки лестницы. — Спасибо за сегодня. Ты не обязан был всё это делать.
— Нет проблем. Я бы сделал это и для собаки.
Она улыбается и идёт в гостиную.
Я беру такси до «Макс Овердрайв». Хвала Богу за таксистов. Шутят, что, когда наступит конец света, останутся только тараканы. Они забывают о таксистах. Пока у тараканов будут деньги на оплату, либо что-нибудь на продажу, таксисты будут рядом, чтобы возить их из тараканьих мотелей в тараканьи офисы и дальше, в тараканьи пригороды, хлопая по тормозам, выкрикивая в окно проклятия, и всё время задирая цену.
Ведущая в город автострада практически пуста, так что мы быстро добрались. Я вхожу в магазин через парадную дверь, осторожно обходя заклятия. Должно быть, Касабян услышал, как я вошёл, потому что не удивился, увидев меня.
— Пришёл проверить, не вернулись ли «Слава Стомперов»[196], чтобы прикончить меня?
— Помнишь, как на днях ты сказал, что мне следует быть неразумным и игнорировать тебя?
— Ну? — отвечает он, выглядя более нервным, чем когда-либо с тех пор, как я отрезал ему голову.
— Твоё желание исполнилось. Собирай свои шестерёнки. Ты едешь со мной.
— Куда?
— В одно безопасное место. Те парни, что вломились сюда, пытаются изменить всю ткань реальности, и используют карательные отряды и безумного маленького призрака с огромным грёбаным ножом. От греха подальше, ты пойдёшь со мной прямо сейчас.
