– Я уеду из Москвы и из России, – послушным эхом ответил граф. – Я все понял. Стрельба на вокзале имела последствия. Меня ищут… Подождите-ка, Яша! – неожиданно встрепенулся граф. – Какая стрельба? Кто стрелял-то?
По всей видимости, после пережитого провала Токарева началось помрачение рассудка.
– Стреляли на Савеловском вокзале, – внятно доложил я Токареву. – По лотку, где продавались ваши книги. Стрелял этот ваш мафиозо.
Граф старательно потер пальцами виски.
– А зачем моему Томмазо было стрелять по лотку? – удивленно поинтересовался он. – И когда он успел? Он ведь постоянно при мне…
Моя прекрасная версия обстрела лотка внезапно зашаталась. Крошечный шанс иной вероятности, который я оставил просто для очистки совести, начал неожиданно расти.
– Вы хотите сказать, будто не давали приказа?… – недоверчиво осведомился я. – Но вы ведь сами мне сказали, – я чувствовал себя с каждой секундой все большим и большим идиотом, – будет акция… Суд на вашей стороне… – Стройная цепочка стала рассыпаться, и каждое звено больно стучало по моей макушке.
– Верно, все верно, – проговорил граф. – Мы и готовили с Томмазо эту акцию на площади. Ездили по городу, я покупал на лотках книги для аутодафе, потом целый день сочинял Декларацию для прессы… Сами посудите, на кой дьявол нам заниматься стрельбой?…
Похоже, граф не обманывал меня. Последнее звенышко цепи, повисев в воздухе, хлобыстнуло по моей голове. Я так загипнотизировал себя версией о причастности Токарева, что не стал разрабатывать никакую другую… Но мало ли в Москве крепышей с автоматами? Правда, требуется отыскать повод. Вот незадача-то! Великий сыщик Яков Семенович Холмс сел в глубочайшую лужу. По горлышко.
Граф Токарев был скверным физиономистом. Тоску на моем лице он принял за гримасу недоверия.
– Не стреляли мы, клянусь! – воскликнул итальянский писатель. – На Савеловском были, лоток видели… Но не стреляли! Там вообще моих сочинений было мало. Там одни монстры были. Весь лоток в монстрах…
Сердце мое провалилось даже не в пятки, а в кончики пальцев ног.
– Какие… монстры? – с трудом выговорил я. Граф пренебрежительно повел плечами:
– Не помню уж точно. Какие-то ужасы, мэйд ин ЮСА. «Монстры Нью-Йорка» или «Монстры Техаса». Что-то очень американское…
Лужа, в которую сел сыщик Штерн, оказалась попросту бездонной. Я почувствовал, как пускаю пузыри, опускаясь в бездну собственной дурости.
Единственная книга «Тетриса», которую я сразу отложил в сторону, называлась «Ночные монстры Манхэттена».
Часть третья
ЛЮДИ БЕЗ ЛЮДЕЙ
Глава первая
ДЕЛО ПЕСТРОГО
Нью-Йорк – город контрастов. Между сверкающими небоскребами Манхэттена и обшарпанными трехэтажками Гарлема, между ослепительными супермаркетами на 5-й авеню и грязными лавчонками в Бронксе уместилось не менее полувека бурного технологического развития цивилизации в самой богатой и самой равнодушной к чаяниям простого обывателя стране мира…
Подобные мысли мне с детства вдалбливали хитрые журналисты-международники вроде известного Терехова, однако до сих пор никак не удавалось самому проверить сентенцию насчет контрастов.
Не удалось мне этого сделать и теперь. Вместо Нью-Йорка я угодил в Воронеж и в настоящий момент уныло изучал туристскую схему города, только что приобретенную на перроне. Вокзальные часы показывали 9.05 утра по воронежскому времени.
Еще каких-нибудь пятнадцать часов назад я и не подозревал, что поиски американского писателя Раймонда Паркера приведут меня не на Манхэтен, а в родное Центральное Черноземье, прямо в его сердцевину. Всего каких-то восемнадцать часов назад вертлявая дамочка из Государственной библиотеки иностранной литературы заверяла меня, будто их каталог – самый полный в Москве и в России. Между тем никакого Раймонда Паркера в том хваленом каталоге я в упор не находил. На нужную букву там присутствовали самые невероятные заграничные авторы, включая Александроса Ападиамандиса, создателя трилогии «Душегубы», и Джеремию Парноффа, выпустившего оккультный том «Престол Вельзевула». Имелось в наличии даже целых два Паркера, один из которых, Теодор, был сподвижником Эмерсона и скончался полтораста лет назад, задолго до возникновения массового интереса к монстрам. Что касается второго Паркера, то он вообще оказался женщиной по имени Дороти, причем никаких намеков на существование у Дороти родственника или потомка, способного двигаться по писательской стезе, в каталоге ВГБИЛ не нашлось. Дабы разжалобить вертлявую библиотекаршу, я минут пятнадцать изображал перед ней аспиранта-инвалида из бывшего Лумумбария, который прямо здесь загнется от старых ран, если к нему сейчас же не проявят должного сострадания. Мои выпученные глаза и несколько бессвязная речь доканали дамочку, и та, сжалившись, притащила мне из отдела особо ценных книг толстую американскую энциклопедию Никколса – где, по идее, должны были содержаться сведения обо всех фантастах и мистиках, когда-либо творивших на английском. Однако и у Никколса никакой информации о неуловимом Раймонде не нашлось. Я тут же перестал выпучивать глаза и быстро покинул территорию ВГБИЛ, немного озадаченный, но не сломленный. Чтобы не возвращаться домой, я купил на ближайшем к библиотеке книжном лотке еще один экземпляр «Ночных монстров Манхэттена» и, тут же у лотка тщательно обследовал купленный том – настолько тщательно, что продавец принял меня за читателя-привереду и сквозь зубы предложил обменять книгу, если я нашел брак.
– Нет-нет, – проговорил я. – Все в порядке. На самом деле далеко не все было в порядке. Американский копирайт отсутствовал. Сведения об авторе отсутствовали. Присутствовал лишь некий переводчик по фамилии Пеструхин и по имени Иннокентий. Это была не такая уж плохая зацепка. Обнаружив толмача Кешу, я автоматически выходил через него на Паркера. Требовалось лишь найти И. Пеструхина в справочнике «Переводчики России» и побеседовать с ним.
Нужный справочник отыскался в бывшей Ленинке, но легче мне от этого не стало. Составитель тома «Переводчики России» знал о Пеструхине ровно столько же, сколько американский Никколс – о Раймонде Паркере. То есть ничего. Ноль. Зеро.
Мысль о новой встрече с издателем Искандеровым на предмет выяснения подробностей вновь открывшихся обстоятельств как пришла ко мне, так и ушла. Скорее всего Игорь Алекперович уже последовал моему доброму совету и перебазировался в другое место, понадежнее кинобудки в казино «Вишенка». Притом еще бабка надвое сказала, сумел бы он мне посодействовать: если, допустим, Пеструхин – не москвич и рукопись пришла в «Тетрис» по почте самотеком, то Искандеров наверняка о переводчике ничего не ведает, да и не хочет. Так удобнее не платить и оставаться честным человеком. Поскольку издательство – это вам не собес, на всех гонораров не напасешься.
Я воздал должное бережливости Игоря Алекперовича и решил подойти к проблеме с другого конца. Итак, что же означает факт отсутствия И. Пеструхина в сравнительно новом справочнике? Либо наш герой – такой уж дрянной толмач, что составитель побрезговал включать халтурщика в свой справочник. Либо Пеструхин – переводчик-новичок…
Либо он вообще никакой не переводчик. Появление «мертвых душ» на прилавках давно перестало быть для меня новостью. Мой приятель журналист Дима Баранов, ныне гражданин Индонезии, – и тот в пору безденежья запросто накропал аж два фантастических романа, весьма среднего качества, под именем то ли Стюарта Гвина, то ли Саймона Квина, а себя скромно обозначил перелагателем с английского. Захоти я отыскать этого мифического Квина-Гвина в энциклопедии Никколса, я получил бы свой законный шиш с маслом. Так был ли Раймонд? Может, и Раймонда никакого в природе нет, а есть лишь господин с неконвертируемой фамилией Пеструхин, которой читателя никак не заманишь? Если Игорь Алекперович, рекламируя «Вишенку», стал К. Вишняковым, отчего бы неведомому Кеше не сделаться Паркером? Про Манхэттен писать пользительно именно американцу, пусть и ненастоящему. Давай-ка, Яков Семенович, примем гипотезу «Пеструхин=Паркер» в качестве рабочей. Тогда задачка с двумя неизвестными превращается у нас в задачку всего с одним неизвестным. Еще в метро по пути в Ленинку я наугад прочел несколько страниц из середины романа про монстров – и у меня сразу же возникли очень конкретные вопросы к мистеру Паркеру. Вернее, уже к Раймонду Иннокентьевичу.
Я попытался представить себя на месте этого Кеши. Значит, я, начинающий писатель Пеструхин, сочиняю якобы американский ужастик про монстров на Манхэттене. Сочиняю, естественно, ради денег. (Вернее, я думаю, что деньги мне заплатят…) А для души, позвольте вас спросить? Творю ли я что-нибудь высокое и чистое, для вечности, а не для кармана? Вполне возможно. И что же, интересно, я уже сотворил? Может быть, роман о любви, такие современные «Страдания юного Вертера»? Нет, едва ли. Надо быть большим искусником, чтобы одновременно писать целых два романа, совместив монстров с высокими чувствами. Наверняка сочинил я пока нечто более компактное. Рассказики. Лирические зарисовки про лютики-цветочки, коров-пеструшек… Уже правдоподобнее. Или, быть может, стихи? Совсем хорошо.
