Я отстраняюсь, пока она не поняла, что я не тот, за кого себя выдаю.
– Конечно, – подтверждаю я. – Мы же когда-то были одной семьей.
– Вы должны войти в дом. Грейс скоро вернется, а мы пока побеседуем.
– С удовольствием, – отвечаю я.
Мы с Серенити входим в дом. Все окна закрыты, поэтому воздух спертый.
– Прошу прощения, если не сложно, не могли бы вы дать мне стакан воды? – спрашиваю я.
– Ничего сложного, – отвечает Невви.
Она ведет нас в гостиную – большое помещение со сводчатым потолком и мебелью, прикрытой белыми чехлами. На одном из диванов чехла нет. На него садится Серенити, а я пока заглядываю под покрывала, пытаясь найти письменный стол, шкаф для хранения документов, любую информацию, которая могла бы что-то объяснить.
– Что, черт побери, происходит? – шипит на меня Серенити, как только Невви перебирается в кухню. – Скоро вернется Грейс? Я думала, она умерла. Мне казалось, что Невви затоптал слон.
– Я тоже так думал, – признаюсь я. – И точно видел тело…
– Ее тело?
На это я ответить не мог. Когда я прибыл на место происшествия, Гидеон сидел, баюкая на коленях жертву. Помню треснувший, как дыня, череп, и слипшиеся от крови волосы. Но я не помню, подходил ли настолько близко, чтобы разглядеть ее лицо. А если бы и рассмотрел, все равно не мог бы сказать, была ли это Невви Рул, поскольку не видел ее фотографии. Я поверил Томасу на слово, когда он, опознав в трупе своего смотрителя, назвал ее имя.
– Кто в ту ночь вызвал полицию? – спросила Серенити.
– Томас.
– Может быть, он хотел, чтобы вы поверили, будто Невви умерла?
Но я качаю головой.
– Если бы Томас был тем, кто бросился за ней в заповедник, сейчас она бы нервничала намного больше и уж точно не пригласила бы нас в дом.
– Если только она не собирается нас отравить.
– Тогда не пей воду, – советую я. – Тело нашел Гидеон. Следовательно, он либо ошибся – во что я не верю! – либо хотел, чтобы окружающие подумали, что это Невви.
– Но она же не могла просто встать и уйти со стола патологоанатома, – говорит Серенити.
Я молча выдерживаю ее взгляд – что тут скажешь.
Одна из потерпевших в ту ночь уехала в целлофановом мешке. Вторую пострадавшую обнаружили без сознания – ее ударили по голове, что могло в результате привести к слепоте, а потом увезли в больницу.
И тут в гостиную входит Невви с подносом, на котором стоят кувшин воды и два стакана.
– Давайте помогу, – предлагаю я, забирая поднос у нее из рук, и ставлю его на накрытый простыней кофейный столик. Беру кувшин и наливаю каждому из нас по стакану воды.
Где-то в доме есть часы, я слышу, как они тикают, но самих часов не вижу. Наверное, под одним из чехлов. Как будто всю комнату населяют призраки бывшей мебели.
– И как давно вы здесь живете? – интересуюсь я.
– Уже и счет потеряла. Понимаете, обо мне заботится Грейс… после того несчастного случая. Не знаю, что бы я без нее делала.
– Несчастного случая?
– Сам знаешь. Та ночь в заповеднике. После которой я ослепла. После такого удара по голове все могло закончиться гораздо страшнее. Мне еще повезло. Так говорят. – Она присаживается, не обращая внимания на застеленное покрывалом кресло-качалку. – Я ничего из этого не помню, что, наверное, и к лучшему. Когда Грейс придет, она все объяснит. – Она смотрит в мою сторону. – Как невежливо с моей стороны! Я и не поняла, что ты пришел не один.
Я в панике смотрю на Серенити. Придется представить ее так, чтобы это не противоречило версии, что я Томас Меткаф.
– Нет-нет, это я невежа, – извиняюсь я. – Вы же помните мою жену Элис?
Стакан выскальзывает из рук Невви и разбивается. Я присаживаюсь, чтобы вытереть лужу одной из простыней, что прикрывают мебель.
Но, видимо, делаю это недостаточно быстро. Вода проступает через простыню, лужа становится больше. Колени на моих джинсах намокли, пролитая жидкость превратилась в настоящую лужу. Она достигает ног Невви, ее непарных туфель.
Серенити оглядывает комнату.
– Господи Боже…
На обоях потеки воды, с потолка капает. Я смотрю на Невви – старушка откинулась в кресле, ухватилась за подлокотники, лицо мокрое от слез и текущей сверху воды.
Я не могу пошевелиться. Не могу объяснить, какого черта здесь происходит. Я вижу, как над головой, посредине потолка, образуется трещина, которая все растет. И только вопрос времени, когда упадет штукатурка.
Серенити хватает меня за руку.
– Беги! – кричит она.
Я вслед за ней выскакиваю из гостиной. Мои туфли шлепают по лужам, которые образовались на деревянном полу. Мы, тяжело дыша, останавливаемся только у тротуара.
– Кажется, я потеряла свой парик, – говорит Серенити, проводя рукой по голове. Ее розовые мокрые волосы заставляют меня вспомнить окровавленный череп пострадавшей в слоновьем заповеднике.
Я наклоняюсь, продолжая хватать ртом воздух. Дом на холме выглядит таким же ветхим и неприветливым, как и в тот момент, когда мы только подъехали. Единственное свидетельство нашего визита – беспорядочная дорожка мокрых следов на тропинке, но они быстро высохнут в такую жару, и получится, будто мы никогда туда и не заходили.
Элис
За два месяца может случиться многое.
Я не знала, где Томас, и не была уверена, что хочу это знать. Не знала, вернется ли он. Он бросил не только нас с Дженной, он бросил и семь слоних и служащих заповедника. А это означало, что кто-то должен был взять бразды правления в свои руки.
За два месяца можно вновь начать чувствовать себя уверенно.
За два месяца можно выяснить, что ты не только ученый, но и очень хороший предприниматель.
За два месяца ребенок может научиться бойко щебетать, придумывая с помощью простых фраз и перекрученных слогов названия всему, что его окружает, и кажется, что ты вместе с ним заново открываешь для себя мир.
За два месяца можно начать новую жизнь.
Гидеон стал моей правой рукой. И хотя мы обсуждали вопрос о том, чтобы нанять еще одного работника, денег на это не было. Но он уверял меня, что все у нас получится. Если я смогу совмещать свои научные изыскания с решением еще более сложных финансовых вопросов, он будет тяговой силой. Поэтому он часто работал по восемнадцать часов.
Однажды вечером, подхватив на руки Дженну, я отправилась туда, где Гидеон пытался починить забор. Взяла ножницы для резки метала и начала ему помогать.
– Ты не обязана это делать, – сказал он.
– И ты тоже, – ответила я.
Обычно после шести часов вечера мы работали в тандеме над тем, что осталось в бесконечном перечне «Необходимо сделать». Мы брали с собой Дженну – она собирала цветы, гонялась за дикими зайцами, которые водились в высокой траве.
Как-то это вошло у нас в привычку.
И как-то раз мы не смогли устоять.
Мора снова обитала с Гестер в одном вольере. Они подружились, и теперь их редко можно было встретить по отдельности. Мора была за главную: когда она налетала на Гестер, молодая слониха поворачивалась, обнажая брюхо, – явное свидетельство подчинения. Я только однажды после нашего вечернего купания с Морой видела, как она навещала могилку своего детеныша. Ей удалось отсечь горе, жить дальше.
Я каждый день брала Дженну к слонам, даже несмотря на то, что знала – Томас считал это опасным. Но Томаса здесь не было, он больше не имел права голоса. У моей малышки были все задатки настоящего ученого. Она бродила по вольеру, собирала камешки, траву и полевые цветы, а потом раскладывала их по кучкам. Чаще всего у Гидеона тоже находилась работа где-то неподалеку, поэтому он мог посидеть и немного отдохнуть рядом с нами. Я стала брать бутерброд и для него, наливать больше чаю со льдом.
Мы с Гидеоном беседовали о Ботсване, о слонах, которых я там видела, о том, насколько они отличаются от живущих здесь. Обсуждали истории, которые он слышал от смотрителей, перевозивших слонов, когда те приезжали в заповедник: как животных избивали или загоняли в узенький проход, когда дрессировали. Однажды он рассказал мне о Лилли, слонихе, чья нога так правильно и не срослась после перелома.
– До этого она выступала в другом цирке, – рассказывал Гидеон. – Судно, на котором ее перевозили, было пришвартовано в Новой Шотландии, когда случился пожар. Судно затонуло, некоторые животные погибли. Лилли выжила, но на спине и ногах у нее были ожоги второй степени.
Лилли, о которой я заботилась больше двух лет, пострадала еще больше, чем я предполагала.
– Удивительно, – сказала я, – как они не винят нас за то, что с ними сделали другие.
– Я думаю, они умеют прощать. – Гидеон взглянул на Мору, чьи уголки рта обвисли. – Надеюсь, что умеют прощать. Как думаешь, она помнит, что я забрал ее детеныша?
– Да, – спокойно ответила я. – Но больше она не держит на тебя зла.
Казалось, Гидеон хочет что-то сказать. Внезапно его лицо застыло, он вскочил и бросился бежать.
Дженна, которая прекрасно знала, что нельзя подходить близко к слонам, и которая раньше всегда слушалась, сейчас стояла меньше чем в метре от Моры и словно зачарованная смотрела на слониху. Повернулась ко мне, улыбнулась…
