шутке. Только глаза его были словно пеплом сухим присыпаны.
За рюмочной, на видавшей виды лавочке, спрятавшись от приблудного ветра, сидел Славка Штыров, медленно курил ненашенскую сигарету, слушал, как противно шумит кровь в ушах, и всё никак не мог унять дрожь в руках. Он так и не успел зарезать очкарика.
Проводили друзья Фимку, заобнимали всего, Лида с Зосей помадой ему все щёки нарочно отметили, чтобы Фимке приятно было, потом дошли до двухэтажного дома, откуда уже разошлись гости. Свадьба закончилась. Яктык торопился – ему с утра понедельника надо было уже зайти в пароходство.
– Ну что, будем прощаться? – он как-то вымученно улыбнулся Лиде. – Ребят, вы шагайте, я тут с Лидой.
– Давай, Яктык, – Алёшка обнял брата. – Держись.
– Угу. Прорвёмся, брательник.
– Витя, Витя, – Зося подступила к Виктору Трошину, встала на цыпочки и быстро поцеловала. – Спасибо тебе. Спасибо за всё.
– А как же. Ну. Ну всё, ребят. Давайте, удачи. Берегите себя, ребятки.
– Вить, может, проводить тебя?
– Нет, ребят. Не надо. Я сам. Не люблю.
– Я провожу, – тихо и отчётливо сказала вдруг Лида. – Ещё раз поздравляю. Вы – замечательная пара. Счастья, ребята. Берегите себя.
Алёшка и Зося медленно вошли в подъезд. Послышались шаги по деревянной лестнице. Потом загрохотали бегом. Ребята дурачились. Такие молодые.
– Ну? Пошли? – Лида подняла воротник плаща. Ей почему-то стало немного зябко.
Яктык кивнул. Сжал губы. На щеках сразу проступили такие милые ямочки. Упрямый лоб. Серые глаза. Белый чуб. Совсем седые виски. Почти незаметно. Только внимательному глазу. Лида в ту секунду всё видела. Всё запоминала.
– Давай руку, – Лида обошла стоявшего столбом Виктора, взяла его под левую руку, чуть прижалась. – Пошли.
До станции было идти минут пятнадцать. Электричка отходила через сорок минут. А они молчали. Не видели друг друга столько лет и молчали. О чём им было говорить, когда уши помнили все слова, глаза видели то, что другим никогда не видано было, а губы помнили вкус тела? Шли и просто чувствовали так давно, надёжно, навсегда забытое тепло друг друга. Лидины глаза блестели. Она смотрела чуть выше горизонта – туда, где над крышами маленького, заросшего сиренью городка протянулись оранжево-золотые облака, похожие на хвост Жар-птицы.
Потом они стояли возле первого вагона пустой электрички – вечером воскресенья народ не ехал в Ленинград. Из кабины машиниста постоянно выглядывал Пашка Горохов – муж Алки Гороховой из галантерейного отдела. Делал вид, что не подглядывал.
Яктык смотрел в глаза Лиде. Лида смотрела в глаза Яктыку. Но это молчание было громче всех слов. Зашипела пневматика, и состав словно вздохнул «на дорожку». Виктор Трошин, Винсент, Винс, Яктык встал на подножку.
– Ну что, Витя, прощай?
– Прощай.
– Опять пропадёшь – как всегда – навсегда?
– Не знаю.
Лида улыбнулась. Женщины лучше переносят такие минуты.
– Ты это здорово придумал – с Гришкой. Я и не думала, что он будет так на Жорку похож.
– Да.
– Ну хорошо. Ладно, Витя.
Она захотела поцеловать его.
Знаете, есть такой особый женский прощальный поцелуй. Не длинный, жгучий, как затяжное падение в пропасть, от которого душа взрывается, и не мгновенно-постный, клеймяще-дружеский, нет. Принявшие прощальное решение женщины любят целовать своих непутёвых возлюбленных не коротко, не длинно, а так… по-особому мягко. Есть всё-таки в них какая-то особая чёрточка – так поцеловать, чтобы не оставить никаких надежд, чтобы всё расставить по полочкам, чтобы всё было понятно по одному поцелую, но… Но в то же время так сладко, чтобы не забыл. И кто их поймёт после этого?
Вот именно так и поцеловала она Виктора.
Мягко-мягко поцеловала такие любимые, такие дрогнувшие губы.
Зашипели двери.
В эту самую секунду, то ли чёрт дёрнул, то ли по-женски испугалась Лида пролетевшего мимо ангела, но словно взорвалось что-то внутри. Поцеловала она своего Винса, что-то сказала ему и толкнула в грудь изо всех сил. Отлетел Винс внутрь тамбура. Двери захлопнулись. Дёрнулась электричка, пошла всё быстрее, набирала ход, постукивала по рельсам.
И тут дошли до него слова Лиды: «Твоей дочке десять лет»…
Электричка увозила Яктыка. Всё получилось. Получилось за-ме-ча-тель-но. На душе Лиды стало светло, чисто и приятно грустно. Попрощалась она со своей страстью, красиво попрощалась. Навсегда она запомнит эту встречу с молодостью – ей это было ясно. Повернулась Лидия Владимировна и пошла-зашагала – обратно в спокойную семейную жизнь.
Что-то мелькнуло – неуловимое, ненужное, лишнее – не успела она рукой махнуть, чтобы отогнать наваждение, как сзади раздались протяжный скрип, лязганье и скрежет. Лида остановилась. Она боялась обернуться. Спину свело судорогой. Сердце заболело, и в груди так сдавило, что дыхание сбилось. Еле слышно звякнуло стекло. Потом послышалось шуршание. Бежал человек. Бежал и падал. Уже было слышно сорванное дыхание, почти стон. Гравий осыпался под его ногами. Громко, словно камнепад.
Лида закусила губу до крови.
Она знала, что ещё один вздох, ещё одна секунда, ещё один удар сердца, и она не выдержит и бросится – к нему.
Глава 8
Поближе к маме
1
– Я влюбился в неё. По уши. Без остатка. Представляешь? Как увидел её на фотке… «Всё, думаю, пропал. Как любовь с первого взгляда». Ба-бах! И всё.
– Погоди, Алёшка, погоди, дай я сяду поудобнее, – Зося взяла подушку, положила у жёсткой стенки софы, села в комочек, только глазищи в темноте блестели. – Рассказывай. Как на духу.
– Ну, как в сказке. Завели меня, значит, в Пятый сектор, ну, я рассказывал. Как в Кащеевой сказке, помнишь – игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук на дубе, а дуб на острове за тридевять земель – так и тут получилось: в закрытом городе, на закрытом заводе, в закрытом корпусе, на закрытом этаже, в закрытой комнате – там и увидел её. Они меня встретили хорошо, я ж из другого отдела, понимаешь, из арматурного. А они другие совсем, понимаешь, это же Пятый сектор. Расспрашивали всё про мои клапаны, а я, веришь, за спины им поглядываю, увидел её, да всё поближе так кружусь, синьки по столу, что в центре комнаты, разложил, ватманы тоже – показываю, про пружину двойную говорю, а сам, чувствую, как не в себе – всё на неё. Вроде бы и рядом, а нельзя же, нельзя было взять и вылупиться на неё, – Алёшка затянулся, оранжевое пятнышко сигареты тускло заплясало в глазах жены. – А сам, веришь, всё глазами фотографирую её. Гляну, запомню, её силуэт на фоне стены, как негатив, вижу. Ещё раз гляну – опять.
