Солдаты потянулись назад.
Орда опять оказалась в середине все расширяющегося круга.
– А кто такие бомбардиры? – осведомился Малыш Вилли.
– По идее, это должно означать людей, которые метают какие-то снаряды, – быстро откликнулся Профессор Спасли. – Слово обязано своим происхождением…
– А-а, лучники, – Малыш Вилли сплюнул.
– Чиво?
– Он сказал, СЕЙЧАС В ХОД ПОЙДУТ ЛУЧНИКИ!
– Хе-хе, во время Кумской битвы никакие лучники не смогли нас остановить! – крякнул древний варвар.
Малыш Вилли вздохнул.
– Хэмиш, – сказал он, – в Кумской долине дрались гномы и тролли. А ты ни то, ни другое. И на чьей же стороне ты был?
– ЧИВО?
– Я спросил, НА ЧЬЕЙ СТОРОНЕ ТЫ БЫЛ.
– Я был на стороне тех, кому платят деньги, чтобы они сражались, – ответил Хэмиш.
– Самая лучшая сторона.
Ринсвинд лежал на полу, прикрыв уши руками. От громовых раскатов содрогалась вся пещера. Белые и фиолетовые сполохи были настолько яркими, что он видел их даже сквозь плотно сжатые веки.
Наконец какофония улеглась. Снаружи по-прежнему доносились звуки ярящейся бури, но свет поблек до синевато-белого, а грохот превратился в ровное гудение.
Ринсвинд рискнул перекатиться на спину и открыть глаза.
Покачиваясь на ржавых цепях, с потолка свисали большие прозрачные шары. Каждый был размером с человека, и внутри них потрескивали и шипели молнии. В поисках выхода они жалили и жалили стекло.
Когда-то, давным-давно, шаров, наверное, было больше. Но с течением лет, судя по осколкам на полу пещеры, многие попадали наземь. Уцелевшие же тихонько раскачивались на цепях, удерживая рвущиеся на свободу молнии.
Воздух стал каким-то жирным. Ползучие искры извивались по полу и трещали на каждой острой грани.
Ринсвинд поднялся на ноги. Его жидкая бородка распалась на кучу отдельных волосков, каждый из которых решил начать новую, самостоятельную жизнь.
Шары с молниями бросали свет на круглое озерцо, состоящее, судя по всему, из чистой ртути. В центре озера возвышался небольшой пятиугольный островок. Пока Ринсвинд как зачарованный рассматривал открывшуюся его взгляду картину, к берегу, на котором он стоял, колыхая ртуть и тихонько пошлепывая, подплыла лодка. Она была не больше обыкновенной гребной лодки. На крошечной палубе лежала фигура в доспехах. Или, может, там лежали просто доспехи. Но если это действительно были пустые доспехи, то лежали они в положении скончавшихся доспехов – скрестив руки.
Ринсвинд бочком передвигался вдоль серебряного озера, пока не наткнулся на плиту, очень похожую на золотую. Плита лежала прямо перед статуей.
Ринсвинд знал, что в гробницах обычно выбивают всякие надписи, хотя никогда не мог взять в толк, кто, собственно будет их читать. Наверное, боги. Но, с другой стороны, им и так полагается все знать. Вряд ли боги будут толпиться вокруг какой-нибудь могилки и восторженно восклицать: «С ума сойти! Дорогой и Любимый! Так вот какой он, значит, был! И кто бы мог подумать!»
Пиктограммы, выбитые на этой могиле, гласили: «Одно Солнечное Зеркало». Простенько и со вкусом.
Ни слова о завоеваниях. Никакого списка необычайных достижений покойного. Никаких вам рассусоливаний насчет его мудрости или что он, дескать, приходился своему народу отцом родным. Никаких объяснений. Видимо, предполагалось, что знающий его имя знает и все остальное. Даже возможности не допускалось, что проникший сюда может не знать имени Одного Солнечного Зеркала.
На вид статуя казалась фарфоровой и раскрашена была в довольно реалистичной манере. Создавалось впечатление, что Одно Солнечное Зеркало был личностью довольно заурядной. Ваш взгляд вряд ли выхватил бы его в толпе как человека, на котором большими буквами написано: ПОТЕНЦИАЛЬНЫЙ ИМПЕРАТОР. Но этот человек в маленькой округлой шляпе и с маленьким округлым щитом, окруженный маленькими округлыми людьми на маленьких округлых пони, склеил в единую гигантскую империю тысячи грызущихся между собой клик, зачастую используя в качестве клея их собственную кровь.
Ринсвинд вгляделся пристальнее. Конечно, это было лишь впечатление, но ему показалось, будто очертаниями рта и выражением глаз император отчасти напоминает Чингиза Коэна.
И тот и другой относились к тому типу людей, который не испытывает абсолютно никакого страха ни перед кем и ни перед чем.
Лодка направилась к противоположному берегу.
Один из шаров ярко замерцал, а потом сменил свой цвет на алый, еще несколько раз мигнул и погас. Затем то же самое произошло с другим шаром.
Пора уходить.
Но прежде… У ног статуи валялись шлем, пара латных рукавиц и тяжелые башмаки, словно кто-то забыл здесь часть своих доспехов.
Ринсвинд поднял шлем. Не слишком прочный на вид, зато довольно легкий на вес. Как правило, Ринсвинд не озабочивался всякими защитными приспособлениями, логично рассуждая, что лучшая защита от надвигающейся опасности – это пребывание на другом континенте. Но сейчас идея с доспехами показалась ему довольно привлекательной.
Сняв шляпу, он надел шлем и опустил забрало, а затем нахлобучил поверх шлема шляпу.
Перед глазами его вдруг что-то замелькало, а когда картинка наконец остановилась, выяснилось, что Ринсвинд смотрит на свой собственный затылок. Картинка была зернистой, а кроме того, обычные цвета сменились разными оттенками зеленого. Однако Ринсвинд готов был поклясться, что смотрит именно на собственный затылок. О своем затылке он был наслышан – по рассказам знакомых.
Он поднял забрало и моргнул.
Озерцо оставалось на своем прежнем месте.
Он опустил забрало.
Вот он – футах в пятидесяти от себя, со шлемом на голове.
Ринсвинд махнул рукой.
Фигура повторила движение.
Он повернулся и оказался лицом к лицу с самим собой. Угу. Это точно он, Ринсвинд, собственной персоной.
«Шикарно, – подумал он. – Волшебный шлем. Если его надеть, то можно увидеть самого себя, только находящегося далеко. А еще можно все животики надорвать, наблюдая, как падаешь в ямы, которые тебе не видно, потому что они у тебя под самыми ногами».
Ринсвинд опять повернулся, поднял забрало и осмотрел рукавицы. Как и шлем, они были довольно легкими, но в них присутствовала какая-то неуклюжесть. Меч такими удержишь, но для тонкой работы они явно не пригодны.
Он натянул одну рукавицу. Сразу же, сопровождаемый легким шипящим звуком, на широкой манжете зажегся ряд маленьких картинок. Картинки изображали солдат. Солдат, копающих окопы, солдат сражающихся, солдат, карабкающихся на стену…
Ах вот оно что… Значит… волшебные доспехи. Нормальные волшебные доспехи. В Анк-Морпорке такие доспехи никогда не пользовались особой популярностью. Они, конечно, легкие, что очень удобно. Их можно сделать не толще ткани. Но у них есть один существенный недостаток: в самый неожиданный момент доспехи могут лишиться своих магических свойств. Поэтому последней фразой многих прославленных древних воинов была: «Ты не можешь убить меня, потому что на мне волшебные… арррргхххх».
Ринсвинд перевел взгляд на башмаки. Они у него сразу вызвали подозрение. Дело в том, что ему живо вспомнились неприятности, связанные с испытанием университетского варианта семимильных сапог-скороходов. Ношение обуви, которая пытается увеличить длину вашего шага до семи миль, связано с чрезмерным напряжением в паховой области. Слава богам, сапоги успели стащить со студента, однако бедняга все равно несколько месяцев носил специальное приспособление и ел стоя.
Впрочем, сейчас пригодятся даже старые волшебные доспехи. Весят они вроде немного, а гункунгская грязь не пошла на пользу остаткам его старых башмаков. Ринсвинд вставил ноги в башмаки.
«Ну и?» – подумал он.
Ринсвинд распрямился.
У него за спиной со звуком, подобный которому могли бы издать семь тысяч разбившихся друг о друга цветочных горшков, озаряемая светом молний, вытянулась по стойке «смирно» Красная Армия.
Гекс за ночь слегка подрос. Дежурил Адриан Турнепс. В его обязанности входило кормить мышей, заводить часовой механизм и убирать мертвых муравьев. Он клялся потом, что кроме этого ничего не делал и что в помещение никто посторонний не входил.
Однако теперь на месте сложной системы из кирпичиков, на которых прежде выбивались результаты, торчало посреди переплетения блоков, шкивов и рычагов самое обычное гусиное перо.
– Смотрите, – произнес Адриан, нервно набирая какой-то простой вопрос. – Все теперь происходит примерно вот так.
Муравьи засуетились. Часовой механизм завращался. Пружины и рычаги задергались так внезапно, что Думминг даже отступил на шаг-другой.
Гусиное перо покрутилось над чернильницей, обмакнулось туда, потом вернулось к бумажному листу, подложенному Адрианом под рычаги, и принялось что-то строчить.
