Борьба с пожарами в стране с почти сплошь деревянной застройкой была чрезвычайно актуальна. Тем не менее, ограниченные технические возможности не позволяли принять сколько-нибудь радикальных мер, и городские пожары иногда приводили к уничтожению целых кварталов, а иногда и целых городов. Например, в 1890 г. в маленькой Ветлуге сгорело 1128 построек, в Бресте в 1895 г. погибло в огне 1232 постройки, а в г. Остроге в 1889 г. сгорело 99,4 % городских зданий! В мае 1843 г. в Орле вспыхнул пожар на Болховской улице – сгорели Введенский девичий монастырь и 36 частных домов, убытки составили 280 тыс. руб. В 1847 г. в результате нового крупного пожара сгорел весь Гостиный двор из 155 лавок. А на следующий год Господь вновь посетил Орел. Пожар был виден за 40 верст от города. Сгорело 1337 каменных и деревянных домов, погибло 8 человек, в амбарах на берегу Оки сгорело до 80 тыс. четвертей хлеба и 100 тыс. пудов пеньки, пострадали от огня и 4 храма. Большая часть города была истреблена дотла, а ущерб оценивался более 3 млн 700 тыс. руб. Да что там провинция! Достаточно сказать, что в 1837 г. в присутствии императора сгорела царская резиденция – Зимний дворец. Деревни же, в условиях освещения лучиной, топки печей «по-черному», сушки хлеба открытым огнем в овинах, выгорали целиком, и обозы погорельцев с нарочито вымазанными сажей лицами и обожженными концами оглобель, тянулись со сбором милостыни «на погорелое» по всем бесконечным дорогам страны и городским улицам.
Молога. Пожарная часть с каланчой
В 1792 г. при московском обер-полицмейстере была создана пожарная экспедиция во главе с брандмайором, а в 1804 г. появилась профессиональная пожарная команда, делившаяся на части под началом брандмейстеров в штаб-офицерских чинах. Они размещались при полицейских частях и комплектовались полицейскими солдатами действительной службы. Сюда отбирались самые здоровые, сильные и отважные люди. Пожарные одевались в специальные брезентовые мундиры со знаками различия и в медные каски с гребнем. В команде из нескольких десятков человек выделялись группы факельщиков, качальщиков, лазальщиков, топорников и охранителей; в некоторых городах к командам принадлежали и трубочисты, которые привлекались на тушение пожаров в качестве топорников. Поскольку транспортные средства были гужевые, для доставки пожарных и оборудования подбирались сильные и резвые кони, и пожарные команды соревновались между собой в качестве лошадей, подбирая их даже по мастям. Например, при устройстве противопожарного дела в Саратове в каждую из четырех полицейских частей было поставлено по 20 лошадей: в 1-ю часть серые, во 2-ю – вороные, в 3-ю – гнедые, в 4-ю – рыжие. После подачи сигнала с пожарной каланчи (введены в 1808 г.) команда должна была выехать к месту пожара через 2,5 минуты! Оборудование, размещавшееся на крепких повозках с дышловой упряжкой в 4–6 лошадей, составляли раздвижные лестницы, бочки с водой, пожарные «машины» (ручные насосы), пожарные рукава и трубы.
Однако у российских пожарных была еще одна необычная обязанность: они составляли… городские духовые оркестры, игравшие на народных гуляниях в парках и скверах, а иной раз и в театрах. Так что не раз приходилось пожарным, игравшим в своем обмундировании и медных начищенных касках, бросать инструменты и мчаться на пожар. Вероятно отвага и даже отчаянность пожарных, их сильное телосложение и молодцеватый вид, а может быть, и музыкальные таланты привлекали сердца горожанок. По свидетельству современников, особой склонностью к пожарным отличались кухарки, может быть, по сходству работы возле огня, так что пожарный солдат был обычным гостем на кухне, и молва не отделяла кухарку от пожарного.
В маленьком уездном городишке поросшие муравой улицы обычно были пустынными и тихими. Но в больших городах на центральных улицах было тесно от транспорта, разумеется, гужевого, и с пролетавших экипажей лихие кучера то и дело кричали: «Пади, пади! Пр-р-рава держись! Бер-р-регись!», а груженные полосовым железом, бочками, бревнами, кирпичом телеги, роспуски и ломовые полки наполняли улицы грохотом. Количество лошадей в богатых городах, пожалуй, было немногим меньше, чем число жителей. Это были лошади легковые (пассажирские) и грузовые, собственные выезды более или менее зажиточных людей, наемные лошади и лошади общественного транспорта. В эпоху крепостного права проживавшие в городах помещики держали по многу собственных лошадей с конюхами и кучерами: ведь их содержание ничего не стоило. Уже приводились воспоминания историка П. И. Бартенева о 12 лошадях на городском дворе в Липецке и князя П. А. Кропоткина о тех же 12 лошадях в Москве. В пореформенное время ситуация изменилась: теперь за все нужно было платить и собственные лошади оказались не всем по карману. Князь В. А. Оболенский вспоминал: «Наша семья среди богатой отцовской родни считалась «бедной». Понятие это, конечно, весьма относительное, но, во всяком случае, мои родители не имели возможности держать собственных лошадей, а потому, когда нужно было куда-нибудь ехать, то на четыре рубля нанималась «извозчичья» карета, на козлы которой садился наш лакей… Общественных экипажей в 70-х годах прошлого (XIX. – Л. Б.) века в Петербурге не было, кроме «сорока мучеников» – огромных колымаг, запряженных четверкой тощих лошадей, ходивших по Невскому и далее – на острова. Первая конка появилась уже на моей памяти. Поэтому по Петербургу либо ходили пешком, либо ездили на своих лошадях и на извозчиках, которые за 30–40 копеек возили с одного конца города на другой» (95; 11). В 80-х гг. в Петербурге «посреди Невского бежала конка – был один путь и разъезды… Рядом с конкой вдоль Невского тащились допотопные «щапинские» омнибусы («Сорок мучеников») и длинной вереницей плелись «Ваньки», держась ближе к тротуару. Их перегоняли слева лихачи, кареты, ландо, «эгоистки» (узенькие дрожки или сани на одного седока) и другие собственные экипажи» (39; 11).
Особенности русской природной среды потребовали создания множества разновидностей транспортных средств, виртуозно приспособленных к ней. Зимней повозкой были сани, в основе которых лежали описанные в первой части крестьянские дровни, розвальни и пошевни. Для дальних поездок между городами или в деревню морозными и метельными русскими зимами использовалась кибитка, воспетая в песнях и стихах. Это были сани, на которых на легких деревянных дугах из прутьев устанавливалась покрышка из кошмы. Зарывшийся в сено или улегшийся на перину и укрывшийся ковром, буркой или мягкой кошмой, одетый в длинный ергак или тулуп, пассажир был неуязвим для мороза. Однако кибитка была открыта спереди, так что ветер и метель могли донимать седока не меньше, чем мороз. Спасал седоков от холода и ветра возок с дощатым кузовом, обшитый кожей и снабженный дверками и застеклеенными окошками. Однако возок был сравнительно тяжел и на плохих дорогах ехал значительно медленнее легкой кибитки.
Большие пошевни с сиденьями сзади и спереди (спиной к кучеру), обшитые коврами, с суконной, подбитой мехом полостью, прикрывавшей ноги седоков, назывались ковровыми санями. Это были в основном городские сани. Их использовали для поездок большими компаниями, загородных катаний, одного из излюбленных развлечений во всех слоях населения. Но в городе с его теснотой громоздкие ковровые сани все же были неудобны.
Для перевозки пассажиров в городе существовали городские сани. Легкий узкий кузов, на единственном сиденье которого едва помещались два пассажира в зимней одежде (и то кавалер, выставив одну ногу для устойчивости на полоз, должен был обнимать даму за талию, чтобы она не вылетела на повороте), ставился на высоких изогнутых железных копыльях на тонкие железные полозья с высокими головками. Легкие, короткие, устойчивые и в то же время узкие городские сани были очень удобны в городе и использовались профессиональными извозчиками. Короткие и узкие санки на одного пассажира, который сам и правил, назывались козырьками; их брали для поездок на короткие расстояния и зимних бегов.
Городские сани
На большой скорости конские кованые копыта с силой выбрасывали комья заледеневшего снега, летевшие в седоков и пешеходов, поэтому городские сани и козырьки снабжались спереди большими изогнутыми железными щитками-козырьками, а лошади покрывались длинными сетками с тяжелыми кистями, свисавшими до земли. Городские сани и козырьки снабжались и полостями, укрывавшими ноги седоков, суконными, на волчьем или медвежьем меху.
Еще большим разнообразием отличался колесный транспорт. В его основе лежала крестьянская телега, также описанная в первой части книги.
Телега была универсальным транспортным средством. Телегами наполнялись не только проселки, тракты и шоссе, но и городские улицы: торговля и промышленность требовали массу транспорта. Для перевозки разнородных грузов, в том числе и в городе, использовались варианты телеги: возы с высокими решетчатыми бортами, бестарки с большим дощатым кузовом-ящиком для насыпных грузов, грабарки с таким же, но суженным к дну и легко опрокидывающимся кузовом – для перевозки земли при строительстве. Тяжелые и громоздкие грузы в городах перевозились ломовыми извозчиками (ломовиками) на полках. Полок представлял собой чрезвычайно прочную и тяжелую, схваченную железными скрепами низкую повозку на литых чугунных колесах с коваными железными осями. Запрягались полки в дышло четырьмя, шестью, а то и восьмью лошадьми. Зимние полки ставились на особо прочные полозья. Длинномерные грузы перевозили на дрогах и роспусках (долгушах): передний и задний ходы скреплялись удлиненными дрожинами. Небогатые помещики ездили на роспусках в поле, в лес, на рыбную ловлю целыми семействами с прислугой. При перевозке людей у роспусков по бокам между передними и задними колесами иногда устраивались длинные узкие дощатые подножки. На дрогах устанавливалась бочка для водовозки или для ассенизаторов. Они использовались и под погребальные колесницы или катафалки. В этом случае на дрогах была узкая, задрапированная черной тканью платформа под гроб, с четырьмя высокими столбиками над ней, на которых устанавливался матерчатый черный балдахин с белыми нашивками-плерезами; по углам балдахина крепились траурные султаны из страусовых перьев. По углам, возле поддерживавших балдахин «штанг» стояли в черных ливреях и цилиндрах «официанты», как указывалось в счетах гробовщиков. Вороные лошади были покрыты черными попонами; при дворянских похоронах на попонах в белых кругах изображались гербы усопшего. Катафалк сопровождали факельщики, или мортусы: четверо с погашенными факелами шли по углам дрог, двое вели под уздцы лошадей, один с высокой булавой шел впереди. При погребении православных мортусы одевались в длинные белые сюртуки, обшитые серебряными галунами, белые штаны с серебряными лампасами и высокие белые цилиндры; при похоронах неправославных на них была черная одежда с серебряными галунами и на головах треуголки. Эти мрачные торжественные шествия были обычными в больших городах с их высоким уровнем смертности: в ту пору люди еще придавали смерти большое значение.
