Генка вытягивает руку, распластавшись на гребне, вцепляется в ее волосы, рвет. Пряди остаются в руке – но ритм бездумного движения сбит, глаза проясняются. Под животом холодный камень, приподняться сил нет. Генка смотрит вниз, скалит зубы и тоже рычит – торжествующе. Рычит, чтобы заглушить стон.
Один – один.
Ничья.
Пат.
Они перебивают друг друга:
– Послушай, есть…
– Ирка… Там Ирка… Голова… – … шанс выскочить…
– Смотрела… смотрела на меня… хотела сказать…
– Да слушай же меня!
– Она жива… жива… надо…
– Заткнись, дура!!!!
Она замолкает. У него немеет все, даже губы. Поздно, слишком поздно наложил жгут. Говорит медленно, слова плывут, теряют четкость. Фразы короткие, на длинные нет сил.
– Не гляди вниз. Опасно. Посмотри через плечо – осторожно… Видишь – обломок стены? Больше центнера… Если удачно сбросим…
Бесполезно. Ничего не видит, не понимает. У нее перед глазами – мертвая голова и оскаленная зверя. Генку она не слышит.
Придется все самому. Он с трудом приподнимается. Правый бок колет – в кармане разложенный нож. Еще пригодится. Снова терзает гребень – обломок, другой… больше не выковырять. Достаточно.
Теперь – подманить в нужную точку. И не свалить ненароком Наташку. Она – слабое звено во всем плане.
Да и самому бы не сверзиться. Последнее вполне вероятно – конечности нагло двинули куда-то в самоволку. Он сплюнул вниз, стиснул выломанный кирпич… Второй гейм, моя подача… Проигравший выбывает.
Не успел.
Зверь начал первым. Ничьи бывают в играх, придуманных людьми. Зверь о существовании таковых не помнил. Он немного восстановил силы и прыгнул. Высоко, гораздо выше, чем раньше.
Гена среагировал. Но – медленно, вяло, как чужая, поднималась рука с камнем. И бросок получился не сильный, не способный сбить прицел огромной туше…
Оборотень не дотянулся. Не хватило нескольких сантиметров до скрючившейся на гребне добычи. Но он добился своего – Наташка дернулась, попыталась вскочить на ноги, увеличить расстояние до несущейся к ней распахнутой пасти. Потеряла равновесие и рухнула со стены – как раз туда, куда Гена хотел заманить зверюгу.
Не кричала, все запасы крика иссякли раз и навсегда, когда в руке покачивалась на длинных волосах голова подруги.
Кончилось для нее все быстро.
Генка не глядит вниз. Не вслушивается в звуки кошмарной трапезы. Ему надо проползти полтора метра – и это самый длинный путь в его жизни.
Кажется, что он тащится целую вечность к нависшему над залом огромному куску стены. Зачем – Гена и сам уже плохо понимает. Все мысли и желания – спастись и спасти, выжить и поквитаться с тварью – куда-то ушли, вытекли вместе с кровью. Он ползет из чистого упрямства. И доползает.
Смотрит вниз – впервые. Там зрелище не для слабых желудком и нервами, но ему уже все равно. Волнует одно: Наташка рухнула чуть в сторону. Обидно. Ничего у них не получилось… И даже приманки из нее – не получилось.
Он приваливается всем телом – чужим, ватным – к монолиту из полутора сотен сцементированных кирпичей. Глыбища. Центнеры. Кажется – не столкнуть, не стронуть.
Он столкнет. Если надо – вместе с собой.
…Голоса нет, из губ – слабое сипение. Но зверь его слышит, поднимает башку, чуть перемещается… Пора!
Наверное, ему помог сам замок. Откуда иначе взялись силы? Эти стены строили люди и для людей. Тут смеялись и ненавидели, любили и умирали – люди. Монстр здесь чужой.
Глыба рушится. Удар негромкий. Хрусткий. Попал. Снизу – вой? вопль? рев? – нечто не человеческое и не звериное. Но оглушительное.
Стены дрожат.
…смешно, но телевизор внизу все работает… золотой голос России тянет что-то оптимистичное… конец концерта… конец… а зверь все не дохнет – молча скребет передними лапами… задние – в кашу… всмятку… в лепешку… сзади у него все в лепешку… надо слезать и уходить… или уползать… надо… сил нет… жгут сбился… кровь уже не хлещет, еле сочится… стена вся залита… замерзнет – можно будет скатиться… как на санках… как в детстве… вдали, за рекой – ракеты и фейерверки… нарядные люди встречают Миллениум… кровавый Миллениум… как встретили, так и проживем… кто выживет…
…собственного тела нет… уехало вечерним поездом без прощальной телеграммы… надо слезать, сползать, скатываться… иначе конец… хотя и так конец… а зверь под стеной все бьется за жизнь… учись, сержант… ползи… ползи, мать твою!!
Ему казалось – ползет долго. И – уполз далеко. Но это лишь казалось. Он продвинулся по залитому кровью гребню полметра, не больше, – когда ликантроп вытащил наконец раздробленные задние лапы и крестец из-под глыбы.
Лапы с длинными пальцами цепляются за неровности гребня, когти крошат кирпич. Оборотень карабкается по гребню. Медленно. Вся задняя часть тащится кровавым месивом, ненужным балластом.
Гена – навстречу. Еще медленней. Они сближаются, как дуэлянты по команде: сходитесь! Смертельно раненные дуэлянты. И готовые драться до конца – своего и чужого. Но поединком чести тут не пахнет. У одного бойца под рубашкой кольчуга – даже сейчас раздробленные кости и разорванные сосуды вервольфа срастаются. Очень быстро срастаются.
Замах лапы и попытка ткнуть ножом одновременны – и одинаково бессильны. Обоих валит вниз собственное движение.
Зверь рядом. Лежит неподвижно.
Рука тянется к мохнатой глотке и замирает. Нож выскальзывает из окровавленной ладони. Но Генке кажется, удар достиг цели – сильный, смертельный. Кажется – он победил.
Улыбается, и – что-то лопается внутри с хрустальным чистым звоном.
Гонг.
Конец игры.
Рассвет серый, хмурый – небо вновь затянуто тучами. На замок густо сыплется снег. Кровавые пятна медленно белеют, исчезают… Окровавленный шарф торчит из-под снега – затем исчезает и он. Девственно-белая поверхность словно приглашает: кто следующий?
Оборотня и его жертв не видно – если, конечно, не исследовать узкую щель в подвале, куда единственно ползком и протиснешься.
Через несколько часов трое придурков нежно-наркоманского возраста найдут отличное рождественское развлечение: выдавят локтем фанерку в окне осиротевшего «запорожца» и весело укатят… Брошенную развалюху обнаружат в Колпино – там и будут искать пропавшую четверку студентов… В подземелье Шведской крепости до весны не заглянет никто.
Люди в замке Бип появились под конец первого дня тысячелетия. Трое мужиков залезли поправиться пивком – подальше от жен, злых и похмельных. Славка Чикарь шел первым – и первым увидел стоявший в стенной нише телевизор. Батареи сели – серый экран и негромкое шипение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
