Надо что-то делать, пока ты мыслишь, двигаешься и живешь! Надо еще раз попробовать добраться к двигателям, раньше это было легко. Неужели все люки заперты?
Тимофей выходит в кольцевой коридор, бежит к боковому люку, который, как ему припомнилось, ведет в отсек двигателей. Бежит и с облегчением открывает крышку, прочную, надежную, с уплотняющими прокладками, как на морском теплоходе.
За ней видны тускло поблескивающие стенки радиальной трубы. Перешагнув через порог, Тимофеи, согнувшись, пробежал еще несколько метров и наконец достиг желанной цели. Здесь, в этом пустотелом кольце, расположенном почти по краю диска, должны находиться двигатели. Во всяком случае, так было раньше.
Опять неудача! Неизвестно зачем тут понастроили перегородок. Теперь уже нельзя пройти коридор насквозь и возвратиться на прежнее место. Бабкин уперся в закрытую дверь, вернее, в крышку люка. «Сектор № 2», — прочитал он четкую надпись. Интуиция, а главное, смутные воспоминания подсказывали, что стоит лишь проникнуть за эту перегородку, как там тебя ждет еще не остывшее тепло двигателя. Неужели и здесь заперто? Тимофей взялся за ледяную ручку, опустил ее книзу, как у дверцы машины, и потянул к себе.
Точно пламя вырвалось из пустоты, ударило в лицо, проникло в горло. Бабкин задохнулся и сразу же захлопнул дверь. Придерживая ее спиной, будто кто-то ломился сзади, Тимофей старался отдышаться, жадно ловя ртом разреженный воздух. Еще немного — и все было бы кончено. Потом он отчаянно корил себя за неосторожность. Ведь это же понятно: двигателям нужно охлаждение, а кроме того, при работе они выделяют вредные газы, от которых надо защитить аппараты «Униона». Вот и поставили перегородки.
А нельзя ли подойти к двигателям с другой стороны? Вдруг какой-нибудь из них стоит у самой стенки. Хорошо бы прижаться к этой теплой печке. И, опасливо покосившись на закрытую дверь, Тимофей поплелся обратно. Вот здесь он вышел в кольцевой коридор и повернул налево, — значит, теперь надо идти дальше.
Но что это? Впереди ярко сияют плафоны, как в вагоне московского метро. Кто их включил? Зачем они здесь?
Тряпка на ноге развязалась — чуть было не потерял ее Тимофей, — но он торопился, чувствуя, что все это неспроста. Да нет, это не лампы, не матовые плафоны, а оконца в солнечный мир. Играют зайчики на полу, радужные, веселые.
Наверху надпись «Сектор № 4». Тимофей переступил порог и подошел к первому оконцу. Не нужно тянуться к нему на цыпочках, стоит лишь чуть приподнять лицо. За толстым стеклом величиною с блюдце Тимофей не увидел неба, и солнце светило где-то в стороне, сквозь другое окно, побольше. Лучи падали на широкие листья, вроде как у тыквы, плети ее лежали на кирпично-красной земле. Все это было вроде игрушечной оранжереи в большой металлической байке.
Бабкин заметил знакомые ему телеметрические приборы, которые определяют температуру и влажность почвы, воздуха, отмечают процент кислорода, учитывают интенсивность солнечного сияния. Все эти приборы конструировались в лаборатории, где работал Тимофей. Знал он и о том, почему тыква растет на красной земле. Это вовсе не земля, а искусственный грунт, в который вводятся питательные вещества… Вот они, трубки, торчат. А наверху другая трубка, через нее отводится кислород, вырабатываемый листьями, если они освещены солнцем или даже электрической лампочкой.
Неясное предчувствие царапнуло по сердцу. Уже известно, что с одного квадратного метра листьев, примерно как в этой банке, можно получить столько кислорода, что его хватит для дыхания двух человек. Это подсчитали ученые, проектируя большой космический корабль. Уж не собираются ли там, внизу, попробовать загнать диск в далекие космические пространства? Бабкин хотел было узнать, куда идет трубка с кислородом, но это оказалось не так-то просто. В соседней испытательной камере плавали водоросли, в следующей росли какие-то лопухи.
Заглянув еще в одну камеру, Тимофей инстинктивно отпрянул. На него бросился одноглазый пес. Тычась мордой в окошко, он отчаянно лаял, но сквозь изолированные стенки камеры и двойные стекла, между которыми, вероятно, был выкачан воздух, звуки почти не проникали.
— Тимошка! На место! Фу! — послышался знакомый женский голос.
Вздрогнув, Тимофей оглянулся и со злостью щелкнул крышкой приемника. То же самое, что и ночью. Оказывается, радиоволны попадают внутрь диска, вероятно через антенны, которые соединены с разными приемниками. Вот и сейчас эта кукла успокаивает подопытного пса по радио. Наверное, в его камере громкоговоритель. Где ж он?
Как ни старался Тимофей рассмотреть внутренность собачьей камеры, но сделать ничего не мог. Пес прямо так и прилип к стеклу. Стоило лишь улучить мгновение, чтобы заглянуть хоть в щелочку, как оскаленная морда тут как тут. Тимофей опять включил приемник. Может быть, внизу скажут что-нибудь насчет испытаний.
— Будь ласка, одноглазик, успокойся, — ласково увещевал его голос с Земли. — Який дурень! На мышей гавкаешь.
Бабкин обозлился еще больше. Придумали тоже… «На мышей». Впрочем, чем он отличается от того несчастного мышонка, который так же случайно, как и Тимофей, оказался в диске?
Пес, видно, услышал знакомый голос, устыдился и лег на свою подушку. Теперь Бабкин мог подробно осмотреть его помещение. Кроме громкоговорителя в стене торчал объектив маленькой телекамеры. К сожалению, в поле ее зрения не попадало нижнее оконце, а то бы Тимофея заметили. Он не может просунуть руку, чтобы помахать ею перед объективом. Разбить стекло? Напрасная затея. Такие стекла не разбиваются, они должны выдерживать огромное давление, как в батисфере.
Под объективом — микрофон, похожий на перевернутое чайное ситечко. Каждый собачий вздох воспринимает он своим чутким ухом. А Тимофея, сколько бы ни орал под окошком, сколько бы ни стучал в него, — все равно на Земле не услышат. Этому одноглазому псу предоставлена временная конура с абсолютной звукоизоляцией. А если все-таки раздразнить его? Может, там внизу, догадаются, что здесь не мышонок застрял? В самом деле, разве порядочный пес будет выходить из себя по такому пустяку?
Носом прижавшись к стеклу, Тимофей строил, как ему казалось, самые оскорбительные для собаки рожи. Делал вид, что нагибается и поднимает камень, грозил кулаком. Пес показывал зубы, рычал, а Римма его стыдила:
— Ось дурило! Помовчи хоч хвылынку. Тут ликари кажуть, що у тебя давление повышается. — Послышались какие-то другие голоса, и она спросила: — Хочешь сахару?
Тимошка вскинул голову. Под репродуктором вздрогнула металлическая пластинка, на мгновение открылся наклонный желобок, и в Тимошкину пасть скатился кусок сахара.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
