Тем не менее, война против России для северокавказских имамов всегда была делом второстепенным. Пугающие заявления Дудаева во время Чеченской войны о перенесении боевых действий на территорию России и даже о карательных акциях против Европы — тоже мало кто воспринимал всерьез. В обоих случаях имперский размах агитации скорее способствовал формированию образа врага. Реальным врагом были непокорные единородцы или родственные народы Северного Кавказа. Чеченская война, как и Кавказская, была преимущественно внутренней «разборкой», чего до сих пор не в состоянии понять в Кремле.
В Кавказской войне Россия смогла локализовать конфликт в горных районах Дагестана и Чечни, фактически сведя большую войну к ограниченной. В Чеченской войне недееспособное руководство по сути дела превратило локальный конфликт в большую войну, грозящую серьезными геополитическими последствиями.
Изоляция мятежных территорий во время Кавказской войны и предельная лояльность русских ко всем, кто отказывался от войны против них, позволили довести режим Шамиля до своего логического конца — до внутренних межфеодальных разборок и обращения надежд на умиротворение к России. Террор, идеологическое насилие и экономическая разруха победили Шамиля быстрее, чем экспедиции русской армии. Точно так же они должны были победить и Дудаева, но Россия не смогла довести Чеченскую войну до той стадии, до которой была доведена Кавказская война. В результате Россия получила не победу, а унизительное поражение.
Внутренний конфликт в стане Шамиля вызрел и доконал имамат. Система наибства выродилась в родовую клановость, репрессивный аппарат довел систему доносительства до полного абсурда, "война с неверными" приобрела открыто стяжательский характер, а ислам стал лишь формой освящения добычи.
Сплошное превращение мужского населения в воинов подорвало экономическую основу хозяйства. Для компенсации экономических утрат требовались все более масштабные набеги. Но народы, соседствующие с подвластными Шамилю территориями, без особого труда использовали тот же метод мобилизации сил, а Россия пользовалась еще более эффективными средствами ведения войны — строила крепости, вела успешную дипломатическую интригу, поощряла перебежчиков. Шамиль со своей стратегией государственного строительства опоздал на сотни лет и был обречен на поражение.
Точно так же на поражение был обречен и Дудаев, и его преемники. Помешала этому поражению только деятельность кремлевских политиков, чьи политические технологии оказались менее эффективными, чем самые архаичные и стратегически гибельные технологии, применяемые мятежниками.
В Кавказской войне переход к позиционным боям, не сулившим добычи, быстро свел на нет авторитет Шамиля. Он уже не мог обеспечивать рост благосостояния знати и усмирять растущее недовольство “низов”. Первые начали осознавать, что только Россия обеспечит им защиту собственности (да и самой жизни), вторые — что только Россия вернет им спокойствие. Так, в 1851 г. к русским возвращается Хаджи-Мурат вместе с подавляющим большинством аварцев. Потом бегство ближайших сподвижников к русским приобретает обвальных характер.
В Чеченской войне бежать от Дудаева было некуда, Россия отказывалась принимать у себя его врагов. Сначала Россия долго обманывала себя, почитая Дудаева в качестве легитимного правителя, потом отождествляла всех чеченцев с дудаевцами. Даже те, кто воевал на стороне России, всячески оплевывались и унижались.
Кавказская война не была бы выиграна, если бы русские не смогли не только перетянуть на свою сторону большинство северокавказских сообществ, но и начать «производство» нового управленческого слоя — кавказцев по происхождению, русских во всем остальном. Одним из таких людей стал сын Шамиля Джемалэддин, отданный русским в качестве аманата. Джемалэддин получил блестящее санкт-петербургское воспитание, а по возвращении к отцу умер от воспаления легких, не приняв его политики.
Во время Чеченской войны российское руководство ничего подобного сделать не могло, поскольку продолжало в области этнической политики основную стратегическую линию советского периода (освященную, ко всему прочему видными научными авторитетами).
В Кавказскую войну генерал Барятинский, добивая Шамиля, начал восстанавливать прежние основы народной жизни, ограничивая их лишь в жестокости. Это стало разительным контрастом по сравнению с тираническими порядками имамата. Милосердие стало оружием русских.
Даже после пленения Шамиля, с ним обращались не как с бунтовщиком, а как с плененным главой государства. Публика Москвы и Санкт-Петербурга встретила Шамиля с огромным любопытством. Пораженный таким приемом, Шамиль, проживавший в Калуге на содержании царской семьи, к концу жизни испросил разрешения на присягу царю. Он завещал своим детям "принести новому отечеству ту пользу, которую оно ожидает от верных и преданных сынов своих."
Что и говорить, в Чеченской войне нравственный стержень в российской политике отсутствовал. О милосердии, уважении к противнику, превосходстве в великодушии и доблести не могло быть и речи. Вместо сомнений в своей правоте, политика России рождала у чеченцев лютую ненависть, вместо духовного подъема в своей армии — растерянность и отвращение к власть имущим.
В крушении власти имама Шамиля сказалась и военная выучка русских. Малочисленные русские гарнизоны предпочитали погибать, но не сдаваться. В военных столкновениях с русскими Шамиль даже при значительном превосходстве всегда терпел поражение.
Биографы Шамиля приводят его слова: "Я отдал бы всех, сколько вас есть, за один из полков, которых так много у русского царя; с одним только отрядом русских солдат весь мир был бы у моих ног."
Сказать то же самое о российской армии, переживавшей в 1995–1996 гг. глубокое разложение по всей цепочке иерархии, Дудаев не мог. Солдатский героизм не мог компенсировать предательства политических верхов, распада армейского организма в целом.
За малым исключением, успешными для Шамиля были лишь операции, напоминающие масштабные стремительные набеги. В 1850–1854 гг. походы Шамиля были успешными лишь в сторону Восточного Закавказья. То же самое можно сказать и о ситуации Чеченской войны, когда открытые столкновения с российскими вооруженными силами, не отягощенные стратегической бездарностью военно-политических верхов, приносили бандформированиям катастрофические поражения. Профессионально подготовленные части в бою не только не уступали чеченцам, но и заметно превосходили их. Но стратегическому успеху мешало главное — отсутствие понимания смысла войны, отсутствие общественной поддержки миссии русского солдата.
В 1858 г. против Шамиля восстали чеченские сообщества, разгромив все, что напоминало им о власти имама. После массового избиения знати к русским были направлены депутации с изъявлением покорности. Такой же процесс мог начаться, но не начался и в Чеченской войне. Причина тому — согласие российской стороны на капитуляцию и стратегическая несостоятельность общего планирования военно-политических мероприятий.
В Кавказской войне русские смогли нащупать успешную стратегию и не дали Шамилю ни одного шанса на победу. Даже надежды Шамиля на изменение ситуации в связи с русско-турецкой войной (1853–1856 гг.) не оправдались, хотя и оттянули от кавказского театра военных действий значительные силы.
В этой ситуации Шамиль попытался искать поддержки на Западе (письмо французскому послу в 1857 г.): "Улемы, равно как и почетные лица страны просили меня обратиться к державам с ходатайством, чтобы во имя человечности они положили конец этим беспримерным в истории жестокостям, чтобы во имя справедливости они освободили нас от этой тирании. <…> У нас нет ни оружия, ни всего необходимого для продолжения войны против неприятеля, столь превосходящего нас численностью и снабжением и ведущим войну такими варварскими способами."
Риторика Шамиля поразительным образом напоминает риторику дудаевских посланий в адрес "мировой общественности", а также оценки действий России на Кавказе со стороны подавляющего большинства современных журналистов.
Здесь, правда, аналогии кончаются. Шамиль, несмотря на свою чудовищную (по европейским меркам XIX века) жестокость, был блестящим знатоком истории ислама, настоящим духовным лидером, тонким психологом, бесстрашным воином. У Дудаева таких качеств не было. Чеченскую войну со стороны мятежников вел малограмотный советский генерал (смотри тексты его посланий), не имеющий представления ни об исламе, ни о духовной жизни. Дудаев лишь сносно (лучше грачевских генералов) усвоил тактическую школу советского военного искусства.
Главный урок Чеченской войны состоит в том, что государственная и экономическая система современной России показала столь глубокую неэффективность, что даже предельно примитивная методика государственного строительства, использованная Дудаевым, оказалась куда более конкурентоспособной.
