— Боже всемогущий! — простонала она и села на кровати.
Но Этель была уже возле нее, торжествующе размахивая депешей.
— Перестань вздыхать, мама! — крикнула она. — Все, что телеграфировал твой брат Чарли, оказалось чепухой. Прочти, что сообщает отец. — И она подала матери пенсне.
— Вы телеграфировали ему без моего ведома? — упрекнула дочерей миссис Холл.
— A la guerre comme à la guerre[34], — ответила Этель.
Девицы вдруг вспомнили про «Флорес». Да, как же теперь быть с «Флорес»? Чудо-магазин скончался, не успев родиться. Какая жалость! Право, до чего же обидно!
— Погодите еще! — откликнулась миссис Холл, не желая так быстро отказываться от своей скорбной позы: слишком много она вчера выстрадала, штопая чулки. В конце концов телеграмма могла еще оказаться чистейшим враньем. — Вполне возможно, что вам придется заняться этим магазином гораздо раньше, чем вы думаете. О, я знаю Джона!
— Теперь ты опять можешь выйти за своего испанца, — обратилась Мери к Вайолет.
Та, состроив гримаску, пожала плечами. Право, уж теперь-то у нее и вовсе нет ни малейшего желания.
— Нет, нет. Но может случиться, что я…
— Что ты?..
— Ну… что я… в один прекрасный день удеру!
— Ой, Вайолет! — взвизгнула Этель, всегда бурно проявлявшая свои чувства.
— Скажи, мамочка, ты на меня сильно рассердишься, если я удеру? — спросила Вайолет совершенно серьезным тоном.
— Вы меня с ума сведете! — воскликнула миссис Холл.
Она хотела встать, но дочери запротестовали: нет, нет, они ни за что не разрешат. Ей надо отдохнуть после вчерашних волнений. Они позвонили и попросили стюарда подать завтрак в каюту. Еще маленькими девочками они любили завтракать у постели матери, когда ей нездоровилось. Это было чудесно!
Однако им предстояло обсудить уйму важных вещей: сегодня вечером состоится капитанский банкет, после него бал, затем в баре танцы в очень-очень тесной компании. Сколько удовольствий! Девицы Холл в упоении предвкушали их и взволнованно гомонили, перебивая друг друга.
Наконец они вспомнили, что пора одеваться и выходить, и на несколько минут умолкли, занявшись пуховками для пудры, кисточками для бровей и ресниц, губной помадой.
— Что нам сегодня надеть? — спросила Этель.
— Предупреждаю вас, погода отвратительная, сыро, холодно, — сказала Мери. — Оденемся под медвежат.
Сестры надели пальто цвета верблюжьей шерсти и отправились гулять. Миссис Холл, еще раз внимательно перечитав телеграмму Джона, взяла лежавшую возле кровати груду шелковых чулок, нуждавшихся в штопке, и, открыв иллюминатор, вышвырнула их в океан.
Вайолет незаметно отделилась от сестер и быстро пробежала по всем палубам: ей непременно надо поговорить с Уорреном! Вчера она вела себя с ним просто непристойно; необходимо как можно быстрее снять с себя это пятно.
Она прошла через курительную комнату, библиотеку и салоны. Уоррена нигде не было. В отчаянии она топнула ножкой: не мог же он вовсе исчезнуть! Вайолет даже всплакнула. Но, взяв себя в руки, сделала вид, будто в глаз попала соринка, и незаметно вытерла слезы.
Уоррен… Да, так она обошлась с любимым человеком. Плачь, плачь, это кара за твою вчерашнюю наглость!
И вдруг, в который раз пробегая по зимнему саду, она увидела Уоррена, прыгающего в лифт. Лифт уже было тронулся, но бой, заметив ее знаки, вернул его.
— Алло, Уоррен! — воскликнула она, притворившись пораженной, что оказалась рядом с ним. — Ты куда?
— Да хочу вот побриться, — неуверенно, чуть пристыженно ответил Уоррен — лифт шел уже вниз — и смущенно подергал свои жиденькие усики.
20
В сущности, Уоррен был просто добрым и совсем незлопамятным малым, хоть и много о себе воображал. Сейчас он весело улыбался, и Вайолет, глядя на него, ни за что бы не угадала, сколько он пережил со вчерашнего дня. Ей-богу, это был один из самых тяжелых дней в его жизни! Вначале он бушевал: оскорбления, нанесенные ему Вайолет, жгли его, словно раскаленное тавро, каким метят скот. Только к вечеру он немного успокоился.
Все же надо быть справедливым, говорил он себе, в некоторых отношениях Вайолет действительно права. Тогда, в Риме, я оскорбил ее, ни с того ни с сего от нее отдалившись. Чего он никак не мог взять в толк, так это ее смертельной обиды за то, что он не пожелал сделать ее своей любовницей. Видимо, по части знания женской души дела у него обстояли гораздо хуже, чем он в своем самомнении вообразил. Оказывается, можно смертельно оскорбить женщину, чтя ее добродетель! Вечером на него вдруг напала тоска по Вайолет, ему нестерпимо захотелось перекинуться с ней хоть несколькими словами. Быстро облачившись во фрак, он отправился на бал. Но ее там не оказалось… Это был отвратительный вечер!
Зато сегодня все обернулось к лучшему. Уоррена приятно поразило веселое, дружелюбное выражение ее лица. До чего ж, однако, загадочны и непостижимы эти женщины!
— Вайолет, — сказал он и протянул ей руку, — сегодня настроение получше, а? Ты куда?
Вайолет засмеялась, мило покраснев. Ее лицо излучало радость бытия, в синих глазах, устремленных на него, светилась нежность, и, пока лифт опускался, она ни на секунду не отрывала взгляда от Уоррена.
— Не знаю, что вчера на меня нашло… — ответила она. — Может, все из-за этой вечной тряски, она просто сводит меня с ума. Здесь многие от этого болеют. Я тоже к парикмахеру, Уоррен, ведь сегодня грандиозный бал. Надеюсь, у тебя найдется для меня немного времени?
— Для тебя у меня всегда есть время.
— Большое спасибо! — Это прозвучало почти смиренно.
Лифт остановился у залитого огнями ряда элегантных магазинов. Вайолет нежно коснулась руки Уоррена и повела его в угол, где стояло несколько кресел.
— Ах, как ужасно, как отвратительно я вчера обошлась с тобой, Уоррен. Сама не пойму, что это на меня напало. Я же устроила форменную сцену…
— Что верно, то верно, Вайолет, форменную сцену, — со смехом согласился Уоррен.
Вайолет опустила глаза и застыла — кающаяся Вайолет! Своей задумчивой, спокойной красотой в эти мгновенья она походила на мадонну.
— Мне стыдно, — прошептала она, сплетая тонкие пальцы. — Очень стыдно. Стыдно было вчера весь вечер, и сегодня, когда я проснулась, мне тоже было стыдно. Я целый час тебя искала по всему пароходу и не нашла. А все же тогда, в Риме, ты причинил мне боль, помни об этом!..
Уоррен кивнул.
— Ты же знаешь, что иначе было нельзя…
— Да, знаю. Из-за твоей матери?
— Дело не в ней одной, причин было много. У меня все еще очень шаткое положение. Я тогда ничего еще собой не представлял, не представляю и сейчас. Ну что я мог тебе предложить? Ничего! Разве этого не достаточно?
