этой записке все интересно с точки зрения прежнего быта и уклада жизни самого Коробьина. В длинном перечне поручений есть и приказание купить 24 бутылки содовой воды, взять заказанные образа, купить драпу на шубу по образцу и в крымском магазине 40 груш и 20 артишоков. Аккуратный Алексей Максимович, выполнив поручение Коробьина и купив ту или иную вещь, ставил в перечне крестик.
В Дубровском заводе Быков пользовался полным доверием и всеобщим уважением. Великий князь высоко ценил этого почтенного человека и отличал его. Все приезжие знали Быкова и частенько приходили к нему за советом. Замечательно, что он всегда говорил правду о лошадях и никогда не кривил душой. По его указаниям было куплено в Дубровке немало лошадей. Впрочем, продажа лошадей в Дубровке всегда велась честно, все пороки и недостатки лошади объявлялись покупателям. Лично я сохраняю самые теплые и лучшие воспоминания о смотрителе Дубровского завода Алексее Максимовиче Быкове.
Скажу еще о четырех людях, занимавших видное положение в заводской администрации Дубровки. Это Стасенко, Васоркин, Березовец и Посенко. Каждый из них выдвинулся благодаря прирожденному таланту и был только себе обязан карьерой. Все четверо были местными уроженцами и происходили из крестьян Полтавской губернии.
Стасенко выдвинулся сначала как способный ездок, потом стал наездником, получил известность и мало-помалу дошел до ступени главного наездника Дубровского завода и инструктора в школе наездников. Это был один из самых способных русских наездников, и не только хороший тренер, но и боевой ездок. Стасенко был пресимпатичный и весьма добродушный хохол, говорил он с сильным малороссийским акцентом, и, когда сердился, обычным его бранным выражением было «матери его чёрт». Всю свою семью он поставил на ноги, старший его сын вышел в один из кавалерийских полков, где удачно служил.
В ведении Стасенко находилась тренировка рысистых лошадей, а тренировка верховых, то есть орлово-ростопчинцев, была в руках Васоркина. В верховом отделении он был полным хозяином, под его началом находились все мальчики, обучавшиеся езде и работавшие на молодых лошадях. У него было два помощника, и через его руки проходила заездка, манежная, а также полевая работа всей верховой ставки. Васоркин в молодости служил в одном из кавалерийских полков, где потом был наездником. В кавалерийских полках наездниками назывались сверхсрочные унтер-офицеры, которым поручалась выездка молодых лошадей. Васоркин был типичный кавалерист – сухой, подтянутый, державший себя по-военному и щеголявший выправкой. Ездок он был замечательный, и приятно было видеть его верхом.
Березовец был крупный талант в кузнечном деле. Из простого молотобойца, потом коваля он превратился в ученого кузнеца и преподавателя в кузнечной школе Дубровского завода. Изделия Березовца получили всероссийскую известность и были даже удостоены высшей награды на Всемирной выставке в Париже. Это был артист своего дела, и любо-дорого было смотреть на него, когда он стоял за наковальней, держал кусок раскаленного железа и его волшебная рука творила с металлом чудеса. Лучшим его учеником был Посенко, который после служил у меня в Прилепах. На Посенко смотрели как на возможного преемника Березовца. Родной брат этого Посенко был старшим кучером в Дубровке, а стало быть, персоной немаловажной, ибо он ездил с великим князем.
Все эти талантливые, дельные и способные люди дружно работали на пользу общего дела. Они поставили Дубровский завод на ту недосягаемую высоту, на которой он стоял 30 лет. Велика заслуга Измайлова, сумевшего подобрать таких выдающихся помощников!
Теперь мне предстоит поделиться личными впечатлениями от многочисленных моих поездок в Дубровку. Материалов, записей, планов и прочего в моем распоряжении более чем достаточно. Свежи в памяти образы лошадей, характер местности, расположение построек…
Впервые я посетил Дубровский завод в 1897 году, когда был в пятом классе кадетского корпуса. Уже тогда я настолько интересовался лошадьми, что получал и читал все выходившие в то время спортивные журналы и был в курсе коннозаводских дел. Моим коньком была генеалогия орловского рысака, и мои познания в этой области обращали на себя внимание тех немногих охотников, с которыми я имел случай встречаться. Много времени и в классах, и во время перерывов я посвящал составлению родословных лошадей, а также изучению сочинений В.И. Коптева. Уже тогда вполне обнаружилась моя исключительная память, которая впоследствии так много мне помогла во время коннозаводских занятий. Словом, сам я тогда уже считал себя знатоком лошади и в этом, конечно, жестоко заблуждался. Мои познания были чисто книжного характера, притом весьма неглубокие, но среди кадет и у себя в доме я считался знатоком. Вот почему, когда я во время каникул решил, что настало время посетить Дубровский завод, ближайший к нашему имению, отец дал согласие на эту поездку. Быстро и радостно я собрался в путь. Из Касперовки послали в Дубровку телеграмму с просьбой разрешить приезд для осмотра завода. Телеграмма была подписана только «Бутович», и, как я потом узнал, в Дубровке решили, что едет мой отец. На другой день пришел ответ, составленный в самых любезных выражениях за подписью Измайлова.
На станции я застал великолепную четверку цугом в превосходном экипаже. Когда кучер (это был Посенко) увидел меня и носильщика, который нес мой скромный багаж, он не подал виду, что лошади присланы за мной. Четверка спокойно продолжала стоять поодаль от подъезда, а кучер, по-видимому, ждал какого-то важного посетителя. Я велел спросить, нет ли лошади из Дубровского завода. Последовал отрицательный ответ. Тем временем поезд отошел, и кучер послал сторожа спросить, не приехал ли господин Бутович. Вышел начальник станции: он был в курсе всех приездов, так как сама станция почти исключительно обслуживала завод. «Никого нет, – сказал начальник станции. – Вы можете ехать домой». Мне оставалось объявить, что я Бутович. Посенко недоумевающе переглянулся с начальником станции. «Так это вы посылали телеграмму о приезде?» – спросил начальник станции. Я дал утвердительный ответ. Он улыбнулся, подал мне руку и сказал: «Ждали, очевидно, вашего отца. Пожалуйте». Посенко тронул бичом выносных лошадей и мягко подкатил к подъезду. Все это его, видимо, немало позабавило, и он, обращаясь фамильярно к начальнику станции, сказал: «Велено доставить в дом управляющего. Весь завод приготовлен к выводке!» Теперь и мне стало совершенно ясно, что ждали моего отца, и я почувствовал неуверенность и робость. В то время я еще не знал, что если гостя везут прямо в дом управляющего, а не в дом для приезжих, то это высший почет. Точно так же «весь завод на выводку» означало исключительное внимание и делалось в редких случаях, для особенно выдающихся посетителей. В Дубровке очень считались с вопросами этикета, да иначе и
