Повсюду были расставлены фарфоровые вазы с благоухающими летними лилиями огненных оттенков, туберозами и другими цветами, оказывающими благотворное влияние на людей. Посреди комнаты, на краю стола стояла деревянная тарелка с сочными красными ягодами, облитыми белым и черным шоколадом, рядом — бутылка кандеррского бренди, два хрустальных бокала, на тонкой поверхности которых играли отсветы мерцающего пламени свечей. В центре стола весело журчал крошечный фонтан, проливавшийся на стеклянный цилиндр, внутри которого плясал маленький огонек, посылая волны света по комнате и превращая ее в волшебный грот.
— Что все это значит? Неужели Ирман простил меня за то, что я разрешила болгам уйти? — удивленно спросила Рапсодия.
— Нет, наверное. — Эши неторопливо подошел к столу и принялся откупоривать бутылку с бренди. — Это от меня.
— От тебя? Почему? Разве мы ссорились?
Эши рассмеялся:
— По-моему, нет. Во всяком случае, пока.
Рапсодия наклонилась, чтобы вдохнуть изысканный аромат тубероз.
— Значит, у нас праздник? — Да.
Она посмотрела на Эши. Мерцающее пламя свечей отражалось в его небесно-голубых глазах, на губах играла улыбка.
— Что мы празднуем?
Эши налил янтарную жидкость в два бокала.
— Твой день рождения.
Рапсодия склонила голову набок и вопросительно посмотрела на мужа.
— Но мой день рождения только через два месяца.
— Не предстоящий, Ариа, а тот, который будет в следующем году.
— День рождения, который наступит в следующем году? Но почему?
Он пересек комнату и отдал ей бокал.
— Потому что подарок, который я намерен тебе подарить, нужно еще сделать, и на работу уйдет около тринадцати месяцев. И я хочу заранее быть уверен в том, что ты хочешь его получить.
Рапсодия поднесла бокал к губам и слегка пригубила янтарную жидкость. Жидкость была теплой и, как огонь, приятно обжигала рот. Рапсодия проглотила бренди и вдохнула, чтобы охладить горящее горло.
— Ну, какой подарок ты собираешься мне преподнести? Эши, не спуская с Рапсодии глаз, сделал большой глоток и засунул руку в карман. Через мгновение он вытащил маленький кожаный мешочек, стянутый бечевкой, и бросил его Рапсодии. Она поймала его, едва не расплескав бренди.
— Я чуть все не разлила, — проворчала она и поставила бокал на стол.
Развязав бечевку, Рапсодия высыпала содержимое кожаного мешочка себе на ладонь.
Пять тяжелых золотых монет, более древней чеканки, чем она видела в Роланде до сих пор, с мелодичным звоном упали ей на руку. Рапсодия принялась внимательно их разглядывать.
— Малькольм из Бетани, — прочитала она и недоуменно посмотрела на Эши. — Это отец Тристана?
Эши сделал еще глоток и кивнул.
— Спасибо, — с сомнением сказала Рапсодия.
— Ты когда-нибудь видела такие монеты?
— Нет, кажется.
Он разочарованно вздохнул:
— Ну ладно. Их искали для меня по всему Яриму. И похоже, напрасно.
— А где я могла их видеть? — нетерпеливо спросила Рапсодия.
Эши поставил свой бокал на стол, подошел к ней, взял за плечи и заглянул в глаза.
— На лугу, где гулял свежий ветер, по другую сторону Времени, — нежно проговорил он. — Я предложил тебе точно такие же монеты, потому что больше у меня ничего не оказалось, а на следующий день был твой день рождения.
Рапсодия отвернулась, крепко сжав монеты в руке. На нее обрушились обжигающе горькие и прекрасные воспоминания об их встрече в старом мире, о которой знали лишь они двое.
Иногда, даже в последнее время, ей казалось, что это лишь сон, превратившийся в воспоминание.
Эши взял ее за плечи и развернул к себе, потом ласково приподнял подбородок. Их взгляды встретились, и в мерцающем пламени свечей Рапсодия увидела, как сокращаются и расширяются его зрачки с вертикальным разрезом.
— Сквозь все эти годы и кошмары, по бесчисленным дорогам я пронес воспоминание о тебе и той лунной ночи, Эмили, — едва слышно заговорил он, назвав ее именем, которое ей дали родители в старом мире. — Я по-прежнему не знаю, какая магия или поворот судьбы забросили меня в твой мир перед праздником урожая, но я обязан им своей душой. Без тебя я бы давно ее лишился.
— Не спеши благодарить, — покачала головой Рапсодия, глядя на свой кулак с крепко зажатыми в нем золотыми монетами. — Тот, кто это сделал, был жесток, поскольку он вырвал тебя из нашего мира уже на следующий день.
Эши широко улыбнулся:
— Верно. Боль едва не убила нас обоих и почти разрушила наши жизни.
— И ты благодарен тому, кто сотворил с нами такое?
— Да. За все. За хорошее и плохое, за боль и наслаждение. Потому что таким было наше начало, Ариа. И тогда мы прекрасно знали, чего хотим, — хотим друг друга, в любом мире. Все казалось таким простым, у нас не возникло никаких вопросов. Ты была готова оставить все и уйти со мной, я согласился забыть о своей жизни в будущем, даже зная, что близится страшная война, — чтобы быть с тобой. Мы не думали о возможной неудаче, мы не думали ни о чем другом, кроме нашей любви. Таким чистым и священным получилось наше начало. И ничто — ни мое возвращение в будущее, ни чудовищный катаклизм, заставивший Серенда-ир опуститься на дно моря, ни длившееся многие столетия путешествие в глубинах земли, ни разлука, непонимание, боль, смерть, предательства, — ничто не сумело уничтожить любовь, родившуюся в ту ночь.
Он ласково провел рукой по щеке Рапсодии, и она улыбнулась.
— И ничто не сможет, — добавила она.
— Каждое новое начало в нашей жизни становилось возрождением. Всегда существует риск неудачи, который мы, планируя будущее, взвешиваем, а потом отбрасываем, веря в то, что мы делаем, — продолжал Эши. — Взгляни на твой замысел с Энтаденином. Ты сильно рисковала: возмущение горожан, потенциальный конфликт между Яримом и Илорком, угроза уничтожения древней реликвии, что для тебя, Певицы и ценительницы древних легенд, было бы ужасно, — и все же ты понимала, что нужда в воде важнее риска. Ты вмешалась в будущее, не испугавшись того, что герцоги, народ Роланда и фирболги станут думать о тебе хуже, поскольку у тебя не было возможности никому из них гарантировать положительный результат или защиту. Как однажды ты сказала мне в Наварне, в жизни нет ничего, что не стоило бы риска. Даже Акмед согласился рискнуть, какими бы ни были его мотивы.
— И это особенно поражает, поскольку Акмед верит только Грунтору и мне, — согласилась Рапсодия. — Именно доверие позволяет ему идти на риск, хотя для него чуждо само понятие риска. Он ненавидит действовать, не имея четкого плана и возможности полностью контролировать ситуацию, и это при том, что сам Акмед обладает множеством умений, позволяющих ему успешно преодолевать самые разнообразные трудности. Но он абсолютно лишен терпения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
