Одна из коробок была поручена отделению Отяпова. И вначале ее бережно нес сам отделенный. Наконец Отяпов окликнул шедшего рядом Гуська и сунул ему в руки тяжелую металлическую коробку, тоже кое-как, наспех, обмазанную густой известью.
Маскировку наносили уже в эшелоне. Взводный принес ведро с известью и приказал покрасить все, что можно. На все не хватило. Но каски и пулемет покрасили.
Шли уже несколько часов. К вечеру мороз начал прижимать. Особенно в поле, так и жалил открытые места, давил лоб и виски.
Вскоре впереди увидели холмы, которые грядой уходили вдоль шоссе на запад. У подножия холмов все было запутано проволокой. Темнели следы танковых гусениц. В лощинке стоял сгоревший легкий Т-60. Корма у него была взорвана, видать, сдетонировали боеприпасы. Он уже порыжел от ржавчины, а сверху был накрыт высокой снеговой шапкой.
– Вот тут, видать, и остановимся на постой, ребята, – сказал Отяпов, оглядывая окрестность.
А окрестность была безрадостной.
Линия окопов тянулась по опушке реденького леса, иногда по чистому пространству среди одиноких кустов ивняка. Позади, судя по черным шишкам куги и зарослям камыша, болото. Там чернели свежие полыньи от разорвавшихся снарядов. Полыньи были разного размера.
Не доходя до линии окопов, спустились в глубокий ход сообщения. Приказали нагнуть голову. Нагнули. Пошли на полусогнутых. Кому охота снайперу под пулю голову подставлять.
Отделению Отяпова досталось 30 метров неглубокой траншеи со снежным бруствером. Кое-где, где были устроены стрелковые ячейки, снег был облит рыжеватой водой и заморожен. Под ногами зыбало и чавкало – болотина, копать глубже нельзя.
– Вот, командор, и попали мы, – сказал Лапин и начал по-хозяйски устраиваться в ячейке.
Лапин еще в лесу наломал сосновых веток и нес их под мышкой. Теперь старательно укладывал их под ногами. Кто-то над ним пошутил:
– Ты, Лапин, уж больно стараешься. Баба так постелю не стелит.
В ответ Лапин только усмехнулся. На вид ему было лет тридцать. Сухощавый, живой, как подросток. На тыльных сторонах ладоней густые аляповатые татуировки: на одной восходящее или заходящее солнце с надписью «Север», на другой череп с серпом и молотом на лбу и надписью «Печора». Видать, парень бывалый, поглядывая на свое пополнение, примечал Отяпов. Ну, ничего, тут нам не гладью вышивать. Бойцы Лапина сразу прозвали – Расписной. Тот не обиделся.
Ячейка, которую занял Отяпов, пахла мочой и болотиной. Под ногами валялся кусок кровавого бинта. Вмерзший еловый лапник дышал и сипел. Иногда казалось, что стоишь на кочке среди болота и вот-вот ухнешь в прорву. Но это – когда задремывал. А так ничего, можно было терпеть.
Пришел взводный и приказал выделить трех человек для строительства землянки.
Отяпов тут же занарядил троих калужан. Старшим назначил Лапина.
– Ладно, мне не западло, – согласился тот. – Для разнообразия жизни, так сказать. А где будем эту самую блат-хату созидать? Да, командор, и вот еще что: на круг все же работать будем, доппаек не предусмотрен?
Отяпов вытащил из кармана сухарь и сунул Лапину. Но тот отвел его руку, засмеялся и пошел по ходу сообщения за взводным.
Непростой ему попался человек, этот Расписной Лапин. Взводный приказал присматривать за ним особо: мол, бывшие уголовники перебегают на ту сторону, чуть что – руки вверх… Вот не было заботы Отяпову, когда простым бойцом был, так на ж тебе – лычки и ответственность за целое отделение. Смотри за ними, обучай владеть оружием, приглядывай, чтобы самострел не сделали. Морока…
К ночи землянка была готова. Взвод потянулся на отдых. В окопах остались только наблюдатели и дежурные при пулемете.
Гридников со своими калужанами отрыл еще один окоп – в зарослях кустарника, во впадине, где начиналась лощина, уходящая в сторону леса. Лощина та шла немного наискось, так что, в случае необходимости, он со своим расчетом мог свободно, не обнаруживая свой маневр, перетаскивать пулемет левее и прикрывать стык с соседним взводом. Там же окопались бронебойщики, оба расчета.
Когда отделение ушло в землянку, Отяпов пошел по ходу сообщения, чтобы еще раз убедиться, что все ладно.
Уже смеркалось. Левее, примерно в километре, гремело и перекатывалось эхом в глубину леса и по всему болоту. Там, видать, либо наши наступали, либо контратаковали немцы.
Прошел мимо наблюдателя. Тот стоял привалившись плечом к столбу и жевал сухарь.
– Что, Никитин, сладок сухарь?
– Еще как, Нил Власыч.
Все его так звали – Нил Власыч. Какой он им «товарищ ефрейтор»? Ефрейтор… И слово-то какое-то не наше, не русское, а больше германское…
– Все тихо?
– Тихо.
– Затвор-то не примерз?
– Да нет.
– Дай-ка посмотрю. – И Отяпов отвел затвор винтовки Никитина. Винтовка не новая, уже, видать, побывала в бою. Патрон был в патроннике, и он осторожно толкнул его назад. Затвор ходил мягко. Смазку Никитин, как он им приказал еще в эшелоне, протер насухо. Калужане были людьми покладистыми. – Смотри вон за тем склоном. Там у них окопы близко.
– Да я уже понял. Мелькали там, котелками гремели. Сейчас затихли.
– Тоже наблюдают. Вот ты, Никитин, стоишь, и за германцем наблюдаешь. А он, германец, тоже там стоит и за тобой наблюдает. Вон, ракеты начал пускать. Ты голову-то, пока она горит, убирай. Снайпер может работать. Если будет какое сомнение, кинь гранату. Понял?
Ночью отделение Отяпова подняли по тревоге. Ничего такого тревожного не оказалось. Просто из роты собрали взвод на переноску боеприпасов.
Носили мины для тяжелых минометов.
Тропинка была проложена прямо по Шатину болоту, через лес. Там, в лесу, находился склад боеприпасов, хорошо замаскированный в оврагах среди вековых елей. Чтобы не демаскировать склады, днем туда никто не ходил, не ездил. Снаряды, мины и прочие огнеприпасы на позиции артиллеристов и минометчиков доставлялись в темное время суток. Ночь в феврале дольше дня, и до рассвета бойцы успевали сделать по Шатину болоту от складов на позиции по три-четыре ходки.
Тропинка под ногами прогибалась. Особенно когда возвращались назад, с двухпудовой ношей. Мины перевязывали за хвосты ремнями, перекидывали через плечо или через голову – и вперед. Дистанция десять шагов.
Хруп-хруп ледок под ногами. Впереди идущий вытягивает шею из-под врезавшегося в плечи ремня, смотрит в глубину белого болота, покрытого пятнами от попаданий снарядов и мин. От них тянет тухлой болотиной. Черные полыньи парят, мороз им нипочем, словно изнутри их кто подогревает.
Отяпов поправил сползшую вниз левую мину, заодно пощупал, ладно ли затянуты узлы. Подумал, тоже поглядывая в белое поле: летом, должно быть, тут полно утей. Гнездятся. Выводят утят. Корма полно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
