Ревность Ива переходила границы. Я думала, успех его успокоит, появятся другие заботы. Как бы не так! Эдит была его собственностью, его охотничьими угодьями… А он с оружием в руках охранял свою косулю. Туда браконьеру был путь заказан.
Он будил ее по ночам: «Кто тебе снился? Старый любовник?» Она посылала его к черту, но наутро мне говорила: «Представляешь, как он меня любит!»
Но мирно кончалось через два раза на третий. Стоило ей на кого-нибудь бросить взгляд, позволить кому-то поухаживать за собой, Ив впадал в дикую ярость. «Ты что, не видишь, какое это ничтожество, урод, не видишь, что он издевается над тобой!»
Она посылала его, и часами они орали друг на друга. Затем наступали сутки любви и обожания.
Обстановка была тем более накаленной, что после «Альгамбры» им предстояло выступать в «Этуаль». После Освобождения это был самый шикарный, самый престижный мюзик-холл.
За несколько дней до премьеры они купались в блаженстве. Ко мне возвращались силы. Я в этом очень нуждалась — между утренними «совещаниями» в ванной и пешими прогулками с Ивом я уже не тянула. Я была сыта по горло их «разговорами по душам» и заданиями по подглядыванию и шпионству. Каждый со своей стороны мне говорил: «Не отходи от него (нее) ни на шаг; пока меня нет, глаз с нее (него) не спускай; приду — расскажешь».
В отношении работы у обоих все шло как по маслу. Имя Ива на афише было написано так же крупно, как и имя Эдит, несмотря на предостережения Лулу Барье:
— Будьте осторожны, Эдит. В одной программе с вами он становится опасным. Не позволяйте ему занимать слишком много места.
— Не беспокойся. Еще не родился на свет господин Пиаф французской песни, который бы меня проглотил. «Этуаль» станет венцом моего фейерверка для Ива. Я хочу, чтобы он удался. А потом…
И она приложила все силы. В течение нескольких дней она не слезала с телефона, звонила своим друзьям-журналистам и всем тем, кто имеет вес в мире песни. Эдит всегда все делала широко!
У Ива очень быстро появились деньги, он знал им цену и не бросал на ветер. Он никогда не жил на иждивении Эдит, гордость ему не позволяла. Все же она подарила ему несколько костюмов, ботинки из крокодиловой кожи и набор «пиафиста» — зажигалку, часы, цепочку и запонки.
А она, как всегда, тратила не считая. Накануне генеральной в «Этуаль» у нее оставалось только три тысячи франков. Две недели выступлений в «Альгамбре» не могли нам много принести.
— Момона, я хочу быть красивой завтра вечером для Ива. Пойдем, я куплю себе что-нибудь новенькое.
Мы себе ничего не купили за то время, пока жили в «Альсина», а то, что у нас было, не стоило доброго слова.
Мы были уже в дверях, когда Ив спросил:
— Куда ты идешь?
— Хочу купить платье, перчатки и шляпу. (Она никогда не носила шляп, но в тот вечер ей захотелось выглядеть элегантнее.)
— Послушай, это же смешно. Тебе ничего не нужно. Я запрещаю тебе тратить деньги. Ты потом останешься без гроша.
Так оно и оказалось!
— Заткнись! — ответила Эдит.
И мы ушли, забыв о нем и думать. Мы истратили все до последнего франка. Эдит ликовала, она разложила на кровати свои покупки: пару перчаток! По дороге в магазин нам попалось несколько бистро, а так как Эдит была счастлива, она не только пила, но каждый раз угощала всех присутствующих. Запреты Ива были для нее как прошлогодний снег. И напрасно. Он был в страшном гневе, гневе мужа, у которого без разрешения взяли деньги. Разумеется, это был не тот случай, но у нашего Ива были принципы: женщина должна слушаться мужчину.
— Ты вся в долгах, а швыряешься деньгами направо и налево! Ты кончишь в нищете…
— Тебе-то какое дело, к тому времени я не буду с тобой!
— Я тебе запретил, этого достаточно.
— Мне никто никогда ничего не запретит!
Они кричали так громко, что сами себя не слышали. В конце концов Ив так ударил ее по лицу, что у нее чуть не отлетела голова. Она заплакала. Он хлопнул дверью и ушел. Потом вернулся. Они бросились друг другу в объятья. Просто цирк! Потом они сказали: «Такая разрядка хороша перед премьерой!» Но они так накричались, что охрипли и за час до концерта оба полоскали горло!
В тот вечер Эдит, выйдя на авансцену, представила Ива Монтана публике. Она впервые это делала. Когда Ив появился, переполненный зал, где элита смешалась с простым народом, был наэлектризован.
За кулисами Эдит вела программу Ива, как если бы ей не надо было потом выступать самой. Каждый раз, когда между поклонами он выходил за кулисы, Эдит промокала ему лицо полотенцем, подавала стакан воды. Когда занавес дали в последний раз, мы насчитали тринадцать вызовов. Она прошептала: «Хорошая примета. Эта цифра принесет ему счастье». Теперь она могла вздохнуть спокойно: ее чемпион победил.
Жаль только, что после таких вечеров наступает следующее утро! Повторилось то, что было после концерта в «Альгамбре», только в усиленной степени… Ив был горд, как петух. Он непрерывно «кукарекал»! Журналисты как с цепи сорвались, и он тоже. Речь шла только о его собственном успехе. Одна и та же сцена проигрывалась дважды, сегодняшняя была явно лишней. Я это видела по лицу Эдит, хотя она получила то, чего добивалась. Она сидела в постели, обложившись подушками, и следила за ним глазами. По ее улыбке я чувствовала, что она сейчас скажет ему какую-нибудь гадость.
— Приятно видеть тебя счастливым. Тебе это было необходимо, дорогой… Но ты должен еще кое-чему научиться… На сцене не потеют… ты же не грузчик. Нельзя также…
Ив прервал ее гневно:
— Потеть меня заставляешь ты! А своим вчерашним успехом я обязан только себе и никому другому!
Несмотря на эту стычку, вечером на ужине, который устроила Эдит, Ив сиял от радости в своем новом с иголочки смокинге. Он никому не давал вставить слова. Меня забавляло его тщеславие мальчишки, прибежавшего к финишу первым. Меня, но не Эдит.
«Знаете, сколько раз меня вчера вызывали?! Тринадцать! Симона считала. Верно, Симона?» Эдит оборвала его: «Слушай, это, наконец, начинает надоедать!»
Повеяло холодом. Восторг Ива несколько остыл. В двадцать два года это тяжелый урок. Ив получил его, но понадобилось время, чтобы все переварить.
Дома, казалось, жизнь текла по-прежнему, но мне не нравились взгляды, которые Эдит временами бросала на Ива. Как будто она его подкарауливала. Раньше я за ней такого не замечала. Я была уверена: она что-то замышляет.
Ив со своей стороны тоже беспокоился: «Симона, что происходит? Между Эдит и мной что-то изменилось. Почему?»
Я-то знала почему, но как ему сказать? Он слишком быстро стал «звездой». Он ускользал из вынянчивших его слабых рук. Любовь, которую я считала такой крепкой, дала трещину. Аплодисменты раскалывали ее. Мне хотелось крикнуть Иву: «Ваша профессия губит ваше счастье!» Но было поздно. Ив уже стал идолом. Тоже идолом. Ничего не оставалось, как следить за ходом событий…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
