Конечно, все присутствующие оценили шутку — кто смешком, кто улыбкой, кто ехидно заломленной бровью.
Антас, он же Дасат новостью был не сильно удивлен, он вообще разучился удивляться за столь долгую жизнь, а уж то, что у Аллос припасено множество сюрпризов, так-то и, вовсе, моорну понятно. Нет, чудесное возрождение и превращение Иллири его интересовало мало, а вот стоящая чуть в стороне… Кто? Он смотрел на нее и не мог определиться — похожа или нет? Вроде бы те же платиновые волосы, фиолетовые глаза и совершенное лицо, но вот только все вместе складывалось в не очень знакомый образ. Что-то было в нем чужое, что-то, чего он раньше или не замечал, или забыл, или оно все же изменилось.
— Нешамах? — для пробы позвал он.
Девушка тут же обернулась, а вместе с ней и давний друг Кхай.
— Я, кажется, помню тебя, — тихо промолвила знакомая незнакомка. — Ты был в моей Стае.
Был, когда-то давно он был ее любимой Гончей, которую она пускала по следу, когда нужно было отыскать чью-то душу, даже если за Гранью. По ее приказу он выследил своего лучшего друга Кхая, он обрек его на смерть, он бы даже мать родную выследил, если бы она поставила такую задачу. Нешамах была смыслом его жизнь столь долгое время, что иного он уже и не помнил. Нет, он не был влюблен в нее, вовсе нет, он не называл ее тсани, он никогда не грезил о ее теле или поцелуях. Его интересовало нечто иное — воплощенная Богиня, достойный идол для поклонения. А Дасат был фанатиком, самым настоящим, истинно верующим, и когда его служение прервалось, он разом потерял все и вся. Поэтому едва осознав, что это все же его госпожа, он мгновенно оказался радом со ней и опустился на одно колено, склоняя голову:
— Нешамах, примешь ли ты меня обратно?
Ваэль закусила нижнюю губу, не зная, что ответить толком, а потом честно спросила:
— А разве ты когда-то уходил из Стаи?
Гончая отрицательно мотнула головой.
— Ну, значит ты и так со мной.
Дасат поднялся, встал за спиной своей Нешамах и довольно ухмыльнулся — его дело сделано, он дождался, теперь можно не возвращаться в тот унылый, маленький мирок. Вот только… Мара, его дочь, да оставшийся в Мире Льдов сын. Нет, хаосит не испытывал особой привязанности к своим детям, ну может быть только к Маре, да и то, не из-за кровного родства, а из-за того, кем и чем она стала — его истинным продолжением.
От мыслей о дочери его отвлек сильный подземный толчок, а потом рябь пошла и по многочисленным колоннам, от чего вьюн скинул часть лепестков на мраморные плиты.
— Тааак… — настороженно протянул Кхай, — что-то мне не очень нравится происходящее.
Кхай быстро отыскал глазами свою тсани, но та смотрела вовсе не на него, она разглядывала Аллос, которая как-то очень напряженно стояла перед ней.
— Ты убила меня, — едва слышно прошептала Аэль, — ты воткнула в мою грудь кинжал.
Храм бился в конвульсиях, он отчаянно не хотел происходящего, но ничего поделать не мог, большая часть Его Сознания была где-то в другом месте, занятая чем-то важным, чего Храм не помнил. Он вообще в последнее время плохо ориентировался в событиях, все большее теряя себя, но присутствие своей любимой девочки он еще был способен ощутить.
И вот теперь она лежала на Алтаре! На холодном, жестком камне, где ей совершенно не место!
Стены опять дрогнули, новая волна ряби прошлась по искрящейся паутине, что заполнила почти все пространство между колоннами. Над серебристой фигурой склонилась другая, черноволосая, древняя и жуткая. В воздухе мелькнул темный кинжал, но в последний момент рука дрогнула.
— Ну же! Не смей останавливаться! Ты должна! — отчаянно прокричала та, что лежала на Алтаре.
Кто-то придушенно всхлипнул, кто-то близкий и родной, еще одна сестра, рыжеволосая, что не желала быть здесь, но все же исполняла свой долг, как того потребовала Нешамах. Черноволосая вновь занесла кинжал над жертвой, что-то тихо прошептала, то ли молясь, то ли прося прощения, и уверенным движением дважды вонзила клинок в грудь несопротивляющейся девушки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Наконец-то, — едва заметно дернулись стремительно бледнеющие губы. — Скажи ему, скажи, что я его…
Аллос знала, что пыталась донести та, что стала спасением всех тех, кто ее же предал, но ничего передавать не собиралась. Пусть помучается, также, как мучается сейчас она. Пусть его сердца также разобьются, с тем же громким звоном. Пусть слезы точно также заполнят его глаза, мешая видеть четко…
— Неееееет!
И все же, он почти успел, почти смог предотвратить неизбежное. Аллос усмехнулась, «почти — не считается». Кинжал выпал из тонких пальцев, гулко звякнул о мраморный пол. Крылатый завыл раненным зверем, но ничего уже не могло спасти его тсани.
— Ты убила меня, — повторила Аэль, — заколола на этом самом Алтаре. За что?
Аллос попыталась подойти ближе, но девушка отступила, тогда Паучиха замерла и как можно мягче проговорила:
— Ты сама мне велела.
— Я?
— Да. Ты сказала, что так нужно.
Аэль прикрыла глаза, вспоминая.
— Нет, я не стану этого делать!
— Сестра, пойми, иного выхода нет!
— Всегда есть выход, тебе ли не знать!
Аллос была, как обычно, невыносима, это ее топанье ножкой за версту отдавало театральностью, но уже настолько въелось, что стало неотъемлемой частью образа.
— Аллос, мы говорили с Отцом, он согласен.
— Не верю!
— Ты хочешь сказать, что я вру? — приподняла бровь Ваэль, надевая в свою очередь маску Нешамах.
Аллос вздрогнула:
— Нет, я не думаю, что ты сознательно врешь, Тана. Но может быть ты не так поняла Его волю?
— Я есть Его Воля! — почти рыкнула Ваэль. — Я — Аватара! Я — Тана! Мое слово закон!
Паучиха тяжело выдохнула — каким бы бредовым ей не казался приказ, это был приказ ее Тана. Хуже того, это был приказ Аватары. И если «преклонный возраст» и позволял ей иногда перечить Тана, то вот Аватаре она отказать не могла.
Аллос склонила голову, и не поднимая глаз сухо проговорила:
— Будет исполнено, Нешамах.
— Да, я так сказала, — кивнула Аэль. — Последнее Жертвоприношение. Финальный аккорд в затянувшейся симфонии. Я хотела дать всем еще один шанс.
— И как, получилось? — не смогла сдержать ехидства Аллос.
— Судя по тому, что моя тсани вернулась, получилось не очень.
— Что ты хочешь сказать? — уточнила Аэль.
— Отец пообещал, что ты вернешься, как только в тебе вновь возникнет потребность. Как только Дома окончательно преступят грань дозволенного. Ты здесь, а это значит, что Дома обречены. Или ты накажешь их, или всех нас уничтожит Враг.
— Да, кто такой этот Враг?! — уже громче спросил Лаит.
Кхаю очень не хотелось отвечать, это был именно тот вопрос, который в этой «семье» освещать совершенно не стоило, но он знал этот взгляд, и знал этот тон. Ваэль интересовал ответ, а не отговорки.
— У меня была Беседа с Отцом. После твоей смерти.
Глава 39. Сказ о Враге. Взгляд со стороны
«Мне не больно!! Мне не больно. Мне больше не больно» — стучало в висках того, кого Кхай назвал стихийным бедствием, и древний хаосит еще не понял, насколько был прав… Раэль повис на Лири подобно обезьянке саймири, с самыми цепкими во всех мирах пальцами, мял немнущуюся, в принципе, ткань кше и продолжал повторять свою мантру.
«Мне не больно…».
Он бы и зубами впился в шею вновь обретенной любви, и подобно вампиру пил и пил его кровь… Долго, бесконечно долго… захлебываясь от жажды, любви, тоски и желания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Его не было рядом… Сколько? Несколько месяцев? Лет? Веков? Солнечных систем и галактик? Раэль точно не помнил, все, что произошло в Мире Льдов теперь казалось сном, длинным, тягучим и неинтересным.
И Лин, Лин был рядом вопреки всему. Вопреки его холодности, вопреки его выходкам, вопреки тому, что он… Нет, о последних событиях думать не хотелось. В порыве безрассудства и глупого упрямства он совершил такое, что Келлин ему никогда не простит. Его глаза никогда не приобретут тот же янтарный, завораживающий, сводящий с ума блеск. Они навсегда останутся осколками едва золотящегося льда.
