«Я нахожусь в 17 верстах от Москвы…»*
Я нахожусь в 17 верстах от МосквыСейчас 3 минуты первого 11 июля 1-й час 1918 Три минуты закончило время нашегобыстрого дня во мне. мчались миллионы полос. тупилосьзрение и осязать не могло лучами места. Я перестал видеть. Глаз потух в новых проблесках,темп и ритм начинают тяжить неповоротливостью,и мы тревожим его вихрем интуитивных вскипов.Колышем пространство. Темп и ритм рычаги,которые подымают вертящиеся в бесконечностинашего сознания и как мелкое зерно старыйматериализм высыпается шелухой из тылаиного свойства темпа и ритма. Многое оказалось не подготовлено уснулои спало в утробе смерти. 4 минуты первого в буре поднесен был я[75]и ощутил зачатие свое я увидел началои свое зарождение я смотрел на себя как зарождаюсьЯ. Температура в великом вращении в своемразбеге рождала меня. Так зачался я неустанный бег иду к опровержениюобеспеченности знаков смертию. потому касаюсьвсего выступающего на гладкой поверхностино и гладкую поверхность шлифую быстринойвсего ритма каждый ритм разделяю цветоми мчу себя, сокрушая и выправляя. Я стал тем чем бывает ветер, и примитеосторожность своего знака все кто черепусвоему не дал в рытвинах спиральное вращение Новое материальное мое утверждено оно служитшарами пят моихОтныне не имею практического мышленияТаково новое свойство мое и такова организацияновых идей материального, то что считалиматериальными отныне умерло даже не умерлоа исчезло. Все готовится встретить меня
Художник*
1913 г. июнь
Представляю себе миры неисчерпаемых форм невидимыхИз невидимого мне — состоит бесконечный мирбуду говорить о себе ибо не знаю как представляетмир каждое в природе. Среди мне подобных каждый представляет мирпо-своему, а множество приемлет уже готовое. Художник цвета художник звука и художник объемаесть те люди, которые открывают скрытый мир иперевоплощают его в реальноеТайна остается раскрытой реальности, и каждаяреальность бесконечно разнообразна и многостороння Человек был раскрыт художником, и через многиевека дошел до совершенства Художник открывает мир,И являет его человеку Предыдущие художники не знали яркость света солнцаНе знали туманов Человек и зверь был схематиченТоже не видели пейзажей и отражения небана листьях. Раскрывали в природе симметрию и познавалирод дерева. Так до бесконечности каждый видел по-иномуИ рассказывал о своем видении в вещи то что другего не мог увидеть. Если собрать все картины от первобытного художникаи до наших дней — увидим как менялся мир в формеи какие добавки увидели в нем теперь[76]. Исключительные индивидуальности коим даноувидеть грань мира или вещи по-иному, создали способпередачи, и способом возбуждая у меньших себя размножаяцелый ряд трактующих грань и еще более раздробляя увиденное Следовательно художнику принадлежит часть открытияреализма мира вещи такая же часть принадлежитдругому открывателю, увидевшему вещи по-иному и противоположному художнику. Таким образом из суммы результатов мы получаемпредставление о мире вещей в целом. Следовательно быть художнику среди вещей необходимоибо через него открывается новое видение, новая симметрияприроды, он находит (как принято называть) красоту Но красота плод воспитания и привычки иногда вначаленекрасиво после становится красивым: красота второстепенная Иными словами то что скоро укладывается в помещениеуюта чувств становится принятым и красивым Поэтому в Искусстве некоторые формы нового видавызывают протест. И не принимаются. Но раз неприемлемое есть, то оно уже попало в уютчувств, и будучи неизбежным рано или поздноразрушит уют — и займет место среди усвоенных вещей. Многие художники увидевши мир сильнее проникшиглубоко вовнутрь, были протестантами, до боли разрушаяеще живое представление вчерашнего. Они прежде, чем наступает медлительное угасаниевчерашнего представления, насильно выносили всю обстановкувещей и устанавливали в себе новую. Но много лет они жили сами, и никто не моготдохнуть в их обители.
Заметка о поэзии, духе, душе, ритме, темпе*
Сутью или основой поэзии есть ритм и темп, согласно ритму и шлифуется форма, выражающая мысль.
Поэзия — выраженная форма особенностей, полученных от созерцания форм природы, нечто такое, что выражает внутренне уже построенный ритм впечатления. Полученное от природы впечатление приводится в строй ритма, который вводится в разное время текучести, статики, бурливости, покоя. Есть поэзия, где поэт описывает клочок природы, связывая его ритмом; есть поэзия, где ритм подчиняется предметам, где они доминируют; есть поэзия, которая ради ритма уничтожает предмет, оставляя <слагающие> его единицы, поскольку они упруги, гибки, стучащие, мягкие, громкие и т. д.; есть поэзия, где остается чистый ритм как масса, располагающаяся или опирающаяся на буквы, освобожденные от вещи. Все это есть в музыке и живописи (академизм, передвижничество, кубизм, футуризм, супрематизм).
Загораются краски, бьет вихрем ритм в поэта, это его особенное, чем поддерживается его сущность, это буря его «Я», оно хочет говорить так, как никто. Но, будучи окован природой, будучи обложен утилитарными вещами, <он> так окован, что еле заметны щели, и ритм «Я» поэта, просачиваясь сквозь вещи, застывает на солнце, еще больше скрепляя собою вещи, и поэт еще сильнее и крепче спаян вещами. Оттого у него тоска и ложь изречения, оттого у него печаль и разочарование, бессилие выразить себя, выразить голос, язык своего «Я».
Поэты, которые выражают реальное грубо, как видит глаз, им легче, ибо не знают протеста выражаемой вещи; выражая вещь, ритм «Я» касается тела вещей и изгибается в силу утилитарного разума.
Оттого так все не верно и так трудно достигнуть мастерства, и кто достиг его, считается гением. Но гениального нет совсем здесь, есть обыкновенный мастер, пригоняющий вещь к вещи путем чистки, точки, перестановки, все время подкладыва<ющий> вещь под строгающее колесо ритма, но это в лучшем <случае>, ибо вещи все-таки теряют свое в силу настойчивости ритма.
В других случаях вещи только перестанавливаются в ритмическом порядке, оставаясь нетронутыми.
Если рассмотреть строку, <то она> получается странная, дикая, в строку набираются, устанавливаются всевозможные вещи, мы можем встретить лошадь, лес, небо, седло, табурет, буфет, звон, колесо, церковь, окорок, сырную Пасху, проститутку, закат солнца. Если бы исчертить строку, изобразить <ее> в рисунке, можно было бы убедиться, какими несуразными формами пользуется поэт.
Ритм и смысл <стиха> — повествование о чем-либо, но главное <все же> в стихе приведение его в ритм. В вещи разыскивается в целой или части ее ритмическое созвучие, в двух-одной букве находят необходимое спаивающее[77] созвучие.
Стихотворение образует собой форму из всевозможных вещей и придаточным <к ним> понятиям, ритм спайка, но самого чистого говора «Я» нет, оно томится, стиснутое как в кладовой, где свалены всевозможные предметы. Так было в живописи, где цвет, язык «Я» живописца, был задавлен вещами. Живопись освобождается, идя к оголению себя от вещи, <т. е.> идет к своей супрематии.
Так должно тоже быть в поэзии, ибо голос творчества высшего экстаза есть соприкосновение с Божественностью «Я», творящего из ничего реальный звук, формы которого рисуют напряженность, литургийность своего духа. Не находя форм, поэт включает, втискивает его мощь в буквы-вещи, в результате искажение, неполное представление того, что чувствует в себе, отсюда поиски средств в природе.
