…Чтобы выиграть скачки, нужны рысаки. Однако призовых рысаков мало, и они обычно норовисты, и для них также нужны искусные наездники и хорошая забота. На обычной лошади ехать проще и спокойнее, но, конечно, скачек не выиграть. Мы ничего не достигли, увеличивая административное воздействие на Сахарова и Орлова. В результате их инакомыслие только все возрастает, вызывая отрицательную реакцию даже за рубежом… Я не могу себе представить, как еще мы предполагаем воздействовать на инакомыслящих ученых. Если мы собираемся еще увеличивать методы силовых приемов, то это ничего отрадного не сулит. Не лучше ли попросту дать задний ход?»
Андропова, несомненно, задело это письмо, и он написал Капице также весьма пространный ответ:
«Уважаемый Петр Леонидович! Внимательно прочитал Ваше письмо. Скажу сразу, оно меня огорчило. Огорчило смешением некоторых философских и политических понятий, которые смешивать никак нельзя…
Первый принципиальный вопрос. Он касается оценки инакомыслия… Как я понимаю, Вы поднимаете философский вопрос о роли идей в развитии общества. Если это так, то правильнее было бы, очевидно, говорить о роли передовых и реакционных идей, а не использовать термин, который по воле или вопреки воле автора сглаживает это различие, берет в общие скобки качественно различные явления в общественной жизни…
Как коммунист я, естественно, признаю только конкретный подход к любым идеям и явлениям в области политики или культуры и могу оценивать их лишь с точки зрения того, являются ли они прогрессивными или реакционными. Поддерживая прогрессивные идеи, коммунисты всегда боролись, борются и будут бороться против идей реакционных, которые тормозят общественный прогресс… Что же касается Ваших утверждений, что Сахаров и Орлов наказаны за "инакомыслие", то, очевидно, Вы стали жертвой чей-то недобросовестной информации. Известно, что в нашей стране не судят за "инакомыслие", и советский закон не предписывает всем гражданам мыслить в рамках каких-то однозначных стереотипов. Почитайте высказывания по этому поводу Леонида Ильича Брежнева. Он неоднократно подчеркивал, что у нас не возбраняется "мыслить иначе", чем большинство, критически оценивать те или иные стороны политической жизни. "К товарищам, которые выступают с критикой обоснованно, стремясь помочь делу, — указывал Леонид Ильич, — мы относимся как к добросовестным критикам и благодарны им. К тем, кто критикует ошибочно, мы относимся как к заблуждающимся людям". Так обстоит дело с "инакомыслием"…
Третье. Касаясь фактической стороны вопроса о Сахарове и Орлове, хочу сказать следующее. Академик Сахаров начиная с 1968 года систематически проводит подрывную работу против Советского государства. Он подготовил и распространил на Западе более 200 различных материалов, в которых содержатся фальсификация и грубейшая клевета на внутреннюю и внешнюю политику Советского Союза. Его материалы используются империалистами для разжигания антисоветизма, для осуществления политики, враждебной нашему строю и государству. Как видите, тут уж не "инакомыслие", а действия, наносящие ущерб делу безопасности и обороноспособности Советского Союза… Надо ли в этом вопросе делать, как Вы говорите, "задний ход", видно из всего сказанного выше. Собственно говоря, поставленные Вами вопросы не являются компетенцией ни моей, ни организации, которую я возглавляю. Откликаясь на Ваше письмо, я руководствовался, Петр Леонидович, чувством уважения к Вам.
Ю. Андропов, 19 ноября 1980 г.»[137].
Нет смысла сравнивать аргументы Капицы и Андропова. Ленин действительно не очень беспокоился по поводу инакомыслия физиолога Павлова, металлурга Чернова или электротехника Штейнмеца. Но он был довольно суров к инакомыслящим из числа гуманитарных ученых; сотни известных философов, экономистов, юристов, историков были высланы из Советской России в 1921–1922 годах. С другой стороны, не столько Капица, сколько Андропов смешивал такие философские и политические понятия, которые смешивать нельзя. По его утверждению, только коммунисты могут правильно оценить, какие идеи прогрессивны, а какие реакционны. Странно читать в письме Андропова, что именно коммунисты всегда боролись, борются и будут бороться за прогрессивные идеи и против реакционных. Уж кто-кто, а он должен был достаточно хорошо знать и самые темные страницы в истории коммунистического движения.
Цитата из выступления Брежнева и последняя фраза о том, в чьей компетенции находятся поставленные Капицей вопросы, показались Петру Леонидовичу важным намеком, и он почти тут же дал телеграмму Л. И. Брежневу, в которой говорилось: «Я очень старый человек. Жизнь научила меня, что добрые поступки никогда не забываются. У Сахарова отвратительный характер, но он великий ученый нашей страны. Спасите его». Нет никакого сомнения, что копия этой телеграммы легла и на стол Андропову. Но никакого ответа на этот раз П. Л. Капица не получил, и в положении А. Д. Сахарова ничего не изменилось.
П. Л. Капица был, однако, настойчив. Он пользовался любым случаем, чтобы выразить свое возмущение ссылкой Сахарова, а также репрессиями против других ученых. В декабре 1981 года, еще при жизни Брежнева, когда в Москве узнали об объявленной Сахаровым голодовке, Петр Леонидович снова направил Андропову короткое, но решительное и настойчивое письмо с просьбой вернуть Сахарова в Москву, к нормальной работе. Письменного ответа на этот раз не последовало, но Капица был извещен, что для пересмотра решений, принятых в отношении Сахарова, ни сам Андропов, ни руководство страны не видят никаких оснований.
После возвращения А. Сахарова из ссылки в декабре 1986 года он несколько раз негативно высказался о Капице, который будто бы ничего не сделал для освобождения его, Сахарова, из ссылки. Это были несправедливые заявления, тем более что Капица уже не мог ответить — он умер в 1984 году. Друзья Капицы решили познакомить Сахарова с упомянутыми выше письмами и телеграммами. Один из недавних сотрудников Капицы с согласия вдовы Петра Леонидовича пригласил Сахарова в кабинет-музей П. Л. Капицы, чтобы показать ему переписку Андропова и Капицы. П. Рубинин вспоминает: «Я позвонил Сахарову, и он вскоре приехал. Это было 19 февраля 1988 года. И вот он сидит за письменным столом Капицы и читает его письма — большое от 11 ноября 1980 года и совсем короткое от 4 декабря 1981 года, когда Андрей Дмитриевич держал в Горьком голодовку и когда мы так боялись за его жизнь… Я отошел в дальний конец мемориального кабинета… я был очень взволнован. Я много лет — почти тридцать — проработал с Капицей, личностью почти легендарной. И вот теперь в его кабинете, за его письменным столом сидит человек, в которого многие из моего поколения были просто влюблены… Что-то было в этом значительное, не побоюсь этого слова — историческое. Андрей Дмитриевич прочитал оба письма. Он молча сидел за письменным столом Капицы и смотрел на меня. "Да, — сказал он, — я был несправедлив к Петру Леонидовичу…" Он попросил меня дать ему копии этих писем. "Сейчас готовятся к печати мои "Воспоминания", — сказал он. — Я мог бы включить эти письма в приложения к книге". Познакомил я Андрея Дмитриевича и с письмом Андропова. Читать спокойно это письмо он не мог. "Но это же было совсем не так!" — произнес он возмущенно раз или два. И он, естественно, попросил у меня еще одну копию»[138].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
