— Бьюсь объ закладъ, что вамъ не угадать моего ремесла, — сказала она, бросивъ на гостей нѣсколько такихъ взглядовъ.
— Вы дѣлаете швейныя подушечки, — сказалъ Чарли.
— А еще что?
— Перочистки, — сказалъ Брадлей Гедстонъ.
— Ха, ха, ха! Ну, а еще-то что?.. Вотъ вы учитель, а не можете отгадать.
— Вы что-то дѣлаете изъ соломы, — прибавилъ онъ, указывая на стоявшую передъ нею скамейку, — только я не знаю — что.
— Вотъ такъ-такъ! — засмѣялась маленькая хозяйка. — Швейныя подушечки и перочистки я дѣлаю только, чтобъ извести остатки, а солома — это для настоящаго моего ремесла… Ну, отгадайте, попробуйте! Что же я дѣлаю изъ соломы?
— Плетенки подъ скатерть.
— Плетенки подъ скатерть?!. А еще учитель! Постойте: я дамъ вамъ ключъ къ разгадкѣ,- вотъ какъ въ фанты играютъ. Я люблю ее за то, что она красавица. Я смѣюсь надъ ней потому, что она глупа. Я ненавижу ее за то, что она неблагодарна: я нарядила ее, подарила ей парадную шляпу, а она и не думаетъ обо мнѣ… Ну, что же такое я дѣлаю изъ соломы?
— Шляпы для дамъ?
— Хороши дамы! — воскликнула дѣвочка, хохоча и кивая головой. — Не для дамъ, а для куколъ. Я кукольная швея.
— Что жъ, выгодное это ремесло?
Дѣвочка пожала плечами и покачала головой.
— Нѣтъ. Плохо мои дамы платятъ. А какъ торопятъ — просто дохнуть не даютъ! На той недѣлѣ одна выходила замужъ, такъ мнѣ пришлось проработать всю ночь. А человѣку, у котораго спина болитъ и ноги не дѣйствуютъ, это вредно.
Они глядѣли на маленькое существо съ возроставшимъ удивленіемъ. Потомъ учитель сказалъ:
— Очень жаль, что ваши прекрасныя дамы такъ дурно съ вами поступаютъ.
— Такая ужъ у нихъ повадка — ничего не подѣлаешь! И платья-то онѣ не берегутъ, и никакая мода у нихъ больше мѣсяца не продержится. Я вотъ работаю теперь на одну куклу и ея трехъ дочерей. И я увѣрена, что она въ конецъ раззоритъ своего мужа.
Тутъ дѣвочка плутовски засмѣялась и опять бросила на нихъ острый взглядъ своихъ сѣрыхъ глазъ. У нея былъ необыкновенно выразительный подбородокъ: точно у маленькой феи. Всякій разъ, какъ она поднимала глаза и взглядывала на гостей, подбородокъ ея тоже поднимался, какъ будто глаза и подбородокъ приводились въ движеніе одной проволокой.
— Вы всегда такъ заняты, какъ теперь?
— Обыкновенно больше. Теперь у меня застой. Третьяго дня я кончила большой заказъ траура. У куклы, на которую я работаю, умерла канарейка.
Она опять тихонько засмѣялась и покачала головой, какъ будто говоря про себя: «О, суетный свѣтъ!»
— Неужели вы цѣлый день сидите одна? — спросилъ мистеръ Гедстонъ. — Неужели никто изъ вашихъ сосѣдей — дѣтей…
— Ахъ, нѣтъ, не говорите мнѣ про дѣтей! — вскрикнула дѣвочка какъ-то пронзительно, какъ будто это слово укололо ее. — Я терпѣть не могу дѣтей. Я знаю всѣ ихъ штуки и повадки.
И она сердито погрозила правымъ кулачкомъ у самыхъ своихъ глазъ.
Едва ли требовался педагогическій опытъ, чтобы замѣтить, что бѣдную маленькую швею раздражала разница между нею самой и другими дѣтьми. Учитель и ученикъ оба поняли это.
— Только и знаютъ, что бѣгать да кричать, да драться. Прыгъ-прыгъ по улицѣ, всю исчертятъ палками, — имъ только бы играть. О, знаю я всѣ ихъ штуки и повадки! — Она опять погрозила кулачкомъ. — Да еще мало того: они кричатъ тебѣ въ замочную щелку, передразниваютъ твою спину и ноги… Знаю я ихъ! Я вамъ скажу, что бы я съ ними сдѣлала. Тутъ вотъ на площади, подъ церковью, есть двери, — темныя двери: онѣ ведутъ въ подземелье. Такъ вотъ я отпёрла бы эти самыя двери, напихала бы ихъ туда цѣлую кучу, а потомъ дверь заперла бы на ключъ и вдунула бы имъ перцу въ замочную щёлку.
— Зачѣмъ же перцу? — спросилъ Чарли Гекзамъ.
— Пусть ихъ чихаютъ. Пусть чихаютъ такъ, чтобъ слезы потекли изъ глазъ. А когда у нихъ сдѣлается воспаленіе, то-то я буду потѣшаться надъ ними! Буду хохотать въ замочную щелку точно такъ же, какъ они хохочутъ въ замочную щелку надъ кое-кѣмъ.
Необыкновенно энергичная жестикуляція маленькаго кулачка, казалось, облегчила душу хозяйки, ибо она прибавила, принявъ степенный видъ:
— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Не надо мнѣ дѣтей. Давайте мнѣ взрослыхъ.
Трудно было угадать возрастъ этого страннаго существа, такъ какъ жалкая фигурка не давала къ этому ключа, а лицо было въ одно и то же время и молодо, и старо. Двѣнадцать лѣтъ, самое большое тринадцать — это было, пожалуй, вѣрнѣе всего.
— Я всегда любила большихъ и всегда водила знакомство съ большими, — продолжала она. — Такіе умницы: сидятъ спокойно, не скачутъ, не кричатъ. Я ни съ кѣмъ, кромѣ взрослыхъ, не хочу знаться, пока не выйду замужъ. Я думаю, что когда-нибудь я должна буду выйти замужъ.
Она замолчала и стала прислушиваться къ чьимъ-то шагамъ на улицѣ. Вслѣдъ за тѣмъ послышался легкій стукъ въ дверь. Взявшись за ручку, которую она могла достать, дѣвочка сказала съ радостной улыбкой:
— Вотъ, напримѣръ, одна взрослая: это мой лучшій другъ. — И Лиззи Гексамъ, въ черномъ траурномъ платьѣ, вошла въ комнату.
— Чарли! Ты?!
Крѣпко обнявъ его по старому и прижавшись къ нему, отчего онъ немножко сконфузился, она ужъ никого больше не видала.
— Ну, ну, ну, Лиззи! Довольно, мой другъ. Смотри: вотъ мистеръ Гедстонъ пришелъ со мной.
Глаза ея встрѣтились съ глазами учителя, который, очевидно, ожидалъ увидѣть особу совсѣмъ другого сорта, и они обмѣнялись двумя-тремя привѣтствіями. Она была немного озадачена нежданнымъ посѣщеніемъ, да и ему было не по себѣ. Впрочемъ, ему никогда, кажется, не бывало по себѣ.
— Я говорилъ мистеру Гедстону, Лиззи, что ты еще не устроилась, но онъ былъ такъ любезенъ, что пожелалъ побывать у тебя. Вотъ мы и пришли… Какая ты стала хорошенькая!
Брадлей Гедстонъ, повидимому, находилъ то же самое.
— Что правда, то правда, — подхватила хозяйка, снова принимаясь за работу, хотя уже смеркалось. Ну, ну, болтайте себѣ, а я послушаю.
Васъ трое, я одна.Вы смѣйтесь и болтайте,Меня не замѣчайте…
Продекламировавъ этотъ риѳмованный экспромтъ, она кивнула указательнымъ пальчикомъ на каждаго изъ троихъ и опять взялась за работу.
— Я не ждала тебя, Чарли, — сказала Лиззи. — Я думала, что если ты захочешь повидаться со мной, такъ ты назначишь мнѣ придти куда-нибудь по близости отъ школы, какъ въ послѣдній разъ… Мы уже видѣлись съ братомъ, мистеръ Гедстонъ, — прибавила она: — я ходила къ нему: мнѣ туда проще ходить, чѣмъ ему сюда, такъ какъ я работаю на полпути отсюда до школы.
— Вы, кажется, не часто видитесь съ нимъ, — проговорилъ Брадлей Гедстонъ, не дѣлая ни малѣйшихъ успѣховъ по части самообладанія.
— Нѣтъ, не часто. — Она печально качнула головой, — Чарли все такъ же хорошо учится, мистеръ Гедстонъ?
— Отлично учится. Его дорога, какъ мнѣ кажется, вполнѣ обозначилась теперь.
— Я такъ и надѣялась. Я такъ вамъ благодарна!.. Какъ это мило съ твоей стороны, мой дружокъ… И лучше мнѣ не становиться между нимъ и его будущностью. Какъ вы думаете, мистеръ Гедстонъ?
Чувствуя, что мальчикъ ждетъ его отвѣта, и помня, что онъ самъ совѣтовалъ ему разстаться съ сестрой — съ этой сестрой, которую онъ только теперь увидѣлъ въ первый разъ, — Брадлей Гедстонъ могъ только пролепетать:
— Братъ вашъ, вы знаете, очень занятъ. Ему надо крѣпко работать. Чѣмъ меньше онъ будетъ развлекаться, тѣмъ, можно сказать, лучше для его будущности. Когда онъ станетъ на свои ноги, тогда… тогда совсѣмъ другое дѣло.
Лиззи кивнула головой и отвѣтила съ спокойной улыбкой:
— Такъ я всегда и говорила ему, — совершенно то же, что вы. Вѣдь правда, Чарли?
— Да, да. Только не стоитъ объ этомъ больше толковать, — сказалъ съ нетерпѣніемъ мальчикъ. — Ну, какъ идутъ твои дѣла?
— Чудесно, Чарли. Я ни въ чемъ не нуждаюсь.
— У тебя тутъ есть отдѣльная комната?
— О да, наверху. Уютная, чистенькая, свѣтлая.
— А гостей принимаетъ она всегда въ этой комнатѣ,- сказала хозяйка, приставивъ къ глазу, на подобіе бинокля, костлявый кулачекъ и глядя сквозь него на Лиззи при полномъ соглашеніи глаза съ подбородкомъ. — Всегда принимаетъ гостей въ этой комнатѣ. Не правда ли, Лиззи?
Брадлею Гедстону удалось подмѣтить легкое движеніе руки Лиззи Гексамъ, какъ будто она хотѣла погрозить своей подругѣ. И та въ свою очередь сейчасъ же подмѣтила его взглядъ, ибо, сдѣлавъ двойной бинокль изъ обѣихъ рукъ, она поглядѣла на него и вскрикнула, шутливо кивнувъ головой:
— Ага! Поймала шпіона, поймала!
То, что послѣдовало дальше, Могло, конечно, выйти случайно. Но Брадлей Гедстонъ замѣтилъ, что вслѣдъ за этимъ Лиззи, еще не снимавшая шляпки, предложила гостямъ выйти съ нею на воздухъ, такъ какъ въ комнатѣ становилось темно. Они пожелали доброй ночи кукольной швеѣ и, оставивъ ее полулежащею въ креслѣ со скрещенными на груди руками и мурлыкающею себѣ подъ носъ тихимъ, задумчивымъ голоскомъ, вышли вмѣстѣ съ Лиззи.
